«Рукописи не горят…».
В раннем подростковом возрасте, ненавидя свою школу, ненавидя почти всё, я завел глубокую, для такого возраста, беседу со своим дядей. Я точно не помню, что именно мы обсуждали, но знаю точно, что в этот момент моя дядя курил сигарету. За несколько секунд до того, как он подкурил вторую, он подошел к маленькому книжному шкафу. Сняв невзрачную бумажную обложку с полки, он сказала: «Любимый драматург Сталина. Не позволяйте этому тебя отпугнуть».
Спереди, на обложке, злобно ухмыляющийся кот сжимал автомат в одной лапе. Я взял Мастера и Маргариту, вышел во двор и сел под деревом. На страницах меня зацепил кот Бегемот, профессор Воланд, его хозяин, и чудовищное обезглавливание государственного служащего.
Когда роман внезапно переключился на древнюю Палестину, появился Понтий Пилат, и вошел Иисус, беспокоясь о мигрени Пилата, и я понял, что художественная литература не должна иметь смысла. Я мог перестать беспокоиться. Если вымысел не должен был иметь смысла, возможно, жизнь тоже не имела. Это было откровением для маленького меня.
К концу полугодия я закончил роман и начал снова. У романа было все:
- Сатана и мудрый кот;
- Иисус как мудрый простак;
- обреченная любовь;
- богохульство.
Я взял книгу обратно в школу, и она стала моим талисманом.
Несколько лет спустя, когда я прогуливался по городу с компанией, которую я едва знал, человек рядом со мной упомянул, что он читает Мастера и Маргариту. По-видимому, я остановился в середине улицы, чтобы понять, почему Булгаков был гением. Несмотря на мою безвкусицу, мы договорились встретиться снова и прогуляться по центральной улице города, обсуждая вопрос о том, что именно хотел сказать Булгаков своим Великим Творением.
Наш вечер был претенциозным, славным и включал в себя блуждание по улицам в течение нескольких часов, прежде чем мы решили, что нам нужно выпить, и что Советская Россия не была препятствием для признания романа шедевром. Тот вечер привел к следующему, и где-то через несколько месяцев мы решили пожениться.
Каждый год мы с женой пытаемся найти новое издание или постер, иностранное издание или первый тираж. На стене возле нашей спальни висит плакат в рамке с печатной книгой 1967 года. В гостинной у нас есть коробочный сериал 2005 года, который Владимир Бортко сделал для российского телевидения. Эта книга изменила мою жизнь не один раз, а дважды.
