Известный художник Алексей Иванович мог гордо сказать: "Жизнь удалась!" Выросший в Советском Союзе, он привык довольствоваться малым: новеньким джипом с хромированным обвесом, шестикомнатной квартирой в центре города, обставленной итальянской мебелью из карельской берёзы, уютным двухэтажным коттеджем в элитном посёлке на берегу залива, каютным катером, пришвартованным к небольшому крытому причалу, воздвигнутому по индивидуальному проекту.
Алексей Иванович жил один, четыре жены сбежали, устав от постоянных измен любвеобильного мужа. Он наслаждался бесконтрольной свободой, а с работой по хозяйству отлично справлялась помощница Галя. В отличие от жён, которых перед каждым выходом "в свет" нужно было украшать новыми бриллиантами, она обходилась намного дешевле.
За две недели до дня рождения на Алексея Ивановича навалилась гнетущая хандра. Шестьдесят лет - возраст раздумий: затухать ещё рано, а к рекордам рваться поздно. Вроде дата круглая, когда хочется подвести итоги, да и вечеринку можно шумную закатить, а потом сесть в катер и дрейфовать ровненько по течению, наслаждаясь шелестом воды, спокойствием и тишиной.
А если неуютный ветер попробует изменить курс - то лениво чуть прибавить газку, повернуть штурвал, выправить судно и продолжить двигаться по намеченному судьбой пути. Но Алексей Иванович тосковал, ему хотелось праздника: ни показного банкета для друзей, с тамадой и артистами, ни салюта, чтобы все позавидовали размаху торжества, а чего-то искреннего, нежного, понятного только ему.
Чтобы душа, скукожившаяся от постоянного лицемерия и притворства, встрепенулась, развернулась и подтолкнула на юношеское забавное безумство, безобидное, весёлое, но оставляющее после себя сентиментальное, трогательное воспоминание.
Алексей Иванович понял, что очень устал от суеты, публичности, выставок и нескончаемых интервью. Даже выбравшись на дачу, он постоянно "отбивался" от назойливых соседей, которым хотелось распить со знаменитостью бутылочку хорошего коньячка и обязательно сфотографироваться на память. Много раз друзья предлагали ему переехать в Москву:
- Народу много, затеряешься и будешь жить спокойно.
Но уезжать из любимого города, где всё напоминало о разудалой молодости, он не хотел. Последнее время Алексей Иванович, всё чаще оглядываясь на прошлое, искал ответы на мучащие вопросы: почему вроде бы счастливые моменты, наполняющие жизнь, перестали приносить былую радость - безудержную, неукротимую, ликующую? Чувства, конечно, возникали, но какие-то робкие и сдержанные. Куда делись яркие краски эмоций, задор и беспечность?
Вечером, накануне юбилея, пересматривая аккуратно разложенные в толстые альбомы фотографии своих картин, Алексей Иванович вздыхал:
"Как здорово я поначалу писал, пусть не так умело, как сейчас, но мягко и нежно. А какие тона? Не то, что сейчас: ночь, дождь, вечерний город. А женщины на картинах? Холодные лица и бездыханные тела. А раньше? Казалось, что дама на портрете оживёт - встряхнёт головой, поднимет руки, и драпировка соскользнёт, обнажая ладные плечи и округлую грудь. Теперь всё не то, всё не то!"
- Ладно, хватит, - сказал он и убрал альбомы в книжный шкаф. Так вообще загнаться можно. Как катится, так пусть себе и катится. Пойду лучше грамм пятьдесят выпью, чтобы заснуть.
Он достал из бара початую бутылку коньяка, потянул пробку за массивный набалдашник и резко выдернул её. Дразнящий аромат вырвался из горлышка и пополз по комнате. Алексей Иванович взял первый попавшийся бокал и плеснул в него из бутылки.
- Ну, с днём рождения, дорогой! - громко сказал он, понюхал коньяк и, не спеша смакуя каждый глоток, выпил. - Теперь можно и спать ложиться.
В десять утра его разбудил сигнал телефона. Звонил Борис, ученик и друг Алексея Ивановича, молодой перспективный художник
- Доброе утро, мой дорогой и уважаемый! С юбилеем! Здоровья вам и творческих успехов.
- Спасибо Боря, я ещё сплю, - хрипящим непроснувшимся голосом пробормотал Алексей Иванович, чуть приоткрывая глаза. Вечером увидимся в "Айсберге", не опаздывай. Ровно в восемнадцать ноль-ноль.
- Что вы, конечно не опоздаю, буду вовремя. Обнимаю. До встречи.
Алексей Иванович встал под душ. Тёплые плотные струи приятно покалывали тело и выгоняли сон. Окончательно проснувшись, он, не вытираясь, надел атласный халат, накинул капюшон, босиком прошёл в коридор и встал перед высоким старинным зеркалом. Проведя ладонью по лицу, смахнул капельки воды и уставился на отражение.
- Не-хо-чу, - чеканя каждый слог проговорил он. - Не-хо-чу. Ни банкета, ни цветов, ни подарков, ни фальшивых пожеланий, ни стихов из купленных в переходе открыток. Идите все к чёрту! Надоели!
Алексей Иванович зашёл в комнату, сел на кровать и позвонил Борису.
- Так, Боря, мне нужна твоя помощь!
- Нет проблем, Алексей Иванович, сделаю всё, что скажете.
- Тогда, Боря, слушай и не задавай вопросов, понял?
- Понял.
- Я сейчас поеду в "Айсберг" и рассчитаюсь за банкет, а вечером гуляйте без меня.
- А вот сейчас не понял, - пробормотал Борис. - Как без вас?
- Так, Боря, без меня! Я просил не задавать вопросы, ответов на них у меня все равно нет. Ты, пожалуйста, подъезжай часикам к пяти и встреть гостей.
- А про вас будут спрашивать, что говорить?
- Хоть что, Боря, хоть что! Уехал на Северный полюс, улетел на Луну, Марс. Придумай что-нибудь.
- Да уж, задача! Алексей Иванович, а подарки? Их куда?
Алексей Иванович хмыкнул.
- У тебя ведь день рождения через месяц, так что забери их себе.
- Вы же не знаете, что там. Вдруг что-то очень дорогое.
- Знаю, Боря, знаю. Обязательно будет пара-тройка реплик известных брендов наручных часов, ручки "Паркер" – шариковые, чернильные, с закрытым пером, открытым, золотым. Курительные трубки, коробки с сигарами и, конечно, очень дорогие коньяк и виски. Если учесть, что я не курю, практически не пью, а ручкой пользуюсь раз-два в году, то все эти вещи мне просто не нужны. У меня дома полшкафа забито такими подарками. Всё понял?
- Да, Алексей Иванович, но как-то странно это и неожиданно. У вас ничего не случилось?
Алексей Иванович расхохотался.
- Всё в порядке. Ничего не случилось, но очень надеюсь, что случится и обязательно хорошее. Пока, Боря, я на тебя надеюсь!
"Да пошли вы все", - сказал Алексей Иванович, выключил телефон и отбросил его на кровать. Выпил кофе, оделся, взял с полочки ключи от джипа, направился к дверям, но остановился. Немного подумал, положил ключи на место.
"До ресторана двадцать минут спокойным шагом", - подумал он и вышел из квартиры.
Солнце с трудом пробивалось сквозь изорванные мягкие тучи. Тёплый ветер трепал ветки тополей и лениво сдувал с них остатки мохнатых пушинок. Алексей Иванович не спеша шёл по аллее и с интересом поглядывал по сторонам.
"Господи, как давно я тут не ходил, лет десять, наверное. Проскакиваешь на машине, глядя только вперёд, и не обращаешь внимание на царящие вокруг перемены. Плитку поменяли, фонтан отремонтировали, скамейки новые. Люди ходят улыбаются, голубей кормят, дети орут. Жизнь продолжается, это просто я в зомби превратился. Здорово-то как вокруг".
Кофейня "Ледовый странник" и ресторан "Айсберг" находились на первом и втором этажах пристроенного к высотке здания. Алексей Иванович посмотрел на часы:
"До открытия ресторана ещё полчаса, можно пока в "страннике" кофейку выпить", - подумал он, зашёл в кафе и сел за столик.
Почувствовав духоту, Алексей Иванович поднялся и направился в глубь зала к выходу на веранду.
На веранде, огороженной балюстрадой из чернёных сосновых брусьев, народа не было. Алексей Иванович заказал чашку "Американо", пирог с вишней, немного подумал и выбрал столик в углу.
"Такую же веранду надо было на даче делать, - подумал он. - Деревянные столы, стулья, ограждения. Чтобы живое всё было, а то погнался за модой: стекло, металл, пластик. Казёнщина. Ни тепла, ни души. Потом переделаю обязательно".
Официант принёс заказ, пожелал приятного аппетита и вышел в зал. Словно дожидаясь этого момента, из-под крыши выпорхнули два голубя. Громко хлопоча крыльями, они опустились на край стола и, загнув шеи набок, замерли. Алексей Иванович тоже замер в ожидании того, что будет дальше.
Голуби поворковали, и тот, что покрупнее, нерешительно двинулся к тарелке с пирогом. Приблизившись к добыче, он впился клювом в вишенку, выдернул её из пирога, но не удержал, и ягода свалилась на пол. Обе птицы кинулись вниз и, оттесняя друг друга, устроили шумную борьбу за трофей.
"Только что друзьями были и даже решали, кто первый пойдёт, а через минуту враги. Что поделать - это жизнь, - подумал Алексей Иванович. - Решу я сейчас вашу проблему, сизые".
Он отломил ложкой кусочек пирога, раскрошил его на большой салфетке и положил на пол недалеко от столика.
"Вот и все мои гости на сегодня", - подумал Алексей Ивановичи и шёпотом запел:
- Собирайтесь-ка, гости мои, на моё угощенье,
Говорите мне прямо в лицо, кем пред вами слыву…
На веранду зашла женщина, она, не глядя по сторонам, села за первый попавшийся стол, достала из сумки пакетик с одноразовыми платочками, вытащила один и промокнула под глазами.
Алексей Иванович уставился на неё. Он уже прикидывал, какие мелкие погрешности фигуры и лица пришлось бы изменить, рисуя её портрет.
"Возраст примерно за пятьдесят, - размышлял Алексей Иванович. - Джинсовое платье хорошо подчёркивает фигуру, реглан округляет плечи, волосы короткие окрашенные, чёлка закрывает лоб, лицо овальное ровное, без глубоких морщин, хотя отсюда не видно, может там тонна крема".
Ему захотелось взять карандаш и прочертить воображаемые линии, чтобы вычислить пропорции.
Чем дольше он рассматривал женщину, тем больше понимал, что знает её. Алексей Иванович отпил кофе, нахмурил лоб и прищурился.
"А может она мне позировала? Если да, то очень давно. Когда? Мы точно где-то пересекались. Я должен вспомнить, теперь уже из принципа. Может, в училище? Сколько тогда девчонок было, всех не упомнишь. Ну давай, профессионал, фантазируй: стирай возраст, меняй причёску, фигуру, перекрашивай волосы. Давай!
Алексей Иванович схватил ложку и принялся быстро уплетать остатки пирога. Закончив, залпом выпил кофе и вновь пристально посмотрел на женщину.
- Так не бывает, - прошептал он. - Этого не может быть. Валя… а я ведь так и не написал её портрет.
Испугавшись, что женщина тоже узнает его, Алексей Иванович быстро вытащил из кармана тёмные очки и нацепил их на нос.
Тело обволокла тягучая расслабленность, справиться с которой он не мог, да и не хотел. Тепло воспоминаний переносило в прошлое, словно затягивая в воронку, освобождая от суетности настоящего, и сопротивляться этому не хотелось.
Сколько лет он прокручивал в голове события давнего сентября, когда на последнем курсе художественного училища их группу послали на уборку картошки в деревню Кузьминки. Сколько раз после той осени, просыпаясь с очередной подружкой, он вдыхал воздух и пробивался через толщу запахов в надежде вспомнить аромат того сказочного утра, когда он проснулся с Валей.
Официант поставил перед Валей тарелку с куском торта, украшенного пышной шапкой взбитых сливок, высокий чайник, разрисованный китайскими иероглифами, и чашку.
Алексей Иванович улыбнулся, он вспомнил, как почти сорок лет назад он выпрыгнул из душного, забрызганного грязью автобуса у здания колхозной администрации. Их встречал председатель, он пожимал всем руки и широко улыбался, радуясь приезду бесплатной рабочей силы.
- Ох, какие все молодые, да походу работящие, - приговаривал он и указывал на двухэтажную постройку с обвалившейся штукатуркой, добавляя:
- Это общежитие, устраивайтесь. Обед через час, не опаздывайте. Столовая на первом этаже, найдёте по запаху.
Его взгляд уткнулся в Алексея.
- А это что, паря, у тебя на плече такое?
- Этюдник.
- Зачем он тебе?
- Буду в свободное время природу вашу описывать.
- Так ты художник?
- Так мы все из художественного училища. Вы не знали?
Председатель хмыкнул, снял кепку, вытер ей потное лицо и сказал:
- Да мне как-то по барабану кто вы. Когда на поле кверху жопой, так все одинаковые. Ты мне скажи, студент, а портрет можешь нарисовать?
- Конечно могу.
- Как звать-то тебя, паря?
- Алексей.
- Слушай, Лёха, я хочу, чтобы ты нарисовал портреты моих передовиков. Тут в соседнем колхозе Петрович своих сфоткал и на стену в красном уголке повесил. А ты мне поможешь его переплюнуть. Я тебе трудодни закрою, картошку и без тебя уберут. Жить и рисовать будешь в домике гостевом, там у меня проверяющие останавливаются.
И из горкома, и из обкома жили. Надо - баньку истоплю, банька знатная. Столоваться у меня дома можешь или с ребятами своими, как хочешь. Вон, доча моя идёт, если по грибы, ягоды, так это к ней. Она тута все места знает.
Председатель наклонился к Алексею и доверительно зашептал:
- Бросила она нас, не хочет в деревне жить. Два года как умотала к жениной сестре в Таллин: жена-то у меня эстонка, родителей в сорок первом к нам сослали. Моя-то прижилась тут, а сеструха вернулась. Валька после школы к ней и рванула.
Он тяжело вздохнул.
- Валюха, познакомься, - сказал председатель подошедшей дочери. - Это Лёха, художник из города. Будет активистов наших рисовать.
Девушка прищурилась, окинула Алексея взглядом и улыбнулась.
- А меня нарисуешь? - спросила она.
- С удовольствием, - ответил Алексей. - Только рисуют рисунки, а я портрет твой напишу. Маслом.
- Ух, ты! Маслом! - воскликнул председатель. - Иди, Валюха, устрой художника в гостевом доме.
По узкой тропинке, теряющейся в нескошенной траве, Алексей пошёл за Валей. Ветер дул в спину и, словно играючи, трепал её лёгкое платье, прижимая его к телу. Ткань плотно обволокла фигуру, и Алексей заметил, что под платьем ничего нет.
Он впервые видел полуголую девушку. Застывшие в нелепых позах натурщицы, которых приводили преподаватели были не в счёт: во-первых, им всем было за сорок, а во-вторых, они не вызывали никаких чувств. Сегодня всё было по-другому: кровь прилила к лицу, сердце отчаянно сотрясалось и отдавалось дрожью в ногах и руках. Ему было стыдно перед собой за то, что он не может отвести глаза.
- Всё, вот, пришли, - обернувшись, сказала Валя и, увидев лицо Алексея, спросила:
- Ты что, перегрелся? Ау! Всё нормально?
Алексей вздрогнул.
- Да, да. Мы пришли.
Он протянул руку и погладил Валю по голове:
- Ты такая красивая, как принцесса.
Валя дёрнулась, сделала шаг назад и сказала:
- Ключ под ковриком. Я пошла. Вечером можем на реку сходить. Зайти за тобой?
Алексей покраснел, на любу выступил пот, а прилипший к нёбу язык не шевелился. Он закивал и, опустив глаза, поплёлся к крыльцу.
Двадцать чудесных дней в деревне пронеслись незаметно. Утром Алексей работал, а после обеда они с Валей всё время проводили вместе - ходили на реку, катались на лодке, бродили в лесу. Однокурсники завистливо зыркали, но Алексею было всё равно.
Единственное, что удручало его - мгновенно пролетающее время. Он звал Валю к себе в гостевой домик, но она, опасаясь отца, отказывалась. Накануне отъезда она прибежала к нему. Отдышавшись, Валя выпалила:
- Отец самогонку сегодня гнать будет.
- И что? - не понял Алексей.
- А то! - хитро подмигнула Валя. - Он к вечеру так напробуется, что до утра не растолкать. И я приду.
- Ко мне?
- Нет, к папе римскому. К тебе конечно. Я баню затоплю. Хочешь?
- Мы в баню пойдём что ли?
-Смешной ты, Лёшик, - засмеялась Валя, чмокнула его в щёку и убежала домой.
Утром под окном загорланил петух. Алексей вздрогнул и открыл глаза: закинув руку на его грудь, рядом посапывала Валя. Он хотел потихоньку выбраться, но Валя зашевелилась и ещё сильнее прижалась к нему. Алексей лежал на спине и глядел в потолок.
"Это самое счастливое утро в моей жизни, - подумал он. - А запах какой! Не могу понять, то ли травами пахнет, то ли цветами. А может так пахнет любовь? Здорово я придумал: запах любви. А я ведь так и не написал её портрет".
- Валюша, - прошептал Алексей. - Валюша.
- Что, Лёшик?
- Выходи за меня.
- Выйду, но не сейчас, - Валя поцеловала его в плечо
- Почему?
- Я хочу на будущий год поступать в университет. Два года уже пытаюсь, баллов не хватает, но в это раз обязательно поступлю. Я работала, денег накопила. Возьму репетиторов и буду готовиться. Пока я учусь, ты известным художником становись.
- Валюша, а как я без тебя теперь?
- Так можно же письма писать. Я буду к родителям приезжать, и ты тоже сюда приезжай. Мне кажется, ты отцу понравился.
Автобус приехал за студентами в двенадцать. Однокурсники с Алексеем не разговаривали, все делали вид, что его не существует, так, пустое место.
"Ну и чёрт с вами, - подумал он. - Нафиг вы мне сдались, у меня теперь Валюша есть, да и диплом скоро, обойдусь без вас".
Он махал Вале в окно и улыбался, но щемящее чувство тревоги сдавило сердце: ему вдруг показалось, что больше они никогда не увидятся. Переписывались долго. Потом, как это часто бывает, письма стали приходить все реже, а потом и вовсе перестали.
Алексей пытался разыскать Валюшу, но делал это лениво, между дел. Ему было некогда, он стремился наверх - к славе и деньгам, а когда Эстония стала заграницей, то вообще потерял надежду. Если черты лица Вали постепенно вымарывались из памяти, то пережитые эмоции и запах счастливого утра Алексей вспоминал до сих пор…
Алексей Иванович не мог понять, что с ним происходит. Ему показалось, будто осыпаются невидимые барьеры, долгие годы сдерживающие его чувства, заставляющие жить по определённым правилам, с которыми ему приходилось мириться.
- Всё, я пошёл, - решительно сказал он, снял очки, сунул их в карман, поднялся с места и направился к столу, за которым сидела женщина.
- Валюша, ты меня узнаёшь? - негромко сказал он.
Валя подняла глаза, еле-еле покрутила головой, резко поставила чашку мимо блюдца и начала подниматься.
- Лёшик? Лёшик? Это ты? Нет! Не верю! Лёшик.
Она кинулась ему на шею и заплакала. Алексей Иванович обнял Валюшу и прижал её голову к своей груди.
- Господи! - всхлипнула Валя. - Это самоё громадное чудо, которое могло произойти. Именно сегодня, когда мне так плохо, появляешься ты. Лёшик, я не верю.
- Давай присядем, - сказал Алексей Иванович, отодвинул стул и усадил Валю. - Может выпьем?
- Давай, Лёшик.
Алексей Иванович подозвал официанта, заказал коньяк, кофе, шоколад и лимон. Сел рядом и взял Валю за руку.
- Что случилось, Валюша?
- Меня сегодня выгнали с работы. Представляешь? Я больше двадцати лет работала директором в ресторане тут на верху. А сегодня прихожу, а хозяин говорит, что больше в моих услугах не нуждается.
Валя выхватила из подставки салфетку и промокнула выступившие слёзы.
- Представляешь, Лёшик, раз и всё!
Официант принёс заказ, разлил по бокалам коньяк и ушёл.
Алексей Иванович снова взял Валю за руку.
- Не плачь, может, это произошло для того, чтобы мы встретились. Давай выпьем за это.
Они выпили. Алексей Иванович погладил Валю по голове, она медленно взяла его ладонь и прижала к своей щеке.
- Лёшик, Лёшик. Как это здорово.
Алексей Иванович закрыл глаза. С теплом коньяка по телу расползалась душевность, вызывающая чувство приятной нежащей слабости.
- Расскажи, Валюша, о себе. Почему перестала писать? Что случилось?
- Прости, Лёшик, я виновата перед тобой. Поступила в университет, учиться было тяжело, приходилось карабкаться изо всех сил. Уставала и каждый вечер думала: "завтра напишу, завтра напишу". Но приходило завтра и опять круговорот и суета. Вот, как-то так.
- Ну, а дальше. Рассказывай, - Алексей Иванович, шурша фольгой, разломил шоколад и протянул кусочек Вале.
- Что дальше? Дальше работа, замуж вышла, потом развелась. Детей не получилось родить. Да, что дальше… Жизнь с её маленькими радостями и проблемами. Тебя часто вспоминала, особенно, когда совсем печально было. Думала, как бы всё сложилось, будь мы вместе.
Потом девяностые. Началась кутерьма с гражданством. Нужно было куда-то ходить, что-то доказывать. В магазинах презрение, в транспорте фыркают. Столько гадостей выслушала. Плюнула и уехала в Россию. Лёшик, налей ещё, хорошо мне стало…
Алексей Иванович глотнул остывший кофе и налил из бутылки.
- Давай за тебя, - сказал он, выпил и поцеловал Валю в щёку. Она улыбнулась и пригубила коньяк.
- В общем, пожила у родителей в Кузьминках и в город переехала. Сразу в "Айсберг" устроилась, потом квартиру купила двухкомнатную.
- Подожди, подожди! - Алексей Иванович оживился. - Так Кузьминки всё ещё существуют? Я даже не догадался там тебя искать.
- Конечно существуют. Папа в девяностых подсуетился и оттяпал у колхоза приличный кусок земли. Родители умерли, теперь там у меня дача. Дом новый построила из брёвен и баню, лет сто простоят, а гостевой, в котором ты жил, не трогаю, берегу.
В деревне всё изменилось: коттеджи появились, дорогу сделали, автобус пустили, магазины пооткрывали. Слушай, что мы всё обо мне? Как ты? Стал известным художником? Ты ведь портрет мой так и не написал. Обманщик.
Валя допила из бокала коньяк, выпила кофе, улыбнулась и потрепала Алексея Ивановича по волосам. Хитро прищурилась и сказала:
- Давай рассказывай.
- Валюша, художником я стал и удивлён, что ты обо мне не слышала. Живу один, и у меня все хорошо, настолько хорошо, аж противно. Но в жизни всегда чего-то не хватает. Наверное, не хватало тебя.
Алексей Иванович наклонился, обнял Валюшу за плечи и робко поцеловал в губы.
- Лёшик, если ты свободен, поехали в Кузьминки, - тихо предложила Валя.
- Валюша, счастье моё, конечно свободен. Для тебя всегда свободен!
Они поднялись, Алексей Иванович расплатился.
- Пойдём? - спросил он.
- Минуточку, - ответила Валя и вытащила из сумочки звонящий мобильник. Посмотрела на экран, улыбнулась и прошептала:
- Да пошли вы все.
Отключила телефон и бросила его в сумку.
- Вот теперь идём.
Она взяла Алексея Ивановича за руку, и они вышли в фойе.
- Ой, Валюша, подожди. Совсем забыл. Мне надо в "Айсберг" подняться. Я должен банкет оплатить.
- Какой банкет? - удивилась Валя.
- Долгая история, потом расскажу. Я быстро. Постой здесь.
Валя подняла голову и, улыбаясь, смотрела, как Алексей Иванович, словно мальчишка, перепрыгивая через две ступеньки, побежал по длинной широкой лестнице.
Он вышел через пять минут.
- Валюша! - крикнул Алексей Иванович. - Я уже лечу.
Он огляделся по сторонам, запрыгнул на перила и, ловко балансируя руками, скатился по ним вниз.
Джип, коттедж и катер Алексей Иванович продал быстро, а с квартирой пришлось повозиться. Но примерно через полгода продалась и она.
Через некоторое время все стены гостевого домика в Кузьминках были увешены портретами Валюши…
