В Переделкино уже можно жить по-новому – создатель бара Rolling Stone Игорь Ланцман и наш бывший редактор Екатерина Сахарова показывают свой дом на дачной улице Горького.
«Я жил на Патриарших, на Новом Арбате, на Большой Грузинской, и хватит – теперь в Москве у меня нет даже квартиры для пиджака. Я так давно не носил пиджак». В 2009-м, когда Игорь Ланцман открывал на «Красном Октябре» клуб Rolling Stone, пиджак был, но сидел на нем как привет из 2019-го. Тату на руках тоже современного покроя: Микки-Маус, Рэнди Марш с пейсами из «Южного парка» и уголовного вида русалка с гитарой. Это редкое даже для ЦАО качество – быть модным, но не модником. Но Игорю надоел ЦАО, он выбрал жизнь «замкадыша». Среди разномастных заборов Переделкино в десяти минутах на велосипеде от футуризма Сколково ему живется и дышится вольготнее. К тому же сыну меньше года: «В глазах Марка отражаются сосны. Это класс. Главное – быть хорошим папой».
Игорь встречает меня в махровом поло, шортах и кроссовках Stan Smith. На его жене Кате, которая, сколько мы ее знали, выглядела соответственно двум своим строчкам в резюме – бьюти-редактор «Татлера» и бьюти-редактор «Вога», – сейчас пляжного вида сарафан и вьетнамки Havaianas.
С появлением сына у Игоря случилась перезагрузка. Или просто совпало, не мы такие – время такое. Его творческий путь идет от White Cafe через Rolling Stone, «Кафку», «Менделеев», «Мотель». «Где-то в районе «Мотеля» я потерял желчный пузырь. Не считаю возможным активно заниматься клубным бизнесом, если ты сам теперь никакой не клаббер. Приходится взрослеть, к сожалению». Да, в тридцать шесть уже можно заниматься здоровьем, чтобы оставаться вечно молодым, – этот тренд игнорируют только самые отсталые слои населения. Бизнес-партнер Ланцмана Аркадий Новиков вот, например, стоит на голове. А Игорь сегодня к восьми утра метнулся на Дорогомиловский рынок и привез нам «на полдник» чернику, бакинские огурчики, крымские помидорчики, адыгейский сыр. «Самое вкусное – это ткемали, когда свежак. Вместе с зеленью. Я продавцов знаю. Они жулики, но свои жулики». Катя заваривает гречишный чай, ставит в холодильник сидр, и в предвкушении еды мы идем инвентаризировать имеющееся в доме искусство.
Проблема в том, что я, как вошла, первым делом сказала бестактность. С улицы Горького, главной артерии писательского Переделкино, через высоченные окна прекрасно видны внутренности дома. Веселые картинки в кабинете умоляли задать вопрос. «Баския?» – «Нет, я. Это хобби. Антистресс. У меня нет никаких навыков, художественная школа в детстве не в счет. Если скажут: «Нарисуйте девочку с черешней», я не смогу. Импульсы, желание, одномоментный порыв у меня присутствуют. Но нужно уважать ремесло, нельзя называть себя художником. Я просто балуюсь. Даже не знаю, почему это не имеет отношения к моей основной трудовой деятельности». Ну как не имеет. В «Мотеле» был крутейший интерьер, что-то между «Твин Пиксом» и новым (1970 года) корпусом переделкинского Дома творчества. В «Роллинге» было скромнее, зато туда ходили даже дочери первых лиц – не на кремлевской же елке им танцевать, в самом деле.
Для своего кабинета Игорь придумал хитрую конструкцию: всю торцевую стену занимает фанера, над ней под потолком укреплены рулоны с бумагой. Просто отматываешь вниз, сколько тебе надо длины и ширины. Ланцман упражняется с акрилом, пастелью, маслом, шариковой ручкой. Катя, писавшая в Вышке магистерскую работу по русскому портрету начала XIX века, надевает свое самое искусствоведческое выражение лица. «Мы ни в коем случае не претендуем. Но мне тоже очень нравится. А это – моей сестры Саши, она абстрактный импрессионист». Старый стол подпирают книги по искусству. Катя покупает их во множестве, но книжных шкафов в доме до сих пор нет. Эпоха, когда только с собственной пыльной библиотекой дачник мог считать себя интеллигентным человеком, прошла. На столе стоит большой Mac – это все-таки кабинет, а хозяин зарабатывает все-таки бизнесом.
"Когда родился Маркуша, была идея каждый год дарить ему на день рождения живопись".
Тут же – медведь Be@rbrick, о котором Катя торопится сказать: «Мы их не собираем!» Но этот – в дизайне очень дорогого нью-йоркского художника KAWS, так что имеет право делить комнату с «Девушкой в розовом» любимца Sotheby's Моиса Кислинга. А еще по первому этажу распределены бронза Шемякина, Дали по слепкам, диптих Целкова, Дубосарский, отливки толстых скульптур Ботеро, раскрашенный Энди Уорхолом плакат Мика Джаггера, скандальная русская арт-группа Doping-Pong. И Мане Кац, которого Игорь трогательно называет «еврейским братом Мане», хоть он и экспрессионист. Катин подарок, винтажный CD-чейнджер Bang & Olufsen. Но тут же – полуэротическое творчество фотографа Ирины Дэвис, которое жена дразнит «ошибкой молодости».
«Это Айдан Салахова вам сосватала?» – «Я сам у нее купил. Десять лет назад казалось, что и солярий фиолетового цвета – это красиво. Я готов был последние деньги отдать за искусство. Когда родился Маркуша, возникла идея каждый год дарить ему на день рождения живопись, потому что больше ничего не имеет значения. Когда вырастет, ему будет что на стенку повесить. Я за счет клубной истории довольно рано добился финансового успеха, и казалось, можно тратить до последнего, что так будет всегда. Но когда у тебя дети, постепенно появляются тормоза, ответственность, распределение бюджета».
А еще становится все равно, что дети, ты сам, твои гости сделают с мебелью. На обеденном столе Ralph Lauren в большой гостиной на первом этаже – круги от чашек, но не страшно, «это можно шлифануть». Сервиз ЛФЗ с рисунками Шемякина стоит в белых шкафах из медпункта, и ему отлично. Наверху в детских лежат ковры IKEA, правда, из коллаборации c художниками – Игорь с Катей выбрали веселые закорючки Chiaozza и льва Мисаки Каваи, а творение Вирджила Абло - советский ковер с надписью Keep Off – показалось им слишком хайповым. Вторая детская – Майи, тринадцатилетней дочери Игоря от первого брака. У папы она уютно устраивается в комнате с занавесками Anthropology. Немым укором смотрит на нее кот-робот Doraemon, плод коллаборации Мураками и Uniqlo. «Я в Нью-Йорке стоял в очереди за этой игрушкой, но никто не оценил жест отца. Привез дочке – а она его бросила». Теперь кот стоит на полке рядом с медведем Supreme и ждет, когда Майя полюбит постоянно растущие в цене игрушки для взрослых.
«Только спустя девять лет после начала обустройства дома я понял, что сделал. Заморозил ситуацию. Как будто мои дети всегда будут маленькими. Поэтому комнаты у них маленькие, уютные. Не знаю, как здесь будет жить Марк, когда станет пятнадцатилетним амбалом. Построю, наверное, сначала домик на дереве, а потом им с Майей полноценные домики на участке».
Катя первой в Москве освоила хайлайтер и первая от него отказалась, растворившись в ребенке. Не полностью, но материнство ей очень идет. Она выкладывает в свой блог @clubdulait детские ботиночки, развивающие коврики и книжки (интерактивные – о Матиссе, экологически чистые – о садоводстве). Объясняет филиппинке Хелен, как делаются котлеты. Иногда пишет в «Татлер» и The Art Newspaper. Джетсеттером быть не перестала – этим летом курсировала между Нью-Йорком и Сен-Тропе. «Но везде, где я бываю, я думаю о Марке, о его комнате. Я по поводу детской очень сильно заморачиваюсь – потому, наверное, что это мой первый ребенок. Везла на себе из Америки стульчики Oeuf NYC. Собрала много принтов хорошего искусства: их можно менять, формируя в сознании малыша привычку к прекрасному. Вот груша модерниста Энцо Мари, например».
Во взрослом отсеке второго этажа – своя игра. Ковры не такие яркие, из Марокко. Зато над ванной с лапами висит ню Ботеро с необъятной попой и мотивирует на ЗОЖ. Кованая кровать повернута так, чтобы, просыпаясь, сразу видеть небо и сосны. Панораму которых перегораживает эллипс Life Fitness. Он напоминает Игорю фильмы начала девяностых, где серьезные брокеры принимают на таких тренажерах у себя в спальне серьезные решения. Гардеробная устроена по принципу «тапочки пополам» – двадцать секций распределены между мужем и женой строго поровну.
Так, в общем, и выглядят дома, которыми хозяева занимаются сами, не поручая самое сокровенное декораторам. Это путь не для всех, но у Ланцманов милые их сердцу вещи слились в очень удобный для жизни интерьер – без намека на псевдорусскую дачную малину. Катя довольна: «У нас здесь полная эклектика. Нам все нравится по отдельности. Я покупаю альбомы, Игорь – антикварную дребедень, все вместе создает приятную глазу богемность».
Снаружи бетонный дом с плоской крышей и вентилируемым фасадом напоминает «органическую архитектуру» Фрэнка Ллойда Райта. На каком-то этапе тут участвовал сын скульптора-монументалиста архитектор Андрей Франгулян, но заканчивал стройку Игорь без советчиков. И закончил – в отличие от соседа, который купил часть участка у дочери Вениамина Каверина, воздвиг нечто стилистически схожее с домом Ланцмана и теперь думает продать примерно за пять миллионов долларов. Такие в Переделкино сейчас цены. Хоть это и не Рублевка – Игорь, когда возит Майю в Russian International School в Барвиху, каждый раз возмущается ее лютыми заборами и с потолка взятой стоимостью стакана земляники.
Соседи-писатели жаловались: "Вот буржуй!" И только Евтушенко сказал: "Никого не слушай! Строй большой дом".
Ланцман Переделкино не выбирал – он тут вырос, в соседнем родительском доме. Его папа Борис Ланцман в 1999-м был замминистра физической культуры, спорта и туризма РФ, министром в правительстве губернатора Подмосковья Бориса Громова, потом долго возглавлял ГУП «Центр-Сити», представляющее интересы государства в проекте «Москва-Сити». Сейчас живет в Нью-Йорке и пишет на философские темы в журнал Russian Roulette. «Борис Игоревич у нас веселый папа- бизнесмен. Так что имеем сериал Modern Family». В доме бывает мама, оперная певица Елена Березовская, но нечасто – она наслаждается жизнью или в Майами, или путешествуя по миру. И нет, она не родственница Бориса Березовского, хотя в девяностые такая фамилия помогала, например, уговорить скорую отвезти бабушку сразу в ЦКБ.
Игорь учился в швейцарской школе Le Rosey, куда папа его определил, увидев в кабинете директора фотографии шейхов – этого было достаточно для принятия решения, где сыну начинать самостоятельную жизнь. «Я до десяти лет был неотрывно с мамой, а потом папа отправил меня в еврейский лагерь в Массачусетсе. В первый же родительский день я ждал тетю с уже собранными чемоданами. Но она сказала: «Ты можешь уехать. Только папа просил передать, что в следующий раз ты поедешь отдыхать за свой счет». Игорь думал, что папин форсаж закончен, но нет – его отправили в Швейцарию. «Там на двери комнаты было написано «Чо, Чу и Ланцман». Чо был из Кореи, Чу – с Тайваня. Им присылали из дома лапшу, которую мы варили в электрическом чайнике, разбивали туда яйцо и ели карандашами. Жрать хотелось страшно».
«Я в этой школе был одним из первых русских космонавтов, запущенных на орбиту». С Игорем в Le Rosey учился сын Владимира Гусинского. Дисциплина там суровая. Катя, чье детство прошло в Финляндии (папа был там дипломатом, потом завел бизнес и остался жить с женой и старшей дочерью), смотрит на Игоря с состраданием: финские школы с детьми обращаются деликатно и кормят овощами с грядки. Ей нравится рассуждать о том, что с появлением маленького ребенка их с Игорем дом «обрел новое сечение». Переделкино напоминает ей финский пейзаж, где дорожки не перегорожены шлагбаумами, гуляй где хочешь. Она пытается сажать между сосен яблони, с коляской заходит к соседям, которые разводят вислоухих британских коз, покупает у них молоко по сто пятьдесят рублей литр и удивляется, как быстро в человеке появляется чувство земли. Новый бизнес Игоря называется ООО «Польза» – скоро он ликвидирует дефицит безглютеновых спагетти на просторах нашей родины. Нужно же как-то кармически компенсировать весь тот алкоголь, что мы пили в его заведениях в заданном диджеями темпе vivace. Новое время – новые песни.
Из Швейцарии Игорь вернулся, как он сам это называет, «нерастаможенным мальчиком» и на открытии музея Окуджавы не смог вспомнить ни одной строчки. Хотя в детстве в переделкинскую жизнь он был интегрирован по полной. В родительском доме есть бассейн, и у него по вечерам Геннадий Хазанов читал свои монологи, Михаил Козаков декламировал Пастернака, их слушали Марина Неёлова, Наталья Гундарева, Кобзоны. Иосиф Давыдович, кстати, в прошлом году пел на свадьбе Игоря и Кати в буфете ЦДЛ и подарил им сервиз «Лебединая верность».
Участок, где Ланцман-сын построил дом, куда привел молодую жену, принадлежал композитору Эдуарду Колмановскому, который «Я люблю тебя, жизнь». Но сейчас, по мнению Игоря, любить жизнь удобнее в соседнем Сколково, а Переделкино застряло между прошлым и будущим и не сдвинется, пока не появится свой маскот – так Игорь называет Романа Абрамовича. «Вот где настоящий Плезантвиль, я туда езжу в бассейн. Абрамович и Шувалов следят за своим районом, и кофейни с кулинариями там – в концепции for us by us». А в Переделкино все сами по себе. Когда Борис Ланцман в девяностые вил себе гнездо, соседи-писатели жаловались: «Вот буржуй, нельзя тут строить такие дома». Только Евтушенко подъехал на своем «мерседесе» и сказал: «Никого не слушай! Строй большой дом».
Игорь с Катей тоже не стараются интегрироваться в местную светскую жизнь – в поселке нет даже булочной, где бы все встречались. Разве что Ренат и Борис Давлетьяровы зайдут вечерком на чизбургеры.
Но мне страстно хочется посмотреть на здоровенный деревянный дом с плоской крышей, который достраивает один большой телевизионный начальник. Мы сажаем Марка в коляску и идем обозревать окрестности. Когда подошли, мама Катя взмолилась: «Игорек, не показывай пальцем, я тебя прошу!» И мы развернулись в сторону дома Церетели с мозаикой, который Зураб Константинович купил у Нади, вдовы Фернана Леже. Оттуда раздавался детский плач. Вот дача Евгения Евтушенко, где теперь выставлена его коллекция. (Художники – почти те же, что у Игоря. Правда, есть еще Шагал, которого у Ланцмана нет.) Вот рядом с музеем Пастернака модная коробка Чубайса, откуда в 2017-м под Новый год украли систему «умный дом» и тринадцать телевизоров. Вот новая церковь с разноцветными куполами (Игорь наводил справки – это единственный в стране храм, освященный в честь святого Игоря) и резиденция патриарха в бывшей усадьбе баронов Боде-Колычёвых. Вот прославленный дом Владимира Соловьёва. Сохранив за собой эту недвижимость, журналист на четыре этажа поднялся в небо в соседнем коттеджном поселке «Стольное», где социально-демографическая ситуация более однородная. Как и в прилегающей к Переделкино Баковке – там живут Кобзоны и Юдашкины. И в Грибово, где сыроежки собирают Влад слав Сурков, Владимир Шумейко и любимый певец их поколения Юрий Антонов.
А тут половина поселка до сих пор называется «Мичуринец», хотя Ланцман и подписал письмо президенту с просьбой вернуть историческое «Переделкино». Местами сохранились глухие уголки, о которых побывавший тут пожилой Марк Шагал сказал (со слов принимавшего его Андрея Вознесенского): «Самый красивый пейзаж, какой я видел в мире...» Это был старый покосившийся забор, бурелом, ель и заглохшая крапива. Игорь Ланцман по мере сил поддерживает переделкинский винтажный дух. И очень гордится своим мангалом: «Смотрите, он такой ржавый, что его уже можно в «Леформе» продавать».
Ольга Зарецкая
