Этот блог посвящен тому, как одеты литературные герои, и вчера мы уже говорили о платьях сумасшедшей тётушки из "Суходола", а сегодня мне хотелось бы кое-что уточнить.
В рассказе "Суходол" повествование ведется от лица молодого племянника, представителя того поколения, которое застало закат усадебного мира. Но повествование строится в частности на рассказе пожилой дворни Натальи, чья молодость пришлась на середину 19 века.
Получается такая матрёшка:
снаружи видим ремарки племянника, вроде "тётушка была в старомодном барежевом платье" - и сразу понимаем, что по мнению юноши 1890-х годов барежевое платье полувековой давности и правда старомодно;
раскусив этот орешек находим внутри ностальгическое воспоминание Натальи, как когда-то давно Тонечка играла на пианино, поминутно одергивая рукава широкого шелкового платья - в то время, как, согласно истории костюма, таким широким платьям только предстоит войти в моду лет через 5. То есть пожилая Наталья путается во времени - либо во времени путается сам Иван Алексеевич;
потом перемещаемся на нашу с вами исходную точку (то есть на место читателя 21 века) и в первую очередь оцениваем психическое состояние тёти Тони, которое и влияет на ее выбор одежды. А одета она - напомню - крайне неряшливо, в растрепанный халат, на голове у нее войлочный колпак (в оригинале - шлык), потом всё-таки она переодевается в то самое старомодное барежевое платье - но шлык оставляет на месте. Подозреваю, что она его и вовсе не снимала последние лет 20.
Подводя итог, видим любопытную картинку: сам автор устами многолетней свидетельницы несколько путает моды конца 1840-х - середины 1850-х годов; далее молодой племянник оценивает эти моды как старинные (старомодные); а мы с вами просто уточняем диагноз: шизофрения, при которой Тонечка плотно застряла в том самом дне, когда уехал навсегда влюбленный в нее офицер Войткевич и жизнь ее потеряла смысл.
В общем, резюмирую: вот это всё - исключительно о точках зрения, а не об объективной реальности. Если бы автор удосужился бы спросить саму сумасшедшую Тонечку о ее нарядах, то, возможно, мы бы с удивлением узнали, что, по ее мнению, она носит, к примеру, рыцарские латы эпохи позднего средневековья или роброн Елизаветинских времен. Но это мнение пришлось бы в таком случае учитывать.
Это все была лишь присказка, а сказка у меня сегодня про две бунинские дачи. Итак, переносимся в 1895 примерно год.
Рассказ "На даче" написан прямо в это же время. И мы с радостью узнаем, что "Марья Ивановна сегодня была бы очень хороша, если бы не надела этой красной шелковой кофты, широкие рукава которой она поминутно вздергивала и взбивала на плечах". Это же яркая черта моды того времени, такие рукава!
Не отстают и другие герои: мать Гриши придерживает левой рукой широкую юбку; брат Гриши носит мешковатый чесучовый костюм; среди отдыхающих - профессорша-марксистка, держащая себя очень "по-особенному". В общем, живые люди и налицо куча мелких деталей, довольно однозначно характеризующих модные тенденции.
А что происходит сорок лет спустя? Иван Алексеевич Бунин пишет рассказ "Зойка и Валерия" уже в 1940 году, где снова обращается к дачной жизни эпохи Серебряного века.
И тут нас цепко хватают сплошные штампы, характеризующие эпоху. Как говорится, детали стёрлись - осталась общая атмосфера. Если в 1895 году Гриша выходил утром просто в сером свободном костюме, то в 1940м дачники образца тех же 1890-х - 1900-х
"говорили, что тут недостает только медведей, декламировали "и смолой и земляникой пахнет темный бор" и аукались, наслаждались своим летним благополучием, праздностью и вольностью одежды - косоворотками навыпуск с расшитыми подолами, длинными жгутами цветных поясов, холщовыми картузами: иного московского профессора или редактора журнала, бородатого, в очках, не сразу можно было и узнать в такой косоворотке и в таком картузе".
Исчезла и профессорша-марксистка (как типаж, конечно). Зато Зойка спрашивает Валерию, привезла ли та с собой красные сапожки и плахту - национальный украинский костюм, жутко модный на рубеже веков.
Собственно, весь прогон про косоворотки - это тоже дань последнему писку моды:
Исчезают споры с толстовцем и странности марксистки - это было важно для читателя 1895 года, но неинтересно ностальгирующему по потерянному раю читателю 1940-х. И в рассказе "Зойка и Валерия" нас встречает полный набор красот ушедшей эпохи: от старинной серебристой шали и до описания полупрозрачной блузы и чулок Валерии, когда она играет в крокет. Отметим, что при описании крокета в рассказе "На даче" весь акцент смещен на спор об итогах партии: самое любимое развлечение дачников той поры.
В общем, не зря я всегда беру для анализа именно те произведения, которые написаны по горячим следам. Там каждая оборка обычно на своем месте и о чем-то особом нам говорит. Но этот опыт сравнения такого рассказа с тем, где впечатлениям дали отстояться лет 40, тоже очень был полезен.
Подписывайтесь на мой канал "Мода в книгах". А 17 ноября я прочту лекцию о моде в произведениях Бунина в Музее истории русской литературы им. В. И. Даля.
