Когда мне было четырнадцать лет, я впервые попал на турслет. Помню, как мы долго брели огромной училищной гурьбой по лесной тропинке и горланили песни. Фонари были всего у трех человек, и кто-то постоянно падал, спотыкаясь об корни. Опьяняющие ароматы ночного майского леса так резко контрастировали с недавним запахом пыльного города, что я никак не мог надышаться.
Потом потянуло дымом костров, но мы так были увлечены подъемом в горку, что не обратили внимания на то, что мы уже добрались до места проведения слета.
Одолев подъем, и взобравшись наверх, я поразился раскинувшемуся в темноте пейзажу. Везде, насколько хватало глаз, горели костры, и искры их высоко поднимались в небо. Повсюду стояли палатки, в темных промежутках, между освещенными кострами участками леса, мелькали фонарики.
Отчетливо слышались песни под гитару, причем гитаристу подпевал настолько стройный многоголосый хор, что казалось будто поет по меньшей мере человек сто. Запомнил я и песню, это была Киреевская «Подари мне рассвет».
Мы встали на поляне, завалили нормальных размеров сушину, набрали в ручье воды, и занялись постановкой лагеря и готовкой еды. Наскоро поев, вся группа пошла по соседним кострам, где нас принимали как долгожданных гостей совершенно незнакомые люди. Потом я потерялся, меня накормили и приютили на одном из костров, там нашлась гитара, и к утру я чуть не сорвал голос.
Днем я вернулся в свой лагерь, в этот день мы бегали на ориентировании, катались на байдарках, играли в футбол, купались в реке, а ближе к вечеру, когда солнце перестало жарить, сидели на берегу реки и глядя на заходящее светило глушили крепкий чай с матерыми туристами, которые тоже глушили, правда, не только чай, причем до такого состояния, что в наш лагерь их несли мы. В этот раз старики спали в наших палатках, а наша банда шлялась по гостям всю ночь.
Весь следующий день мы проспали, а к вечеру побрели на концерт, на центральную поляну. За два дня я уже перестал чему – либо удивляться, но сцена под куполом парашюта и колонки, работающие от бензинового генератора, так что того, кто выступал на сцене было слышно на весь лес, произвели на всех неизгладимое впечатление. Мы тоже выступали и заняли первое место. Это было незабываемо.
Мне хотелось, чтобы это длилось вечно.
Каждый год закручивался по эвольвенте: начинался учебный год и туристический сезон. Мы ходили каждые выходные на три дня с двумя ночёвками в дальние леса и наматывали хороший километраж (86-90 км за три дня).
На новый год мы просто уходили в лес в лыжный поход до конца каникул.
Летом, после экзаменов, каждому туристу нашего техникума выпадал шанс сходить в дальний поход на месяц. Либо горный пеший поход, либо водный, - на байдарках или катамаране.
Вторые выходные сентября все туристы собирались на ежегодный слёт.
Отходив пять лет в дальние походы, и поступив в университет, я немного по-другому стал смотреть на завсегдатаев ежегодных турслётов. Основную нагрузку несли на себе всё те же вечно молодые туристические семьи, в прекрасной физической форме и без вредных привычек. Это были люди, словно высеченные из кремня, - красивые, умелые, острые на язык, умеющие вести себя в любом обществе. Они даже в подвыпившем состоянии могли контролировать своё поведение.
Однако, помимо нормальных людей, на любом турслёте присутствовала прослойка так называемых «матрасников», - людей, которые шатались по ближним лесам, чтобы попить водки. У них было совершенно истерическое поведение, отягощённое бытовым или хроническим алкоголизмом. Как правило это были талантливые неряхи – алкоголики, комфортное существование которых было возложено на коллег. Они часто устраивали истерики, но когда доходило до мордобоя, - как правило убегали просить помощи у коллег. С молодыми, наоборот, эти люди вели себя вызывающе, подчёркивая свою исключительность. Ни в какие сложные и серьёзные походы «матрасники» не ходили, но зато прекрасно запоминали услышанные байки, приукрашивали их и пересказывали.
Я сам несколько сезонов был жертвой таких возрастных «бардов» - самозванцев, которые выдавали себя за альпинистов, травили альпинистские байки и прекрасно пели разную авторскую песню.
Как-то раз, я не поленился расспросить одного «барда», который назвал себя автором одной известной песни, где и как он написал это произведение.
Он стал мне рассказывать байки про зимний поход на Белое море.
Поскольку я сам зимой сходил в лыжную «единичку» на Белое море, я начал расспрашивать подробности: километраж, населённые пункты, количество ночёвок.
И тут «бард» посыпался. Начал рассказывать про медведей, крайний север, северное сияние, стал путаться в топонимике, после чего был послан нахер.
Прошло ещё пять лет, и я понял для себя, что только 30% туристов могут идти по жизни без алкогольной и психологической деформации. Вся эта ностальгия по утраченному душевному комфорту, рассветам у зелёных палаток, и так далее способна разъедать человека, погружая его сначала в пучину светлой тоски, а потом, в трясину глубокой депрессии.
Мне стало противно слушать туристическую попсу, - плачущих о своей ушедшей юности инфантильных маменькиных сынков.
Мне стало противно наблюдать, как вечно молодые люди резко начинают стареть, оставлять свои семьи, разводиться и искать счастья на стороне, среди коллег по турклубу. Я понял, что туризм олдскульного розлива – это жуткая религия, в жертву которой приносится самое дорогое, - молодость.
И я перестал ходить на слёты.