Кошки бывают горды и своенравны, добры и ласковы, эгоистичны и человеколюбивы... Но они так зависят от нас. А мы от них.
Рассказ Ивана Карасёва из цикла "Кошачьи истории"
Пью, это не имя слепого пирата из романа Стивенсона, Пью – это любимая кошка Франсуазы. По-французски так передают свист птичек – пью-пью, фьюить-фьюить по-нашему, если верить книгам. Довольно похоже, чего не скажешь, например, о том, как французы представляют себе кряканье уток – что-то подобное ква-ква русскоязычных лягушек. Трудности перевода существуют не только у яндекс-переводчика, выходит. Франсуаза завела кошку когда начала жить отдельно от родителей, Пью стала её наперсницей, своего рода подругой, когда Франсуазе было плохо, она ласкала свою любимицу, та благоговейно мурлыкала в ответ, и это приносило хозяйке животного желанное умиротворение. А когда ей было хорошо и весело, то и кошке что-нибудь перепадало от веселья, особенно если оно сопровождалось застольем. Пью даже могла ревновать хозяйку к мужчине.
Я познакомился с Пью, приехав в первый раз во Францию. Она жила с родителями жены (условия нашего проживания в Союзе не позволяли держать животное), в компании двух других очаровашек – Минун с её прекрасными галифе на задних лапках и Плекси с его неистребимой страстью к обжорству. Плекси в юности был вполне обычным средним котом, но очень скоро набрал 8 килограммов веса, папа Франсуазы его звал Буф-Ту -Bouffe-tout (Жру всё). Минун имела немного диковатый характер, не давала себя гладить – её тёща подобрала в подъезде, явно кто-то бросил, как она попала внутрь – загадка, в парижских домах обычно два кодовых замка на входах в подъезд – первый, он позволяет войти в «предбанник», открывается просто нажатием кнопки (для почтальона), а второй – уже с настоящим кодом. Излишне говорить, что все кнопки находятся на совершенно недоступной для котов высоте, только случайно в высоком прыжке они могли попасть лапой в такую маленькую мишень. Возможно, Минун выбросил кто-то из жильцов.
И вся эта великолепная троица прекрасно устроилась в небольшой парижской квартире, они даже умудрялась открывать духовку, если там оставляли приготовленное накануне мясо, особенно куриное. Выглядело это так: не стайные, одинокие в природе хищники организовали настоящее преступное сообщество - один повисал на поворачивающейся ручке духовой печи, дверь приоткрывалась, второй просовывал лапу в щёлку, доступ к трофею открывался, и третий уже хватал дичь из открытой печи. А ещё говорят у котов нет интеллекта. Есть, но просыпается он только при необходимости. Подымать лапу по команде дрессировщика таковой не является.
Ещё они любили глазеть на жёлтеньких канареек в большой металлической клетке, очень увлекательное зрелище эти забавные птички! Так аппетитно они прыгают с палочки на палочку, ещё и посвистывая при этом! Наконец однажды котам удалось опрокинуть клетку на пол, дверца открылась, и бедные глупые пташки (им бы остаться внутри и забиться в уголок!) были растерзаны прямо на выходе (правильнее сказать, на вылете) из своего домика, где их караулили три огромных монстра. В общем, котам хватало радостей и развлечений в жизни. Тем более, что тёща им прощала всё.
Пью меня приняла не очень хорошо, любимая хозяйка вернулась, но с каким-то непонятным довеском, занимающим так много места в их общей с Франсуазой кровати. Понятно, что третий всегда лишний, вот для кошки я и оказался лишним. Сначала она демонстративно меня не замечала, а только ластилась всё время к Франсуазе. Однако это не помогало, и ночью ей всё равно приходилось делить постель не только с хозяйкой и кормилицей, но ещё и со мной. Тогда Пью перешла к решительным действиям – она стала писать прямо в расстеленное постельное бельё. Я был взбешён от такой жуткой наглости, неужели в этом доме котам позволялось всё?
«Будет продолжать - я ёё выгоню!», - заявил я громогласно, Франсуаза промолчала, но перевела поинтересовавшейся маме мои слова. Тёща стала вся пунцовая, налилась багрянцем как закат в деревне после летнего ливня. Наверное, если бы она смотрела «Каникулы в Простоквашино», она б сказала: «Кошку я давно знаю, а этого молодого человека вижу чуть ли не в первый раз!» Но советские мультики во Франции не крутили, поэтому она ответила просто: «раньше я тебя выгоню!». Я понял, с тёщей шутить нельзя, в этом доме коты – святое, а обратный билет у меня только через полтора месяца, посему предпочёл промолчать, благо языковой барьер позволял.
Так мне пришлось сживаться с кошкой, постепенно мы стали терпеть друг друга, Пью даже прекратила писать в постель, жизнь налаживалась, но пока, повторюсь, мы только терпели друг друга, она для меня оставалась мустангом, которого надо было приручить, а я для неё - неожиданным конкурентом за право спать с хозяйкой. Время неумолимо шло, скоро мы должны были её забрать с собой в комнату, выделенную Франсуазе в студенческом профилактории Псковского пединститута.
Наконец однажды мне удалось выйти явным победителем из нелёгкого противоборства с животным. Кошка, натворив что-то серьёзное, забралась на высокий шкаф, где она могла спокойно держать оборону при помощи своих лап и когтей – сзади её прикрывала стена, сверху – потолок, позиция идеальная, так готовятся к обороне выпускники военных академий. Франсуаза не могла ничего поделать – животное расцарапало бы руки каждого, кто осмелился бы к ней приблизиться. Конечно, можно было плюнуть и оставить её там, разве не прощалось котам всё в этом доме? Но я предпринял последнюю попытку, балансируя на самом высоком, а от того ненадёжном, стуле, как на пирамиде из героев «Бременских музыкантов», я дотянулся до её уровня. Глаза наши встретились, но мы не полюбили сразу друг друга, в отличие от трубадура и принцессы. В глазах Пью я увидел, нет, не увидел, в кошачьих глазах ничего нельзя увидеть, почувствовал по её примиряющему взору и ещё по чему-то неуловимому в обычной, не стрессовой, ситуации, что можно стянуть Пью оттуда. Кошка устала сопротивляться, она хотела мира, может, даже почётной капитуляции, выхода гарнизона из осаждённой крепости с оружием, поэтому в знак примирения её не следовало строго наказывать, а лишь пожурить слегка, ограничиться своего рода дипломатической нотой. Тогда я, не теряя её взгляда, протянул вверх обе руки, рискуя свалиться со своей пирамиды, и подхватил кошку, она не сопротивлялась и не царапалась. Это была ещё не дружба, но что-то вроде благожелательного нейтралитета. После этого случая мне дозволялось даже гладить Пью, что стало ещё одним шагом к укреплению наших взаимоотношений.
Ну а любовь пришла потом, уже во Пскове, когда Франсуазе понадобилось уехать во Францию, и главным и единственным кормильцем стал я. Те, кто говорят, что ключ к сердцу мужчины лежит через желудок, ничего не понимают в жизни. Вот уж у кого точно ключ к сердцу находится там, так это у кошек. Франсуаза даже в тяжёлых условиях перестроечно-дефицитного быта пыталась кормить животное правильно и разнообразно, я же не мудрствовал лукаво, покупал в ближайшем гастрономе жареную салаку по 90 копеек за килограмм (можно было ещё купить минтай, тоже жареный, но он стоил рубль тридцать), и Пью такой примитивный ассортимент вполне устраивал. Как она радовалась моему возвращению с работы, знала, ЧТО посыплется сейчас в её миску из грязного, маслянистого бумажного свёртка! К счастью для кошачьего здоровья, скоро вернулась жена, ибо на такой «диете» наша красавица набрала почти килограмм, что при её конституции совсем не мало. Да и печень тоже могла начать протестовать. В общем, Франсуаза, несмотря на некоторое удивление по поводу фигуры, естественно, обрадовалась своей любимице при встрече, но рацион тут же подвергся тщательной корректировке, и теперь Пью крайне редко испытывала подобное счастье при поедании пищи.
Пью прожила в Советском Союзе больше года, это было нелегкое время, каждый месяц исчезали какие-то очередные продукты из магазинов, нам повезло, салака продержалась до отъезда кошки во Францию, и мы иногда радовали её таким дефицитным в родной для Пью стране товаром. Чем же ещё можно было порадовать кошку? В небольшой комнате ей было тесно и скучновато, хотелось погулять по коридору, проверить, что там под диваном или за цветочными горшками на подоконниках, но главврач профилактория, строгая женщина с грозным именем Сталина Семёновна, даже думать нам об этом не разрешала. Только на выходных, когда большинство студентов разъезжалось по домам, а из медперсонала в заведении оставалась лишь одна из двух медсестёр, страстных поклонниц нашей кошки-путешественницы, мы выпускали животное на прогулку. Довольны были все, в том числе редкие студенты, и никто ни разу не доложил главврачу о нарушениях кошкой санитарно-гигиенического режима.
Так шло время, как-то мы собрались навестить в Витебске мамину сестру, тётю Люсю с семьёй, Пью пришлось оставить моим родителям. Но у них тоже имелось существо такое же вида и, самое главное, такого же пола. Ещё одно обстоятельство мы не учли, у родительской кошки были котята в тот момент. Поэтому, когда мы, наивные, привезли Пью к родительскую квартиру и выпустили её в прихожей из сумки, навстречу ей вышла грозная Кека, размерами раза в полтора-два меньше, но вставшая на защиту своего дома и своих детёнышей. Тихого знакомства, на которое рассчитывали, не получилась, «но пасаран!», - закричала родительская кошка. Она даже опомниться не дала ни Пью, ни присутствующим там людям. Завертелась жуткая круговерть, глазами было практически невозможно определить где какая из соперниц, сражение переместилось на кухню, по которой кошки намотали какое-то бессчётное количество кругов. Кека нападала, гоняла по тесной комнате Пью, та затравленно пищала и обречённо искала какого-нибудь убежища. Наконец кому-то удалось поймать Пью и отнести её в мою бывшую комнату, где она и провела безвылазно все дней пять нашего отсутствия. Кухню же мама потом долго отмывала от кошачьей мочи. В семейной истории это событие получило название «Бородино».
У моего ленинградского приятеля был кот Пушок, здоровый такой сибирский кот, он раза три падал с восьмого этажа. И умер своей смертью, падения ему были нипочём, только приводили кота в состояние стресса – один, в какой-то траве, а где же мои люди? Как-то раз я даже участвовал в поисках очумевшего от переживаний кота на заросшем травой пустыре около дома. Пью упала всего один раз, и не с восьмого, а с шестого этажа, правда не в заросли растений, а на гладко асфальтированный парижский тротуар. Её закрыли в комнате, посчитали, что на кровати хозяйки ей будет лучше, спокойней, но рядом, за дверью, веселились люди, пришли гости, вино лилось рекой. Пью стало грустно и скучно, а, самое главное, очень одиноко, хозяйка смеялась с гостями в соседней комнате, кошка слышала её голос. Тогда Пью решилась - она пошла к Франсуазе через приоткрытое окно по скользкому от дождя узенькому парапету, но там, где веселились люди, единственное окно оказалось закрытым – папа Франсуазы в свои 82 года не любил сквозняки. Пью стояла перед залитым электрическим светом окном и ждала, ждала, пока её кто-нибудь увидит. Но люди были заняты шумной и весёлой беседой, и никто не обратил свой взор на чёрный прямоугольник, за которым в терпеливом ожидании маячил маленький силуэт забытой кошки. Пью попыталась скрести мокрое стекло, чтобы люди услышали, но они, как назло включили музыку, и все её усилия оказались тщетны. Тогда, обессилив в бесплодных стараниях, она попробовала развернуться, но было скользко, лапы не могли ни за что зацепиться, и дул сильный ветер...
По домофону им позвонили снизу – «Это не ваша кошка лежит?». Случайные прохожие обзванивали все квартиры. Она ещё была жива, но дежурный ветеринар уже ничего не мог поделать. Франсуаза плакала долго, даже когда смогла через несколько дней поймать меня по домашнему телефону у тех же знакомых с сибирским котом, обладавших этим прогрессивным в те времена средством связи, она плакала больше, чем говорила, но слёзы не способны вернуть нам наши утраты…
Другие "Кошачьи истории"
Полностью сборник можно читать здесь:
https://www.jkclubtext.com/knigi