В Royal Opera House в январе ожидается мировая премьера на остросоциальную тему становления характеров — новый балет Aisha and Abhaya. В центре сказочного повествования две сестры, с арабским именем Аиша и индийским — Абхайя, что означает «надежда» и «бесстрашие». Постановка включает в себя фильм режиссёра Кибве Тавареса, сценографию израильского хореографа Шарон Эяль и музыку британско-ямайского музыканта Gaika. Грядущее представление описывают как праздник для чувств с роскошными костюмами. Героини в кокошниках и соболиных палантинах блистают на сцене в нарядах русских царевен с ярусами жемчужных бус. В роли дизайнера костюмов выступает молодая художница из Петербурга Юлдус Бахтиозина.
Юлдус — фотограф, выпускница Central Saint Martins College, University of the Arts London. Первый русский спикер конференции TED. Была названа каналом BBC «одной из 100 женщин года, меняющих мир к лучшему». На выставке в Брюсселе её работы соседствовали с произведениями Марины Абрамович, Яна Фабра и Йоко Оно. А в конце 2019 года художница впервые выступила в роли режиссёра в фильме «Дочь рыбака». Накануне премьеры спектакля в Королевском театре в Ковент Гардене журнал Afisha.London встретился с Юлдус в галерее современного искусства Anna Nova, которая представляет художницу, и узнал подробности этого проекта.
— Юлдус, премьера спектакля в Royal Opera House «Аиша и Абхайя» состоится 21 января 2020 года. С чего начался этот проект и история о двух сёстрах-иммигрантках, которые покинули дома и оказались в новом фантастическом мире?
Кибве Таварес (Kibwe Tavares) — известный режиссёр, лауреат премии Sundance — написал, что хочет поработать со мной на тему сказок. Мы встретились на London Fashion Week, и он показал мудборд, полностью составленный из моих фотографий. В работах я сочетаю несочетаемое, соединяю ощущение колоссальной роскоши и абсолютного трэша, брутальное с инфантильно-нежным. В этих работах нет пресловутой русской тоски, но есть отчаяние и грусть. Красиво, но больно. Эти грани, визуально острые и друг другу противоречащие, они его как художника зацепили.
Я сказала, что никому не доверю головные уборы, поскольку делаю детали руками сама, и это занимает несколько месяцев. Сложно было удачно «поженить» стилистику участников проекта. У Кибве в сказках — роботы, у меня — русские царевны, мистические персонажи и огромное количество деталей, у израильского хореографа Шарон — гипер-минимализм: в её представлении костюм — это боди телесного цвета, через который видны движения мышц. В мире политкорректности тебе не разрешены прямые разговоры и жёсткие высказывания, ты не можешь отстаивать свою позицию. Я же человек прямой, и если мне что-то не нравится — прямо говорю об этом. Поэтому этот проект был мой личный челлендж как художника — сохранить историю Кибве, не потерять себя, не дать исчезнуть хореографии и успешно поработать в такой команде. Должен получиться очень интересный микс.
— В центре ваших работ — русская сказка, переосмысленный фольклор, ироничный взгляд на родину. Эта «русскость» определяет ваш стиль?
Я русская, петербурженка в третьем поколении, у меня татарская кровь. Мама наполовину украинка с польско-еврейскими корнями, отец — татарин. Наши предки из татарской княжеской династии, и я сейчас как раз занимаюсь исследованием, связанным с татарской составляющей. К этому подталкивает ещё мой будущий творческий проект, посвящённый «татарскому барокко». Я очень люблю Россию, и беру лучшее, что в ней есть. Но также мне близка эклектика, смешение множества национальных элементов под соусом иронии, антилогики и феминизма. Сильные духом девушки-беженцы из Африки в кокошниках и сарафанах. Отчасти я из страны эскапизма.
— Ваш фильм «Дочь рыбака» имеет отсылки к советской тематике. Почему вы решили сделать такую перекличку с той действительностью?
Мне повезло с советским детством: мама читала много сказок, а папа сочинял их прямо на ходу! Я сама рассказывала сказки старшей сестре, когда та болела… Получается, я родом из сказочной семьи! Это оказало влияние на меня. В сказках есть трогательная наивность, чистота, доброта, множество метафор, мораль, нет пошлости. В фильме бережно показан советский антураж. Изначально был запланирован короткий метр и приглашён оператор из Лос-Анджелеса. В итоге получился полноценный фильм, снимали мы сами, на полном самофинансировании, по 20 часов в день, чтобы отбить предоставленную локацию. Найти советские интерьеры было сложно, сейчас всё испорчено пластиком. Многие не хотели пускать к себе снимать, особенно кто раньше сталкивался с «киношниками». Но я хотела именно настоящую советскую стилистику.
А вот что касается костюмов в фильме, то это, конечно, contemporary. Они сочетают в себе «татарское барокко» и русский фольклор, есть немного китча. Для нас был очень важен цвет — зелёный. Зелёный цвет означает торжество жизни над смертью, а у нас в фильме есть такая линия, поэтому в данном случае цвет работает на общий замысел как символ. К тому же фильм о дочери рыбака, которая претендует называться царевной, это такое тридевятое царство, много «подводных» тем и атрибутов. Самое забавное, что зелёный цвет для меня самый тяжёлый, я всегда старалась его избегать, это был вызов самой себе — смогу ли я поработать с зелёным цветом и сделать то, что мне нравится.
— Получается, что фильм «Дочь рыбака» и балет «Аиша и Абхайя» в Лондоне выходят практически одновременно. Они перекликаются между собой?
И то, и другое — сказки. И там, и там — по два женских персонажа. В спектакле это сёстры, они заодно друг с другом, а в фильме — учитель и ученик, такие полувраги-полудрузья. Как и спектакль, фильм — драма, в нём много боли главных героинь, но в то же время фильм полон сарказма.
— Чтобы создать новую реальность для съёмок, вы физически делаете каждую деталь — от костюмов до сцены. Цифровая обработка для вас недостаточно правдива. Откуда такое стремление к правде жизни, к отсутствию фальши в своём творчестве?
Мне лень сидеть в фотошопе. В случае плёнки получаешь результат гораздо быстрее: проявка, сканирование — и готово! На цифру я тоже снимала, но мне больше нравится эстетика плёнки — «живая», настоящая. Важно выстроить кадр, убедиться, что он классный, и потом максимум снять второй запасной, и всё. Камера — это инструмент, с её помощью я выражаю то, что могла бы, к примеру, нарисовать или вышить, либо воплотить в жизнь как-то иначе. Главное — увидеть тот результат, который задумал.
— Что для вас является движущей силой?
Моим движком является счастье. Я должна быть счастливой. Когда мне хорошо, есть ощущение счастья — я творю, когда плохо — всё натурально валится из рук. Я не из тех художников, кто способен работать в депрессии. Однако, когда есть обязательства, я их выполню, независимо от состояния.
Что такое «амазонский» феминизм, какой собственный образ больше всего нравится художнице и кем она себя видит через 10 лет вы узнаете из полной версии интервью на нашем сайте.
Следите за новостями культуры в журнале Afisha.London и подписывайтесь на нашу рассылку.
Вам интересно было узнать про фотографа, художницу и режиссера Юлдус Бахтиозину? Тогда поделитесь с друзьями, пусть они тоже узнают:
