Найти тему
Полевые цветы

Хризантемы, мои хризантемы... (Часть 8)

Начало Продолжение Часть 3 Часть 4 Часть 5 Часть 6

Часть 7 Все публикации этого автора

Анфисочка радовалась, что всё оказалось совершенно таким, как обещал Прохор Степанович. Море так тихо плескалось, так ласково что-то шептало, что Анфиса изумлённо замерла, а потом даже захлопала в ладошки, засмеялась. А на набережной ещё цвели хризантемы. Белые, нежно-лимонные, сиреневые, фиолетовые – такое радостное, сияющее многоцветье. Хризантемы – большие шары, хризантемы – с изящными игольчатыми лепестками. Анфиса гладила их ладошками, склоняла к ним голову, целовала цветы.

Фото из открытого источника Яндекс
Фото из открытого источника Яндекс

А вечером они сидели в тёплой уютной комнате. Прохор снял маленький домик прямо на берегу, чтобы Анфиса всегда видела море. Им было так интересно: этот уют и тепло, живое, ласковое, давала настоящая печка, которую умело растопил дровами Прохор Степанович. Анфиса поглядывала на тренера с нескрываемой гордостью и уважением. Она заварила чай, и Прохор Степанович признался, что ничего вкуснее в своей жизни он не пробовал... Они пока ещё жили прошлым. Вспоминали моменты, которые, как теперь оказалось, были преогромным счастьем – даже какие-то неудачи, обиды. И чувствовали оба, как в душе нарастает страх: воспоминания – это воспоминания... Всё, что с ними связано, неумолимо осталось там, за невидимой гранью.

Анфиса вдруг спросила:

- А... наш самолёт... он уже вернулся... домой?

Прохор растерянно посмотрел на Анфису: он только что подумал о том же. Что вот самолёт опять пересёк ту грань. А они остались здесь, и никогда не вернутся туда, потому что... Прохор в самолёте услышал своё сердце, и оно сказало, что... когда Анфиса... умрёт... то сердце… его, Прохора, сердце, тоже просто остановится, потому что жить без Анфисы Прохор не сможет. И это было облегчением – такое признание сердца...

А пока они будут вспоминать свою спортивную школу в далёком холодном городе, тренировки, выступления, победы... Друзей, что остались там...

Прохор взял Анфисочку на руки, понёс в маленькую спальню. Уложил, поцеловал – как ребёнка...

А сам почти до рассвета сидел у печки, сжав виски ладонями.

Хозяйка домика, что жила неподалёку, ранним утром принесла молоко.

- Вот, наша Роза дала... свеженькое. Девочка у тебя... смотрю, совсем бледненькая.

Осторожно спросила:

- Она тебе кто?.. Дочка? – догадываясь, протянула: – Сестра, наверное. Молод ты для её папы, – улыбнулась.

- Ученица, – Прохор с благодарностью взял кувшинчик с молоком. Поклонился: – Спасибо.

Когда Анфиса проснулась, налил в чашку необыкновенно ароматное молоко, принёс ей. Она с робкой улыбкой сделала глоток, прикрыла глаза и выпила до дна.

Прохор, улыбаясь, пояснил:

- Это тебе соседская коза Роза велела передать.

Днём снова долго гуляли у моря, познакомились с Розой, дающей вкусное ароматнейшее молоко – настоящий нектар, настоянный на южных травах, что до сих пор зеленели на склонах гор. У симпатичной Розы был детёныш – весёлая беленькая козочка, которая так задорно взбрыкивала тонкими ножками со смешными крошечными копытцами. Прохор радовался Анфисиной радости. Анфиса подумала и сказала, что маленькую козочку надо назвать Авророй. Хозяйка, ласково улыбаясь, согласилась.

В небольшом палисаднике перед домом тоже цвели хризантемы. Они были совершенно другие, не такие, которые продавали в их городе. Здешние хризантемы были сильные и уверенные, и всё равно очень нежные и хрупкие.

Фото из открытого источника Яндекс
Фото из открытого источника Яндекс

- Какие-то... очень настоящие – задумчиво сказала Анфиса.

Проходили дни, а Прохор всё не решался повезти Анфису в больницу. Стоило ему заговорить о больнице, Анфисины ресницы жалко дрожали. А серые глаза, ставшие ещё больше, умоляли подождать... пусть не сегодня ещё раз скажут... напишут этот диагноз... обозначающий неизлечимую болезнь и то, что идёт... так быстро идёт отсчёт дней...

От лекарств, которые ещё дома прописал врач, Анфисе становилось плохо. Это тревожило Прохора, и он, стараясь не смотреть Анфисе в глаза, всё-таки повёз её к врачу. В больнице – опять анализы, утомительные осмотры. Пожилой, абсолютно седой врач долго изучал синие пятна, ощупывал Анфисины коленочки, листал прошлые записи, сводил брови на переносице, сравнивал новые анализы с прошлыми. Но сказал только два слова:

- Будем наблюдать.

И всё. Но все прописанные лекарства отменил, назначил другие. Приезжать строго велел каждую неделю. Поинтересовался:

- Ты ей кто?

- Тренер, - ответил Прохор.

- Я так и думал, что... не отец... А родители?

- Мы с ней... одни... здесь.

- Следи, чтобы все мои назначения девчонка выполняла.

Анфиса вдруг затосковала. По льду, по тренировкам, таким желанным сейчас. Старалась не показывать Прохору Степановичу свою неизбывную тоску. Не хотела быть капризной. А он и сам всё видел, и страдал. И хотел видеть Анфисочку, легко и смело взлетающую над бескрайним льдом. Но это всё было за гранью...

Ухватился за тоненькую ниточку, что связывала их с прошлым. Стал учить Анфису решать задачи по алгебре и геометрии. Само собой выяснилось, что с химией и физикой у неё тоже не очень... Равно как и с биологией, географией, историей... Прохор взялся за голову: его Анфисочка – совершенная двоечница. Анфиса смотрела жалобно и растерянно. А Прохор был неумолим. Раздобыл учебники, накупил тетрадей. Оказалось, что всё это хоть немного, но глушило боль и страшную тоску. Строго спрашивал Анфису:

- Ну, вот что ты на уроках делала?

Анфиса смотрела своими – ошеломляюще густого серого цвета – чистыми, правдивыми глазами:

- Думала…

- Оно и видно, - с сарказмом соглашался Прохор.

- Думала… Что скоро снова… увижу Вас… Надену коньки… Будем тренироваться... А потом Вы… поймаете меня… и сердце будет… стучать-стучать… а мы будем кружиться…

Анфиса прикрыла глаза. А сердце Прохора опять обрывалось: как одинаковы их мысли... как такое… может быть… Немного стесняясь своей откровенности – всё-таки он взрослый мужчина, тренер… Стесняясь и чувствуя безбрежное счастье, что признаётся сейчас в этом Анфисочке, заговорил о том, что все эти годы скрывал от себя… от Лили… от Анфисы:

- Я тоже… думал о тебе. Ночью думал: что-то хорошее было днём… милое… бесконечно любимое… Анфисочка… А утром, ещё даже не проснувшись, уже чувствовал: что-то невероятно… невероятно хорошее случится сегодня… Анфисочка… Счастье… Твои ножки в звенящих коньках… Знаешь… Тогда мы пришли на лёд… С Лилией Васильевной… и я услышал, как тонко… нежно-нежно звенит лёд под твоими коньками… я слышал этот звон среди звона других коньков… Он был единственным… а потом я увидел тебя… И понял, что…теперь… без этой девочки жить не смогу… Знаешь, почему лёд так нежно звенел под твоими коньками? Ты едва касалась его, потому что летала… надо льдом…

Анфиса слушала, низко опустив голову, лишь иногда застенчиво, робко поднимала на Прохора большие глаза.

…Всякий раз в больнице врач долго и внимательно осматривал Анфису, снова вчитывался в длинные записи, качал головой, потирал рукой лоб, снова отправлял на анализы. Прохор, холодея сердцем, видел, как слабеет Анфиса, как всё больше и больше становятся её глаза на исхудавшем личике. Хозяйка, Таисия Семёновна, приносила Розино молоко, ни о чём не расспрашивала, ненавязчиво, ласково утешала:

- Попей, деточка... оно тебе сил даст.

Стоял февраль. Такой непривычно тёплый для Прохора и Анфисы – в их городе в это время бывают лютые морозы. А здесь на берег накатывались сине-зелёные прозрачные волны, горы розовели и едва заметно золотились тонкими ветвями. Ночью Прохор с Анфисой долго сидели у тёмного окна, слушали, как шумит море. Потом, как обычно, Прохор на руках отнёс Анфисочку в спальню, а она вдруг крепко обняла его, прошептала:

- Не... уходите...

С той ночи, когда... пришло озарение, что Прохор – не отец для Анфисы... что ему безудержно хочется её ласкать – как девушку... свою единственную женщину... С той ночи, как Анфиса поняла: ей не надо бояться, что Прохор... Степанович видит её... голенькую... что ей страшно, но хочется его прикосновений... ласк... прошло так много времени. А они не вспоминали о том, что тогда произошло. Случившееся в ту неожиданную... и долгожданную ночь счастье тоже словно осталось за чертой. А сейчас Анфиса смотрела испуганно и отчаянно, губы её вздрагивали.

Фото из открытого источника Яндекс
Фото из открытого источника Яндекс

Она сбивчиво, страшно горько заговорила:

- Я...скоро умру. Я так спешила всегда... хотела поскорее вырасти... чтобы у нас... было... один раз... и всё...

Продолжение следует…