Невысокий кряжистый казак в синем кафтане ладонью погладил рукоятку кинжала, висевшего в ножнах на поясе, и, прищурив глаза, посмотрел в небо, на тяжёлые грозовые облака, нависшие над землёй. Потом, повернувшись к сотоварищам, произнёс с нарочитой весёлостью:
– Ну, детинушки, славное дело мы сробили. В пещере свинцовые пули и порох в бочках так спрятали – ни одна собака не сыщет.
Помолчав, взъерошил рукой на голове кудлатые рыжие волосы и снова заговорил:
– Хоть и тяжко сейчас царю-батюшке, но даст бог, силушку соберёт на реке Волге и сюда, назад на Урал, возвернётся. Вот тогда ему наш подарочек и пригодится. А сейчас и награду за труды ваши не грех выдать.
Казак, не торопясь, достал из кармана шаровар кожаный кошелёк и на широкую ладонь со звоном высыпал несколько золотых монет.
– Никита, поди сюда, – кивнул он бородатому мужику, сидевшему у костра на корточках и мешавшему деревянной ложкой кипящую в котелке уху.
Мужичок торопливо положил ложку на траву и, легко вскочив на ноги, простодушно улыбаясь, подошёл к казаку.
– Получай свою долю, – казак протянул Никите два золотых червонца.
– А сейчас ты, Николка, ступай ко мне, – обратился он к парню в грязной домотканой рубахе, ковырявшему ножом ствол берёзы.
Тот сунул нож за голенище сапога и, размахивая руками, направился за деньгами.
– На, принимай, – казак подмигнул парню. – А теперь, други-товарищи, и уху похлебать можно.
Котелок сняли с костра, поставили тут же рядом. Ели молча. Николка выловил голову щуки, вгрызался в неё крепкими зубами.
– Знатная ушица получилась, – первым заговорил Никитка, – жаль, только хлебушка нету.
– Да, поиздержались мы в дороге, – мотнул головой казак. – Слышь, Николка, – обратился он к парню, – всё недосуг было спросить, ты из каких мест будешь?
– Я? – парень вытер рукавом рот, – да недалече отсюдова, из деревни Сосновка, там у меня отец с матерью проживают, двое братьев, сестра.
– Живёте-то как? – не унимался расспрашивать казак.
– Бедновато, с хлеба на квас перебиваемся.
– Ничего, вот на престол царя Петра III посадим, он простой народ жалеет, от всяких податей, от рекрутской повинности освобождение учинит, волю даст, тогда и жить нам полегче станет. А сейчас, сдаётся мне, надо нам в пещере схорониться, по облакам вижу, дождь должен крепко ударить, с молниями, с громом.
Едва успели укрыться в пещере и зажечь факел, полил дождь, как и предсказывал казак, засверкали молнии, загремел гром.
– Непогоду переждём, после лошадей оседлаем и назад в отряд вернёмся, – промолвил казак. – А ещё хочу вас, хлопцы, водочкой угостить, для особого случая берёг, – и достал из своей котомки фляжку, – на, пригуби, – казак протянул её Никите.
После того, как фляжка прошла по кругу, и содержимое было выпито, казак поинтересовался:
– Ну, как водочка?
– Крепка зараза, жжёт всё внутри, – ответил Никита.
Вдруг, схватившись руками за грудь, захрипел и кулём повалился на землю. Следом, запрокинув назад голову, навзничь рухнул Николка.
– Я ж сказывал – водка особая, – пробормотал казак, – думаете, я не углядел, что вы ночью, на привале, одну бочку оттащили подальше, чтоб я не услыхал, дно у неё выбили, поглядели и поняли, что не пули и порох в ней спрятаны, а золотишко. После этого вас живыми оставлять никак нельзя было, вернулись бы опосля назад, и всё это богатство уволокли. А оно не для вас оставлено. Царь-батюшка возвратится, деньги ему понадобятся – оружие прикупать, войску жалованье платить.
Затем подошёл к Николке, стал обыскивать его, чтоб забрать золотые монеты, которые недавно передал ему в руки. Николка неожиданно открыл глаза:
– На, получай, душегуб, – он ножом ударил казака в живот.
Казак, ощерив зубы, глухо застонал, затем выхватил кинжал из ножен и полоснул им Николку по шее.
– Ах ты, как всё неладно вышло, – казак зажал рану ладонью, пошатываясь, добрался до расщелины в стене пещеры, затем медленно забрался в неё:
– Думаю, Пётр III отыщет меня здесь, найдёт в моём кармане кусок бересты, а на ней знаки всякие имеются. Только он один и сумеет разгадать, где клад спрятан. Господи, прости мою душу грешную, – голова его склонилась на грудь.
Вскоре закончился дождь, из-за облаков выглянуло солнце.
***
Навалилась на нашу уральскую деревню Сосновка беда. Две похоронки за последний месяц принесла почтальонша. Взметнулся в стылом воздухе женский плач, боязно стало выходить на улицу. Я прямо-таки возненавидел почтальоншу тётю Машу: толстая, щёки отвисшие, а когда говорит, в груди у неё всегда что-то посвистывает. Я ненавидел её за то, что в деревню зачастили похоронки, за то, что нам уже полгода с начала войны не было писем от отца с фронта, за то, что каждый день мать ждёт её у наших ворот, с надеждой и заглядывает ей в глаза, когда она торопливо проходит мимо. А, вернувшись домой, молча садится на табуретку возле кухонного стола и долго смотрит в заиндевевшее окно.
Однажды, возвращаясь из школы, я увидел тётю Машу, она сидела прямо в сугробе, в расстёгнутом, покрытом снежной пылью пальто. Возле неё суетились две старушки, пытаясь поднять её за локти. Я прошёл мимо, сделал вид, что не заметил их. Дома стал рассказывать матери, кривляясь и изображая, как почтальонша сидела на снегу, будто пьяная. Но мать вдруг бросилась ко мне и, зажав мой рот ладонью, испуганно зашептала, странно растягивая слова:
– За-мол-чи! У неё му-жа уби-и-ли на фрон-те.
Я так с раскрытым ртом и остался.
После этого, если приходилось встречаться с тётей Машей на улице, я как-то заискивающе здоровался с ней, и мне было нестерпимо стыдно за то, что я прошёл мимо, когда ей было плохо.
Я уже полчаса сидел за столом, решал задачу по математике и никак не мог сосредоточиться на двух поездах, идущих друг другу навстречу из пункта А в пункт Б. В соседнем доме Макариха оплакивала сына Андрея, погибшего на фронте. Сидя у окна, я слышал приглушённые расстоянием причитания. Глухо хлопнула дверь, и в клубах пара появился Пашка Одинцов. Он снял с головы шапку, отрывисто поздоровался и направился к столу.
– Ты куда, оглашенный, летишь, – закричала мать, – кто с валенок снег сметать будет?
Пашка неторопливо вернулся к порогу, быстро смахнул веником с валенок снег и подошёл ко мне. Заглянув в учебник, спросил:
– Уроки делаешь?
– Пытаюсь, да только ничего в голову не лезет, – полушёпотом сообщил я.
– Слышь, Витька, пойдём к Лёшке, у него все наши собрались.
– Мам, я к Лёшке сбегаю, – сказал я.
Мать оторвалась от посуды, которую мыла, глухо ответила:
– Иди, чего уж там. Господи, да когда же конец войне-то будет, когда страданья наши кончатся?
У Лёшки, действительно, была вся наша компания. Это Серёжка Осетров, эвакуированный из Ленинграда, Володька Иванцов. Мы с Пашкой сели на лавку, лица у ребят были мрачные.
– Помните, у Андрея овчарка Снежок была? Он её на границу с собой взял, когда в армию пошёл служить, – сказал Лёшка. – А сегодня на него извещение пришло – погиб смертью храбрых. Макариха рыдает целый день, аж лицо у неё почернело.
– Прошлым летом Андрей меня на себе тащил, когда мы на речку ходили рыбачить, – сказал Володька. – Я ногу подвернул, идти не мог, так он меня к себе на спину посадил и нёс до самого дома.
Мне тоже захотелось что-нибудь хорошее про Андрея сказать, но мы с ним не дружили, он был старше меня на восемь лет и при встрече имел привычку спрашивать: «Ну, как дела, сверчок»?
«Что бы такое хорошее о нём сказать»? – подумал я и неожиданно для себя брякнул:
– А меня Андрей колбасой угощал, из города привёз, когда в техникуме учился. Ужас, какая вкусная была!
И всё, больше я не мог сказать ни слова, настолько ясно увидел эту колбасу, что пришлось несколько раз глотать слюни. Дома у нас второй день не было хлеба, ели одну картошку.
– А помните, Андрей щуку поймал в озере у Артёмовой горы, где ещё в пещере Вовкин дед пугачёвский клад искал? Так эта щука, наверное, килограмм двадцать весила, – сказал Пашка. – Слушай, Володька, дед-то твой сокровища отыскал или всё ещё ищет?
В деревне деда Терентия прозвали кладоискателем. Видно, Пашка, чтоб отвлечь нас от тяжёлых мыслей, этот разговор затеял.
– А куда вы всё золото подеваете, когда найдёте? Там его спрятано видимо-невидимо, – не унимался он.
Володька молчал, отвернулся к окну, будто не с ним разговаривают, а потом ответил:
– Когда бы отыскали, корову бы купили, а мамке валенки, у неё вон совсем никудышные стали, дед их почти каждый день дратвой подшивает, а толку никакого нет.
– А если бы я драгоценности обнаружил, – вдруг заговорил Серёжка, то попросил, чтобы на них винтовки и пулемёты закупили и на фронт отправили. – Я, когда в Ленинграде жил, мы с мамой в госпитале дежурили, она там санитаркой работала, а я раненым бойцам на скрипке играл и стихи читал. Так они иногда говорили, что оружия на передовой на всех солдат не хватает. Бывает так, одна винтовка на двоих и патронов к ней совсем мало дают.
– Братцы, слушайте, – воскликнул Володька, – знаете, что мне дед недавно сообщил? В субботу он в бане парился, потом у него сердце заболело. Он лёг на кровать, потом поманил меня пальцем и говорит:
– В деревне хоть и подсмеиваются надо мной, что клад Пугачёва ищу, а по моему разумению, должен он быть в пещере, на Артёмовой горе. Вот тебе мой наказ – если вдруг я помру, возьми спрятанный за иконой Николая Чудотворца кусок бересты. Там значки и стрелки изображены, думаю, они указывают, где золото спрятано. Я давно над этой загадкой бьюсь, только проку никакого нет. – И ещё, в буфете, на нижней полке справа, тетрадь лежит, там я план пещеры нарисовал и пометил карандашом, где я был и осмотрел все подозрительные места.
– Сочиняешь ты всё, – хмыкнул Лёшка.
– Ничего я не сочиняю, – нахмурил белёсые брови Володька, – если хочешь знать, дед в пещере несколько старинных золотых монет нашёл и кинжал с серебряной рукоятью.
Наступила тишина. Слышно стало, как в избе громко стучат ходики на стене, как в печи гудит пламя, а за индевевшим окном скребёт веткой о стекло качающаяся под ветром яблоня.
– Чё-то ты перегибаешь, – первым нарушил молчание я, – только знай, если ты нас разыгрываешь, то мы и накостылять тебе по шее можем запросто.
– Парни, слушайте меня, – решительно заговорил Пашка, – идём к деду Терентию и у него узнаем, правду нам сказал Володька или нет. Если он подтвердит, что золото в пещере спрятано, то мы должны его отыскать, а после купить для фронта танк.
– Вот ещё, придумал, к деду идти, он меня за то, что я вам рассказал всё, ругать будет, – с тревогой в голосе проговорил Володька.
– Да не трусь ты, ничего он тебе не сделает! Пошли.
Володька тяжело вздохнул, но спорить дальше с Пашкой побоялся.
Продолжение повести "Пугачевский клад" здесь
Tags: Проза Project: Moloko Author: Перевозчиков Николай По вопросу приобретения книги Николая Перевозчикова "Уральские сказания" обращаться по телефону 8-351-264-19-12 (секретарь). Звонить с 9.00 до 17.00 ч. (по челябинскому времени).