Лето в деревне!
Какое же это было наслаждение, проснуться утром, когда по улице пастух собирает коров, кричат неугомонные петухи, хозяйки бренчат вёдрами. Выбежишь во двор в одной пижаме и босиком, а там муравка и калачики, на них роса, крупная, прозрачная. Бежишь по росе, а соседка баба Клава кричит : "Детка, ты умойся, умойся росой - то, почище всяких кремов будет, всю красоту впитаешь."
Про Василия я уже писала, этот мальчик был неистощим на выдумки.
И, как сейчас бы сказали, Васька был из не благополучной семьи. Забрать его в детдом может и не забрали, но на учёт бы поставили.
Сидим с Васькой под антоновкой, он мне рассказывает про свою такую ещё маленькую,но уже такую богатую на события и переживания жизнь.
-Мамка моя, она хорошая. Она же меня в подоле принесла, а батя её, дед мой из дома нас выгнал. Она же несовершеннолетняя была, поехала в город учится, вот и научилась.
Я сижу, и представляю, как пришла мамка Васькина, тётя Фая домой, таща в подоле Ваську, а дед как погонит её хворостиной, как скотину какую.
-Мы с мамкой на краю деревни жили, в саманке, там бабушка одинокая жила, вот она нас и приютила. Там стены только остались теперь.
Бабка моя прибегала, чтобы дед не видел, молоко приносила, овощи там, мясо, хлеб. Соседи помогали, не все же злые. Хоть и смотрели косо, судачили.
Мамку на ферму телятницей взяли, дед твой распорядился, бабушка твоя приходила чуть ли не каждый день, проверяла, как она справляется со мной. И тоже что - нибудь приносила.
Когда мамка работать пошла, за мной бабка Настасья смотрела, у которой мы жили на квартире. Она старая была, однажды не доглядела, я упал и лоб себе рассёк, во шрам, видишь. память на всю жизнь.
Васька убирает со лба густую длинную чёлку, шрам, похожий на тонкую белую нить пересекает по вдоль Васькин лоб.
-Вася,больно?
-Неее, это давно было, просто чёлку придётся носить всю жизнь.
-Знаешь как нам классно с мамкой и бабкой Настасьей было, уууу, - продолжает рассказывать Васька,- Мамка мне каждую зарплату игрушку новую покупала, а себе с бабкой отрезы на платья. Бабка свой в сундук спрячет, а моя заставит достать, платья скроят, пошьют, чай нагреют в самоваре, выйдут на улицу, сядут за столом, чисто барыни. И пьют чаи с халвой, да с баранками.
А мне лампасеек купит разноцветных, я сахар слижу, останется прозрачная цветная леденечинка, приставишь к глазу, смотришь через неё, забавно так. Соседи смотрят, завидуют. Так и жили.
Я молчу, жду когда Васька дальше расскажет. И он молчит.
-Вась, а дальше?
-А дальше Маврушка, плохо. Бабка захворала и померла. Остались мы с мамкой вдвоём. Стали к нам мужики по ночам стучаться. Мамка схватит меня, к себе прижмёт, так и сидим с ней в обнимку, без света, трясёмся и вся наша саманка трясётся.
А потом к нам летом шабашники приехали, школу новую строить, и набирали они ещё народ к себе в помощь, вот и Юру Бородавочника с собой привезли.
Где он мамку заприметил, может подсказал кто. Только стал он не как те другие, не силком, а пряником.
Я половину не понимала о чём говорит Васька, но будучи совсем маленькой,я понимала, что мальчишке надо это рассказать, надо кому - то выговориться, иначе будет плохо.
Вот он, то забор починит, то дрова поколет, игрушки мне делал, знаешь какие классные, он ведь не плохой, Юрка - то.
Я смотрела на Ваську и не верила своим ушам, как это не плохой?
А потом лето закончилось и они уехали, а бабы начали шептаться, плохое про мамку говорить, мол ещё одного байстрюка притащит.А когда выпал снег, к нам приехал Юра, и забрал нас с мамкой. Не, ты не подумай, он не как вещь, погрузил в машину и забрал. Он по хорошему, к деду с бабкой сначала, позволения спросил.
Плохо нам там было с мамкой, ой как плохо. Бабка, мать его не невзлюбила мамку, а меня совсем за щенка считала. Мы ушли от них, в другую хату, там нормально стало, мамка письмоноской устроилась, Юра скотником. Только бабка всё не успокаивалась, перехватывала везде, зазывала к себе, говорила ему плохое про мамку и начала ему водочки наливать.
А он приходил домой и начинал орать на мамку, на меня. Однажды бабушка к нам приехала, он при ней меня щенком обозвал и швырнул в угол, я тогда ребро себе сломал.
Бабушка схватила мне, в чём был, хорошо лето было, привезла домой, деду в ноги упала и заголосила, кричала, что я кровинушка, что не виноват я, что мать у меня такая. А потом они плакали вдвоём. Деда поехал, мамку забрал, стали мы с ними жить. А потом Юрка приехал, как побитая собака, просил прощения, на коленях ползал. Ну они его и простили, только я не могу простить.
Знаешь почему я его даже дядей не называю? Я ведь его папкой по началу звал. А батя его услышал, как хватит меня по спине хворостиной, как заорёт:" Какой он тебе папка, папку нашёл! Кобель придорожный, пёс бродячий, вот кто твой папка. А ты чё дурак уши развесил, слюни распустил, сынка нашёл, фу ты с@чья кровь"
Мавруша, я ведь от обиды до ночи на сеновале просидел, до самого темна, и никто меня не хватился, никто. Мамка в район ездила, на автобус опоздала, только утром приехала.
Я с тех пор, как не знаю, язык у меня не поворачивается, и смотреть на него не могу.
Так сидели мы, лохматый Васька, похожий на нахохлившуся большую птицу и маленькая я, сердечко моё сжималось от боли и обиды за моего друга Ваську.
Ах, если бы ты знала девочка, сколько плохого в жизни тебе ещё придётся увидеть, но это будет потом. А пока наслаждайся летним днём, любимыми людьми вокруг и общением со своим старшим товарищем.
-Ну хватит грустить, сказал Васька, пойдём я тебе из акации свисток сделаю.