Официанточка в кокетливой наколке предложила к пирожному на выбор - ситро и лимонад.
Он взял ситро. Но, примостившись за неудобно помпезным столиком, не почувствовал, отличается ли ситро от лимонада. Вкус эклера, соблазнившего блеском шедрой шоколадной глазури, тоже показался невнятным, словно набил рот промокашкой, как в школе.
Публика, ожидающая звонка к началу фильма, весело шумела вокруг, сливаясь в его глазах в пёстрый, нарядный туман. Надо взять себя в руки, может быть это преувеличение. Так же попросту не бывает.
Звонок ударил, как хлыст по нервам.
Надо идти в зал. Хочется на воздух, прочь отсюда.
"Павел, Горький продолжает тебя убивать. Ведь фильм Пырьева - это про тебя. Посмотри, непременно посмотри сам".
Безумие. У Ивана паранойя.
Свет погас, как будто навсегда.
Черно белое царство теней наполнило пространство. Мелькнуло название фильма: "Партийный билет".
По черной реке плыл под веселую музыку белый пароход, плыл, как казалось, прямо в зал. Старое поколение еще пугалось таких фокусов, мелькнуло в голове.
Опоздавший пассажир лихим прыжком достиг отъезжающей палубы.
Павлу показалось, что он видит себя в зеркале, но в зеркале странном, взбесившемся: он ведь сидит в зале, а не лезет с чемоданом на пароход.
Сибиряк... Из кулаков...
Вспомнились излияния Горького: Васильев жалеет кулаков, ему не нравится наша коллективизация.
Всё сделали проще: сам кулак. Диверсант. Убийца. Не поэт, а рабочий. Но тоже Павел. Пробирается к секретному производству.
Женится на партийке, красивой девушке. Последняя, что ли, пассия, Пырьва? Он вроде не своих баб в главных ролях не снимает. Да какое это имеет значение?
Мне двадцать семь лет. Я сижу в зале и смотрю на то, как меня арестуют.
Прозревшая партийка держит мужа под прицелом. "Я бы признался, да ведь расстреляют!! Расстреляют!"
А ведь расстреляют. Я сижу в зале и смотрю, о том, что меня расстреляют.
В комнату врываются товарищи. Почему-то все ответственные товарищи в фильме - малого роста. А я высокий. Я был высокий и красивый. И писал неплохие стихи.
"Так идет, что ветви зеленеют, так идет, что соловьи чумеют, так идет, что облака стоят..."
Товарищи выводят Павла. Так же выведут меня. Я же сын прачки, я писал песню про товарища Ленина, мне двадцать семь лет...
Да, никакай паранойи. Фильм в самом деле - приглашение на казнь. Хорошее название, может статься, кому-нибудь оно придет в голову, если он захочет и сможет написать о том, как все было. Я даже оплатил билет на зрелище собственной казни. Не партийный, просто билет на седьмое место в десятом ряду.
Кому еще довелось увидеть с экрана собственную смерть? Надо сходить еще раз. Может статься - успею.
Васильев, пошатываясь как после болезни, поднялся. До ареста, до февраля 1937 года, оставалось еще четыре месяца.
