Из всех работ Шмидта в России наибольшей известностью пользуется портрет Суворова, написанный им в Праге в январе 1800 г. по желанию курфюрста саксонского. Этот портрет положил начало так называемому “типу Шмидта”, по которому впоследствии были созданы его многочисленные изображения – как в технике гравюры, так и в технике масляной живописи.
История портрета чрезвычайно запутана и окружена загадками: почти сразу после написания он исчез и был обнаружен только спустя почти сто лет. Это парадоксальный случай, когда произведение получает известность и популярность благодаря написанным с него копиям, а местонахождение оригинала неизвестно.
Портрет выполнен пастелью на пергаменте, натянутом на восьмиугольный подрамник. Суворов изображен в белом австрийском мундире, с многочисленными орденами и орденскими лентами.
К сожалению, портрет плохо сохранился: красочный слой сильно потерт и частично осыпался, утратив присущую пастели бархатистость, но даже в таком состоянии он поражает яркой характерностью и остротой образа. Трудно представить, что Суворову седьмой десяток – столько молодого задора в хрупкой фигуре: знаменитый задиристый хохолок на макушке; внимательный взгляд, которому придает насмешливое выражение слегка приподнятая бровь; на губах – как бы предчувствие улыбки.
Авторская подпись, расположенная выше левого плеча, сильно потерта, но все же читается – “Schmidt…” (далее неразборчиво). На обороте портрета была надпись на французском языке, к настоящему времени почти утраченная: “Souvorov d`apres nature par Schmidt anno 1800” – “Суворов написан с натуры Шмидтом в 1800 году”.
(В скобках замечу, что мне посчастливилось держать в руках этот портрет и читать остатки надписи на ветхой бумажке)
Имеются интересные свидетельства современников об обстоятельствах, при которых был написан портрет.
В то время секретарем Суворова был Е. Фукс, оставивший в своем “Собрании разных сочинений” рассказ о сеансе. Как мемуарист, Фукс не заслуживает полного доверия, в его воспоминаниях много путаницы. Но тем не менее, рассказ Фукса красочен и живо рисует своеобразный характер эксцентричного полководца.
По словам Фукса, Суворов перед сеансом обратился к художнику следующим образом:
“Ваша кисть изобразит черты лица моего – они видны; но внутреннее человечество мое сокрыто. Итак, скажу вам, что я проливал кровь ручьями. Содрогаюсь. Но люблю моего ближнего; во всю жизнь мою никого не сделал несчастным, ни одного приговора на смертную казнь не подписывал, ни одно насекомое не погибло от руки моей. Был мал, был велик (тут вскочил на стул); при приливе и отливе счастия уповал на Бога и был непоколебим (сел на стул) как и теперь”.
Художник показал готовый портрет Суворову, и тот поинтересовался, помогли ли автору психологические его рассуждения о самом себе?
“Очень! – отвечал тот, – для начертания характеров пригодно все, даже мелочи. Толпою незамечаемые черты делаются для артиста, изобразителя души в теле, весьма важными. Счастливо перенесенные на холст, они дают портрету всю физиономию. До сего невдохновенный художник никогда не достигает. Рубенс, по справедливости провозглашенный князем нидерландской живописи, изображал смеющееся дитя. Один миг волшебной его кисти – и дитя, к изумлению всех предстоящих, плачет. Я не Рубенс! Но он бы первый позавидовал теперь моему счастью!”
Это свидетельство очевидца особенно ценно для нас, так как доносит живой голос художника, рассуждающего о своем творчестве. По мнению Шмидта, главное – передать в живописном изображении не только изменчивую “физиономию”, но и саму человеческую душу. Характерна его аппеляция к Рубенсу – в своих портретах Шмидт также пытался достичь подобного эффекта: многие его персонажи кажутся одновременно и серьезными, и улыбающимися.
По-другому рассказывает о сеансе барон Ф.А. Бюлер – со слов своего отца, дипломатического чиновника А.Я. Бюлера, состоявшего в начале 1800 г. при Суворове.
Сеанс был назначен “во время обеда, в девятом часу утра; Суворов сидел за столом в рубашке и разговаривал с генералами; Шмидт рисовал с него, сидя за другим концом стола. После обеда Суворов прочел молитву и проскакал мимо Шмидта на одной ноге, закричав кукареку”. Мундир и ордена были дописаны после, для чего камердинер Прошка вынес Шмидту австрийский фельдмаршальский мундир Суворова “с блестковыми звездами”.
Скорее всего, при написании портрета было несколько сеансов, по меньшей мере, два, так как в той же книге Фукса есть упоминание о сеансе, проведенном во время обеда, чтобы художник смог уловить черты лица Суворова “в веселом виде”.
В 1812 г. в Москве был выпущен гравированный портрет Суворова с подробной надписью: “с портрета писанного с натуры Шмидтом в Праге (в Богемии) в 1800 году, гравирован иждивением Платона Бекетова в Москве в 1812 году А. Флоровым”. Флоров “переодел” Суворова в русский павловский мундир и переменил ордена и ленты, добавив к знакам отличия, изображенным Шмидтом, еще несколько иностранных орденов, а также портреты Павла I и австрийского императора Франца I в бриллиантовых оправах.
Образ Суворова на гравюре несколько иной, чем на пастельном портрете Шмидта – с одной стороны, более парадный и торжественный, с другой – более характерный, даже несколько грубый и лубочный. Неясно, где и когда мог Флоров видеть работу Шмидта, так как никаких сведений на этот счет не сохранилось.
В 1818 г. выполнил свою знаменитую гравюру Н.И. Уткин, используя в качестве оригинала так называемое “бюлеровское повторение”, написанное Шмидтом для А.Я. Бюлера. Н.И. Уткин также переменил мундир на русский и внес некоторые другие изменения в образ полководца, придав ему больше парадности.
Флоровская и уткинские гравюры породили множество копий, выполненных в различных техниках, имеющиеся во многих российских музеях. Вот два из них, выполненные неизвестными художниками в XIX веке:
Неожиданная находка “шмидтовского оригинала” в 1897 г., накануне 100-летнего юбилея Суворова, явилась настоящей сенсацией. Коллежский советник А.В. Верещагин, проживавший в Луге, предложил Николаю II приобрести портрет. Старший хранитель Эрмитажа А.И. Сомов провел экспертизу, подтвердившая подлинность портрета и авторство Шмидта, и портрет был куплен за 5000 рублей – сумму значительную по тем временам.
Каким образом портрет попал в руки Верещагина, неясно. Исследователь иконографии А.В. Суворова А.В. Помарнацкий предполагает, что он все время находился в имении Суворова в селе Кончанском, заброшенном владельцами. Д. И. Аничков в своей книге “Орлиное гнездо (Кончанское)” рисует картину полного запустения имения в конце XIX в.:
“Главный дом, заколоченный и запечатанный, своими закрытыми ставнями и кое-где выбитыми стеклами наводит невыразимую тоску… В доме, несмотря на замки и печати, неоднократно совершались кражи, так что в данное время по распоряжению станового пристава кончанский волостной старшина принужден наряжать караулы из местных крестьян”.
Вполне вероятно, что пастельный портрет Суворова также был похищен из имения и затем “найден” Верещагиным.
Портрет А.В. Суворова, написанный Шмидтом, занимает особое место в иконографии великого полководца – это последнее прижизненное изображение А.В. Суворова (написан за четыре месяца до его кончины). Художнику удалось создать яркий и характерный образ, ставший каноническим.
Огромная статья о А.В. Суворове - кому вдруг интересно!
Иоганн Генрих Шмидт – знаменитый и забытый художник-пастелист: часть 1, часть 2
Подписывайтесь на мой канал и читайте заметки о книгах, фильмах, живописи, реставрации и просто о жизни!
