Начало Продолжение Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11
Сына назвали Александром. Как адмирала Бессонова. Тогда же, за столом, Мишка с Андрюхой серьёзно обсудили этот вопрос, и решили, что сын – будущий адмирал флота…а как иначе…
Мишка, что называется, сходил с ума по сыну. Прибегал со службы – и с рук не спускал ребёнка. Научился пеленать, сам купал малыша. Даже песни колыбельные пел. Марика догадывалась – собственного сочинения…
Ночью слышал, как только Саня начинал тихонько покряхтывать, ожидая кормления. Тут же вскакивал, бережно брал ребёночка, подавал Марике. Не ложился, пока Марика не покормит сына. Марика уговаривала мужа:
-Мишенька… ну, не вскакивай ты… я сама покормлю, тебе же на службу рано… поспи…
Мишка не слышал. В его глазах было такое счастье, когда он смотрел на Марику и ребёнка, что ничего другого в мире для него просто не существовало…
Марика извелась. Они с Михаилом так и не поговорили… Она не могла понять – знает ли Мишка, что… сын… не его…Сердце изболелось: Мишка – такой счастливый… как-то увидела, что он склонился над маленьким, и с такой нежностью, осторожно, едва касаясь губами, прикоснулся к его бровкам… И малыш, чувствовала Марика, отвечал Мишке такой же любовью… По вечерам засыпал только у него на руках.
Однажды Марика решилась. Вечером Мишка тихонько ходил по комнате – убаюкивал малыша. Вполголоса напевал колыбельную. Марика слушала с грустным удивлением: столько ласки и нежности было в Мишкиной колыбельной!.. Негромко сказала:
- Миша…
На неуловимую долю секунды Мишка замер. Продолжая тихонько покачивать Санечку, сказал:
- Ты что же… Думаешь, я считать не умею… Напомню – двоечницей в школе была ты, а не я… Андрюха, кстати, тоже… неплохо считает…Вопросы есть?
Марика прижала ладошки к пылающим щекам.
- Как же, Мишенька, мы… будем… Мне, наверное… уехать… надо… домой…
Прикрыла тоненькими пальцами ресницы – с них скатывались слёзы…
Мишка положил маленького в кроватку.
-Да что вы – уехать… уехать… То один… теперь – другая… А… я…как же?.. Куда – домой?! Ты – жена моя! Здесь твой дом! Пока я здесь служу!
Остановился напротив Марики:
- Сын – мой. Скворцов. Александр Михайлович. Будущий, к Вашему сведению, Мария Васильевна, адмирал флота.
…Служба морская… походы дальние, расставания, ожидания, возвращения и встречи… и Михаил, и Андрей служили оба в звании капитанов третьего ранга. Командовали противолодочными кораблями.
Марика работала в школе. Оставалась такой же тоненькой, хрупкой и… бесконечно родной. Мишка жалел жену. Когда бывал дома, старался всю работу взять на себя. Марика благодарно смотрела на мужа большими чёрными глазами, из которых не уходила горькая, затаённая печаль… И болело сердце капитана третьего ранга Скворцова…
Санька рос послушным и смышлёным. Гордость отца! Могло показаться, что Мишка строг с парнем: распорядок дня, непременная утренняя зарядка, в любую погоду – на улице. Но эта суровость – для посторонних. А Марика видела в Мишкиных глазах бесконечную любовь. Тревогу и заботу о Саньке. Марике казалось, что для Михаила на всём свете есть только пятилетний черноглазый, смуглый мальчишка.
Всё остальное – между прочим… Мишка только и ждал, чтобы остаться с сыном. Мог бесконечно выслушивать его детские рассказы о том, что происходило днём, без него. Рассматривал рисунки. Разговаривал с сыном – серьёзно, искренне, по-деловому. Учил беречь и любить мать. И маленький Саня тоже старался брать на себя тяжёлую работу по дому: отец говорил, что мама у них – самая лучшая, ей надо помогать. Маленький Саня любил мать так трогательно и заботливо, что Мишка иногда торопился отвернуться, чтобы скрыть набежавшие вдруг слёзы… Когда Саня был ещё совсем маленьким, Мишка тайно ревновал его к Марике. Как-то сдержанно удивился, заметил, что малютка и мать понимают друг друга просто по взглядам. Марика, прижалась к мужу, долго молчала… А потом … не то, чтобы рассказала… скорее, просто вспоминала вслух, как тогда, перед их с Мишкой свадьбой, поняла, что беременна… Вспоминала то чувство безысходного отчаяния … Ну, как можно было объяснить то, что случилось… матери с отцом… Мишкиным родителям… ему, Михаилу… Вспоминала, как… решилась поехать к врачу… О леденящих сердце, безжалостных железных щипцах, готовых привычно и хладнокровно вырвать малыша у неё из-под сердца… как пронзительно почувствовала тогда,что его маленькое сердечко замерло от ожидания холодного прикосновения этих страшных железок… Вспоминала о том, как долго шла по серебристой дорожке в море, чтобы… уйти вместе с маленьким…как успокаивала себя, что маленькому не должно быть страшно, ведь он с ней…
Тихий Марикин шёпот отдавался невыносимой болью в Мишкином сердце. Он обнимал жену, почти беззвучно шептал:
-Бедная моя, бедная… Маленькая моя…
Но это – в редкие минуты таких откровений. В другое время Михаил был строг и сдержан с женой. Марика уже привыкла, что Михаил избегает ласк. С грустным удивлением замечала, что он по ночам с трудом, но сдерживается. Даже не отвечает на её робкие ласки. А ей так хотелось чувствовать нежную Мишкину силу…
Понимала, что между ними всегда будет стоять та ночь, ночь на берегу, в волнах с качающимися звёздами, когда мгновения и вечность слились в одно… ночь с Марикиными вскриками, счастьем и болью, болью, которой не суждено пройти… наверное, никогда… и живут они с этой непроходящей болью, Мишка, Андрей… и она, Марика… Всё происшедшее тогда оставалось для них троих непостижимой, неразгаданной тайной...
Стояли между ними и те ночи, когда Мишка изо всех сил, отчаянно пытался простить… забыть, забыть, забыть… не думать!.. – о том, что видел тогда на берегу. Но у него не получалось, и тогда его ласки страшно и неизменно переходили в бессильную ярость – Мишка не мог простить…
И себя до сих пор не мог простить за те большие, сине-фиолетовые пятна на худеньких Марикиных плечиках и руках… и никогда не простит… не забудет, как жалела его Марика, как плакала – не от кулаков Мишкиных, а от того, что сердцем понимала его бессильное отчаяние…
А Марике – особенно после рождения сына – так необходимо было чувствовать себя любимой… Для всех они были идеальной семьёй. Мишка ничего не жалел для Марики и сына. На офицерских вечерах жена капитана Скворцова затмевала всех женщин нарядами и украшениями. Михаил так трепетно ухаживал за Марикой, целовал ей руку во время танцев, так смотрел в её чёрные глаза – а она опускала их, прикрывала ресницами, а потом с робкой любовью встречала взгляд мужа – что офицерские жёны вздыхали…
После таких вечеров Марика надеялась, что… Михаил, наконец, оттает… Бывало, что Мишка вдруг вспыхивал. Марика замирала от счастья, боялась дышать… а Мишка, словно стесняясь, так же быстро останавливался, тихо целовал жену, прижимал её к себе… Марика глотала горькие-прегорькие слёзы…
А когда Михаил занимался с сыном – учил его читать, считать, играл с ним или просто, как мальчишка, баловался, Марика иногда чувствовала необъяснимый страх: столько в Мишкиных глазах было нежной и строгой любви к сыну, столько тревоги и боли светилось!..
Такая отцовская любовь пугала Марику. Мелькало в ней какое-то предзнаменование. И надумала она… родить ещё одного ребёнка. Для Мишки. Чтобы как-то отвлечь его от несказанной боли и тревоги за Саню. Однажды ночью, после такой желанной и редкой Мишкиной ласки Марика прошептала:
-Мишенька, родной мой… А я… ещё одного ребёночка хочу…
Мишка молчал. Потом обнял Марику, поцеловал в висок. Твёрдо и кратко сказал:
- У нас есть сын.
Продолжение следует…