1.
Лёньку разбудило солнце. Оно уже давно и безуспешно пыталось влезть в окно без занавесок с чисто вымытым стеклом. От жгучей досады на невидимую преграду солнце ещё больше распалилось и дотянулось-таки горячим лучиком-ладошкой до Лёнькиной щеки.
Поодаль на своей кровати строго лежал дед: дырочки носа нацелил в потолок, скрестил руки на груди и храпел один-в-один с боем часов, вдруг раздавшимся над головой Лёньки. Лёнька задрал голову и увидел на стене за своей кроватью деревянный шкафчик с налепленными деревянными листьями и цветами. В передней дверце шкафчика было пыльное треснувшее стеклянное оконце. За ним виднелись пущенные по кругу цифры, две стрелки и болтался облезлый маятник.
В комнате, куда их поселили с дедом, было мало предметов. Только две кровати с такими прогнувшимися металлическими сетками, как будто раньше на них спали бегемоты (на своей Ленька тайком от деда прыгал), пустой книжный шкаф с тремя ногами (вместо четвёртой была стопка книжек) и два стула с протёртой до дыр тканью, на которые дед и Ленька складывали одежду. Лёнька думал, что стулья погрызли мыши и на всякий случай, ложась спать, быстрей задирал ноги на кровать. На такую мелочь как часы Ленька до сих пор не обращал внимания, потому что они при нем ещё не били. Он чаще был на улице, чем в комнате.
Ему немедленно захотелось узнать, откуда идет звук. Он встал в трусиках на кровати и попытался открыть дверцу часов. Но открыть не давала железная скобка, вделанная в дверцу: в неё впился крючок, укрепленный на боковой стенке шкафчика. Снять заржавевший крючок никак не получалось. Тогда Лёнька обеими руками стал тянуть к себе шкафчик, чтобы попытаться увидеть, что у него на той стороне, которая приложена к стене. Шкафчик оказался тяжёл. Лёнька отпустил шкафчик к стене, и тут в испуге заметил, что маятник остановился.
Дед перестал храпеть, как будто был единым механизмом с часами.
Лёнька скорей спустил маленькие босые ноги с кровати, но вспомнил, что гигантские тапки зашлёпают при ходьбе по голым пяткам. Тогда он взял по тапке в руки и на цыпочках убежал в коридор.
Пол в коридоре оказался очень холоден, не то что в нагретой солнцем комнате, но Лёнька и здесь не обул проклятые тапки. Он домчался босой до туалета, где пол был совсем уж ледяной, закрыл за собой дверь, и только тогда вдел в тапки ноги и отдышался. Шума из комнаты, где спал дед, пока не было слышно.
В туалете ему нашлось дело. Сделав всё, что было нужно, и даже умыв лицо (он вспомнил вдруг, что мама велела ему мыть лицо утром и вечером), он встал перед большим, в два раза выше себя, зеркалом на стене и принялся показывать себе рожи. Это занятие увлекло его на пять минут. Потом Лёнька снял с холодной батареи свои носки, которые он вчера, мучась и утирая мыльной пеной нос, впервые стирал вечером в раковине. Это тоже было одно из маминых указаний: стирать самому носки здесь, в доме: «Дед, Лёнька, стирать не будет, у него и без того дела много. А остальные – чужие люди». Носки – удивительное дело – высохли, хотя форточка над ними на всю ночь была для свежести воздуха кем-то открыта. Лёнька, радуясь такому обстоятельству, разодрал носки, слипшиеся от плохо ополоснутого мыла, и бодро натянул на ноги. Пришла пора высовывать голову из туалета и выходить из него. И Лёнька храбро вышел.
Что за чудо? У двери туалета с полотенчиком в руках – розовым пушистым полотенчиком, на котором нашит был уж совсем невозможно пушистый белый котёнок – стояла прехорошенькая девочка. Она была повыше Лёньки и постарше – как раз то, что нравилось Лёньке в девочках. Длинные волосы её были кудрявые, и с золотыми искорками, и до пояса, и с золотым обручем в серебряных бабочках: таких прекрасных волос Лёнька никогда не видел. Он хитро/ улыбнулся: чуть-чуть отвернул голову и скосил кокетливо прищуренные глаза на девочку; губы его изогнулись, как у мурлычущего кота; на одной щеке появилась ямочка.
– Мальчик, у тебя глаза болят? – Насмешливо спросила красивая девочка. – Ты чего зажмурился? И почему у тебя тапки такие большие? Ты кто?
– Я – Лёнька. – Лёнька немножко задумался, определяя про себя, кто же он в этом доме. – Я… Моя мама Марьяна, она … тёте Инне племянница. А кто я тёте Инне, я не знаю. Мамы нет, она в городе работает. А я на лето к тёте Инне приехал. С дедушкой. Дедушка работает у тёти Инны за деньги – баню строит, дрова рубит и… вообще работает. А я живу. А ты кто?
–Я – Римма. Мы вашей тёте Инне вообще не родственники. Мы родственники дяде Боре. Моя мама – дочка дяди Бори. От первого брака. Поэтому, конечно, ваша тётя Инна не любит мою маму. Поэтому, конечно, и я сюда приезжаю раз в год и всего на несколько дней. И поэтому, конечно, мы с тобой умудрились ни разу не встретиться. Тебе сколько лет?
–Шесть.
– А мне девять. Тогда всё понятно. Ты просто был мал ещё в прошлое лето, и тебя сюда не брали. Поэтому у нас просто не было до сих пор никакого шанса встретиться.
– Я не мал совсем. – Обиделся Лёнька. – Я сам носки стираю. – В доказательство он выпятил ногу в носке. И увидел свою грязную коленку…
– А ногу ты постирать забыл? – Засмеялась Римма. Лёнька ценил шутки, и он понял, что сейчас от девочки это шутка, а не насмешка. И он засмеялся вместе с ней.
–Ты молодец. – Сказала после смеха Римма. – Я пока ничего себе не стираю. Но один раз я специально надела на прогулку белые носки, а мама говорила зелёные, а я всё-таки надела белые, для красоты, и запачкала сильно, и мама сказала, что за свои решения надо отвечать. Она мне дала таз и порошок и показала, как стирать, и я отстирала те носки.
– Знаешь, хорошо, что мы с тобой совсем не родственники, – сказал Лёнька.
– Почему? – Удивилась Римма.
– Потому что тогда, когда мы вырастем большие, мы можем пожениться, – и снова обвораживающая улыбка появилась на Лёнькиной хитрющей физиономии, и ямочка на щеке. – Давай с тобой поцелуемся! – Предложил он вдруг изумлённой Римме. И не успела красавица опомниться, как её жених, вылетая на ходу из огромных тапок, подскочил к ней и выпятил губы, чтобы чмокнуть её в щёку.
Однако лирический момент был прерван внезапным появлением дедушки. Он проснулся, увидел покосившиеся часы, маятник и, разозлённый, пошёл в коридор.
Тут его ждала сцена поцелуя. Дедушка Лёньки был один из тех спокойных, неторопливых людей, которые, если и злятся на кого, то не сразу, а лишь накопив в себе большой запас неудовольствия. Но уж тогда весь этот запас резко и бурно выливается на провинившегося, как клокочущий поток из крана, в котором долго не было воды. Прорыв терпения случился у дедушки после шести дней жизни с внуком в доме, к неудаче Лёньки, именно сейчас. Вышедший из себя дедушка, не теряя, впрочем, некоей осанистости в задней части своего массивного корпуса, тяжело бегал за увёртывавшимся Лёнькой с вафельным полотенцем, схваченным в туалете. Негодный Лёнька, однако, смеялся над дедом. Поощрённый присутствием девочки, он не просто убегал от мелькавшего в воздухе полотенца, а приседал под ним, комично разводил при промахе деда руками и, наконец, стал изображать из себя балерину – оттопырив зад и воздев в потолку руки, подпрыгивать на носочках, уворачиваясь при этом от полотенца и не забывая кланяться и посылать публике воздушные поцелуи. Публика, то есть Римма, хохотала, как Мальвина…
Продолжение здесь Книга автора здесь
Tags: ПрозаProject: MolokoAuthor: Потапова Светлана
Книги серии "Любимые" здесь