Масштаб личности выдающегося белорусского писателя Алеся Адамовича до сих пор недооценен. Он партизанил в годы войны, был ярким публицистом и активным общественным деятелем, жестко отстаивающим свои глубокие убеждения. Из-под его пера вышли такие пронзительные произведения, как дилогия «Партизаны», повести «Хатынская повесть», «Я из огненной деревни», «Каратели», сценарий к фильму «Иди и смотри» и другие. Он постоянно мотался между Минском и Москвой, а нашел упокоение рядом с могилами родителей в небольшом поселке Глуша, что неподалеку от Бобруйска. Мы перечитали блокноты писателя и воспоминания его друзей.
Судья
После реабилитации писателей, репрессированных в сталинские времена, Белгосиздату предложили напечатать их произведения. Поскольку вместе с литераторами забвению подверглись и книги, то создали комиссию по поиску этих самых книг и их подготовке к переизданию. В ее вошел и критик Александр Кучер, любивший говорить:
- Очень интересный роман, очень! Но ...
А дальше, как правило, продолжал: чтобы до современного читателя донести смысл старого произведения, необходимы правки. Согласно закону, они возможны только с согласия автора. Если его нет в живых, тогда – следует обращаться к родственникам. Когда никого нет, тогда вносить изменения в авторский текст категорически запрещено, а это значит, что переиздавать произведение нельзя.
Замысловатая казуистика стала понятной всем после того, как таким причудливым образом отклонили треть кандидатур из представленного списка: «Очень интересный роман, очень! Но ... »
Старший редактор издательства Роман Ерохин, также входивший в состав комиссии, задался вопросом:
- Так что же это получается: в тридцать седьмом Кучер топил живых, а сегодня топит умерших?!
Случайно встреченный университетский друг Алесь Адамович, узнав об этом, попросил Ерохина любыми правдами-неправдами завтра утром задержать принципиального критика в издательстве до его прихода. Пояснил:
- С завтрашнего дня он перестанет быть судьей.
Наутро Адамович был в редакции.
- Дружище! - сказал он Кучеру. - Вчера прочитал одну статью - одурел от удивления!
Кучер выскочил из-за стола, подбежал к Алесю, схватил его за руки (он всегда так делал - хватал за руки) и нетерпеливо затормошил:
- Сашенька! Дай мне почитать, дай!
- Да она у тебя должна быть. Так мне кажется, - и уточнил: - Журнал «Пламя» 1937 года.
Все присутствующие поняли: речь шла о статье-доносе литературного критика Александра Кучера. Двусмысленность ситуации заключалась в том, что, как рассказывали, после реабилитации писателей он собственноручно бритвой вырезал все свои журнальные и газетные публикации, хранившиеся в подшивках библиотек от Одессы до Минска. По-видимому, он был убежден, что таким образом навсегда замел следы собственных преступлений. Где же Адамович достал журнал 1937 года? Скорее всего, в домашней библиотеке Петра Глебки, который сохранил предвоенные подшивки «Пламени».
У Кучера, никак не ожидавшего такого развития событий, опустились руки, и в неприглядной гримасе искривился рот. Он несколько минут стоял, словно остолбеневший, уставившись в дверь. После, ни слова не говоря, снял с вешалки пальто, взял шапку и вышел.
Назавтра кто-то принес директору издательства его заявление с просьбой об увольнении по собственному желанию.
Немчура вместо полицаев
1963 год. Уже подготовлена к печати вторая часть романа-дилогии «Сыновья уходят в бой». Неожиданно приходит сообщение – «цензура не пропускает». В типографию ушла команда разбирать матрицы. Автор был в отчаянье и морально готов сдаваться.
В то время некоторые историки на Западе утверждали, что вначале 1940-х на территории Беларуси шла не отечественная, а гражданская война. Чтобы не подливать масла в огонь, тексты произведений на партизанскую тему «разбирали на молекулы». Адамовичу вменили чрезмерное сгущение красок в показе партизанского движения - мол, народные мстители не столько с немцами воюют, сколько с полицаями. А это не что иное, как та самая гражданская война, о которой на каждом углу трезвонят наши враги.
Чтобы спасти роман, старший редактор Белгосиздата Роман Ерохин предложил автору:
- Вот смотри: партизаны из прибрежного леса проводят глазами пароходик, на котором пьяные полицаи орут песни. Это всего лишь пейзажная зарисовка, которая ни на развитие сюжета, ни на что другое не влияет. Твои мстители с ними больше нигде не встретятся. Я сейчас вычеркиваю слово «полицаи», а на его место вписываю «немчура». Что изменилось? Вроде бы ничего. А цензора можно убедить, мол, автор учел все ваши замечания... И так по всей книге!
- Редактируй, - согласился Адамович.
Вдвоем вылавливая цензорских «птиц», просидели над романом до самой ночи. Иногда Адамович правил даже там, где это не требовалось. И каждый раз приговаривал:
- А так даже и лучше!
Уже назавтра Ерохин был у цензора:
- Ваши справедливые замечания учтены - никакой гражданской войны в романе уже нет!
В издательство он вернулся довольный и счастливый – на печать романа получено «добро».
Не сезон грибов
К книге «Я из огненной деревни ...», написанной Алесем Адамовичем, Янкой Брылем и Владимиром Колесниковым, у председателя Комитета по печати Михаила Дельцова накопилось 96 замечаний.
- Почему вашими героями стали бедные, неряшливые и небритые люди? - начало было многообещающим.
- Приходим мы к человеку, а он небрит. Мы, что должны ему предложить привести себя в порядок, и только потом рассказывать, как в огне горел? - спросил Адамович. - Или еще подсказать, чтобы костюм надел? А если люди бедные, нам что, подождать, пока они разбогатеют?
В этот момент позвонил секретарь ЦК Александр Кузьмин, которого предупредили о предстоящем «разносе» авторов у председателя Комитета по печати. После короткого разговора Дельцов, извинившись, неожиданно прервал встречу. Как потом выяснилось, после «указаний сверху» количество замечаний сократилось до двух. Одно из них было таким: на фотографии женщина чистит грибы. Дельцов заявил, что он сам заядлый грибник, и, мол, во время, указанное под снимком, сезон «тихой охоты» еще не наступил.
Тот самый Даль Орлов
Идея фильма Элема Климова «Иди и смотри» по сценарию Алеся Адамовича, хотя и нашла поддержку в белорусском ЦК в лицах Машерова и Кузьмина, но была «зарезана» Москвой. «Для разбора полетов» в Минске высадился десант Госкино СССР в составе двух начальников: Владимира Павлёнка и Даля Орлова.
- Да, сценарий принят, но поступило заявление. Да и у нас есть замечания, - говорили московские гости.
Вместо начала съемочного процесса собрали художественный совет, в ходе которого большинство участников положительно отозвались о сценарии, стараясь поддержать Климова. Белорусские кинематографисты понимали, что москвичи приехали не просто так.
Слово взял и Адамович. Его речь была очень лестной для Климова, но вредной для общего блага, так как вместо того, чтобы смягчить и сгладить, он, наоборот, все заострил:
- Вас, Даль Константинович, не страшит перспектива остаться в истории кино по одной единственной причине. Люди будут говорить: «…а , это тот самый Даль Орлов, который не дал Климову сделать фильм»!
- Ну, знаете! Это слишком... - возмутился тот.
Впрочем, аргумент не подействовал. Сценарий получил двенадцать убойных замечаний, одно хуже другого. Климов согласился только с одним. Снимать запретили. Адамович еще хотел в шутку выстрелить из ружья холостым патроном, но его остановили:
- А вдруг скончается от страха, - имелся в виду Даль Орлов. - Сидеть придется.
... Пройдет почти полвека, уже не будет ни Адамовича, ни Климова, зато очередной юбилей отметит Даль Орлов. Московское телевидение будет рассказывать о нем, как о «легенде отечественного кино». И никто не вспомнит, что юбилей справляет тот самый Даль Орлов, который не дал Элему Климову снимать фильм.
Как поэт стал гражданином
Когда во время горбачевской «перестройки» Адамович с головой ушел в публицистику, его друг со студенческих времен журналист Роман Ерохин спросил:
- Это не перебор?
Адамович ответил:
- Когда-то Роман Ерохин рассказывал, что свою дипломную работу в университете писал по Некрасову, у которого есть такие строки: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданин быть обязан»?
- Но ведь может случиться и так: став гражданином, перестанешь быть поэтом.
Об этом когда-то говорил и Янка Брыль, на что Адамович возразил:
- Лев Толстой очень даже ценил публицистику.
- Но к тому времени за плечами у Толстого уже была «Война и мир», - резонно парировал Брыль.
Вспомнив сейчас этот разговор, Ерохин переспросил:
- Не боишься этого?
- А ты, где встретил Чернобыль? - на вопрос Адамович ответил вопросом.
Собеседник рассказал, что 26 апреля с критиком Борисом Бурьян гулял по Минску. Вдруг им показалось, что на головы падает какая-то изморось. На весеннем небе не было ни облачка. Гораздо позже стало известно, что вследствие выброса на Чернобыльской АЭС белорусскую столицу накрыло облаком радиоактивной пыли.
Выслушав рассказ друга, Адамович спросил:
- И мог ли после этой трагедии «поэт» Адамович не стать «гражданином»?
Заразные ботинки Слюнькова
Узнав о Чернобыльской катастрофе, Адамович собирает и публикует закрытую информацию. Выступая на собрании ученых-физиков, он говорит: «Скромность белорусов обернулась против них. Не верьте, что все нормально. Нужна помощь, почти как в 1941-м году!». Его не слышат, и писатель собирается в Москву на прием к Горбачеву. Узнав об этом, первый секретарь белорусского ЦК партии Слюньков приглашает Александра Михайловича к себе. Беседовали шесть часов.
- Я ему о беде, которую уже не скрыть, а он: не нужно паниковать. Не сейте смуту среди людей! - рассказывал впоследствии Адамович. - Я ему: собирайте ученых на совещание - людей спасать надо, а он опять - не паникуйте. Разговор глухонемого со слепым... Я очень надеялся на эту встречу - все же первый секретарь ЦК партии республики! Оказалось - ноль!..
Слюньков поедет в районы, загрязненные радиацией. Потратит час на разговоры с местными руководителями, а попрощавшись, в дорожную пыль сбросит с ног ботинки и помчится в Минск, оставив соратников по партии остолбенело смотреть на «заразную» обувку босса.
Должок
Будучи в начале лета 1991 года в США, Алесь Адамович поспорил с бывшим Госсекретарем США и нобелевским лауреатом Генри Киссинджером относительно будущего Советского Союза. Его прогноз был таков: осенью Коммунистическая партия исчезнет из политической жизни страны, и еще хорошо будет, если из девяти миллионов в ее рядах останется хотя бы пятьсот тысяч. Киссинджер, не разделял подобного оптимизма и побился об заклад, который вскоре с треском проиграл. После августовского путча деятельность КПСС указом Ельцина была прекращена, а имущество конфисковано.
Адамович всегда говорил, что не может точно вспомнить, что именно ему остался должен Киссинджер.
Жизнь сначала
Как-то с Василем Быковым они заговорили о желании начать жизнь сначала? Прежнее зачеркивается полностью, тебе сегодня двадцать, живи заново! Рассуждали, что правильно или неправильно, с большими потерями, но прошли по жизни, не потеряв самого главного - лица. Хочется верить, что судьба не загнала (хотя и загоняла) в чужую шкуру. Прикинули: а выстояли бы еще раз?
В результате оба сошлись на том, что начать жить заново не захотели бы, даже при наличии такой возможности. А.Адамович скоропостижно скончался в 1994-м в результате второго инфаркта.
