Всю повесть можно найти на моем канале
https://zen.yandex.com/1ijeni1
Ты, деточка, об стол шмякай посильней. Тесто, оно вымес
любит, ручки у тебя сильные, не ленись. Свекровь, покатавшись колобком по дому, проверив — все ли в порядке в хозяйстве, исчезла без предупреждения, и уже через секунду её ласковый голосок зазвенел во дворе. Геля с Ниной, в мыле от дикой жары и чада маленькой кухни, в которой почему-то никогда не открывались крошечные, за-сиженные мухами окна, третий час лепили пирожки, но тесто не кончалось.
— Слушай, Нин, сколько она его поставила, теста этого поганого? Ведра четыре, что ли?
Сдувая все время падающую на глаза тяжелую, влажную прядь и дергая плечом, поправляя сползающую лямку хлопчатой рубахи, заботливо выданной свекровью, Геля с силой лупила круглым шматом пышного теста об надраенную до белизны сто-лешницу хлипкого стола. Нина с остервенением раскатывала очередной пласт. От порывистых движений двух крепких девах притихли даже вечно снующие мухи и слышалось только иногда неуверенное «жжжж» над вспотевшим ухом.
— Не меньше. Она на всю ораву печет всегда. Тут оглоедов желающих с пол улицы. Ты, кстати, Гельк, на кругленькие, с грибами, налегай. Она для них грибы сама берет, особенные какие-то. В лес одна ходит, рецепт никому не дает.
Нина смахнула муку с тонкой, изящной руки, вытерла лоб тыльной стороной ладони. Вытянувшись всем стройными телом, попыталась достать кружку с верхней полки, но не удер-жалась и плюхнулась на табуретку.
— Фу, замордует ведь, ей волю только дай! Гель воды налей,а. Будь ласка. Там поближе к тебе ведро, — она взяла кружку и жадно пила, проливая воду. Вода стекала в ложбинку красивой груди и кожа на точёной, смуглой шее слегка лоснилась.
— Красивая ты, Нин. На редкость красивая. А что — замуж —не хочешь?
— А, Гель… Что она, красота-то? Куда её? Я с утра до вечера бегаю, как савраска в шляпе.
Она помолчала, темные, влажные глаза погрустнели,
— А замуж? Хочу. Он только не хочет знать про мою хотелку. А за другого — я не хочу. А так, чо… только свистни.
— Вот не поверю…, — Геля не договорила, потому что Нина вдруг вскочила и, развернувшись к окну, снова начала катать тесто, скалка быстро мелькала в ее руках, чуть отсвечивая белым, надраенным деревом. Потом повернулась, шмыгнула покрасневшим носом.
— Сейчас с пирогами закончим, и бежим отсель. Мамка с котлетами точно навяжется, это тоже — тот еще геморрой. Ничего, там две коровы на дворе скучают, вот пусть жопы разомнут. А то… двор они метут… Два часа уж, — она шуранула с грохотом противень в печку, — Что, отец? Молчит?
— Молчит… Ирку только признал, вчера кошку ей принес соседскую, котенка. Играли.
— Ничо. Все образуется.
Нина шмякнула новый шмат теста об стол и звонко захлопала по нему ладошками.
***
— Ир, где папа?
Еле разогнув немую от многочасового стояния у стола спину, Геля выползла во двор. Чисто выметенный, по периметру обсаженный красивыми, кудрявыми кустиками, и здоровенными, как подсолнухи бархотками, двор выглядел очень нарядно, особенно в сравнении с темным мрачным домом. Ирка терзала маленького пятнистого котенка, пытаясь надеть на него куклин фартук.
— Папа чистить поросю пошел, — пропела она, но тут кот вывернулся, и сверкая белыми пятками, победно задрав хвост-морковку, улепетнул за угол сарая.
— Кого чистить?
Геля ошалело посмотрела вслед дочери, которая вприпрыжку неслась за сбежавшим котенком, гикая и размахивая фартуком.
— Сумасшедший дом. Какую ещё поросю?
Она растерянно обогнула сарай и нос к носу столкнулась с Витькой и отцом. Грязные до некуда и злые, как черти они быстро шли к дому, и крыли так, что даже у Гели, привыкшей к мату, зазвенело в ушах.
— … этого борова… его в коромысло! Витьк, пи… быстро к соседям, помощь зови. Кликни Коляна. Да и Мишку волоки. Бегом!
Лицо у Вовкиного отца таким красным, казалось, что его вот-вот хватит удар.
— Случилось что? — сердце у Гели ёкнуло и покатилось вниз, а в животе стало холодно и пусто.
— Иди в дом, что раскорячилась? Володьку там, в сарае боров зажал. Не лезь — в дом иди, сказал. Сейчас соседи прибегут, там Колян, сам как боров, он вытащит. И девку свою поймай, боров сбесился может, мало ли чего. Давай, пошла!
Он развернулся и пошел обратно, но Геля, практически не соображая, что делает рванула вперед, и, обогнав старика, вылетела прямо к дверям сарая. Оттуда, шатаясь, белый как смерть, вышел Володя, грязный, в рваном ватнике, из которого торчали клочья ржавой от нечистот ваты. Он двигался, как в замедленном кино, и, вздохнув с облегчением, Геля прижалась спиной к хлипкой стене сараюшки. И тут выскочил боров. Ослепленный ярким дневным светом, он крутил башкой, оглядываясь, огромное туловище лоснилось, кожа подрагивала от возбуждения. Геля, ошалев от страха, прижалась к доскам и шарила зачем-то вокруг себя. Боров двинулся к Володе, тот стоял спиной и медленно приходил в себя. И, нашупав гладкую деревянную ручку, вдруг чётко и ясно поняв, что надо делать, Геля рванулась наперерез и с силой воткнула вилы в толстую, противную кожу, куда-то между ухом и мощной, гряз-ной шеей. Боров завизжал тонко и пронзительно, кто-то резко толкнул Гелю в спину и, отлетев метров на пять, она попала точно в раскрытые объятья свекра.
***
— Девочка, приезжай, не забывай стариков. Эти фуфели разбегутся по мужьям, так только и надёжа на тебя, и вот Витек же-нится, сноху приведет.
Свекор тихонько поглаживал Гелину руку, и всматривался в ее лицо, неуверенно и ласково. Свекровь стояла сзади, и вытирала краем платка глаза.
— Ирочку, Ирочку хоть разок на лето к нам. Что уж вы, все туда, всё туда, — она быстро перекрестила их, потом обняла Вовку крепко, приникла, и казалось, что это он, большой и добрый папа маленькой, потерявшейся девчонки, которая плачет и не xочет его отпускать. Нина с Валей стояли поодаль, видно было, что им тоже грустно. Витька держал здоровенную корзину с банками.
— Мам! — Геля погладила свекровь, как маленькую, по голове, — Ну куда банок столько? Мы же в деревню опять, там своих…
— Ничо, ничо, Все поедите. Тебе надо кушать сейчас. Ой, —она вдруг заголосила тоненьким голосом, совсем как в старых фильмах, запричитала, — Ой, сыночка, деточка, да не уезжай же…
Поезд тихонько стучал, усыпляя. Геля не спала, думала. И казалось — всё было не с ней…
***
…Да ты же, Алюсенька, не журысь. Пройдэ…
Баба Пелагея — большая, полная, в темном длинном платье в мелкий цветочек и повязанной назад тонкой косынке, туго обтягивающей высокий узел пышных волос, ловко и плавно двигалась от плиты к высокой дубовой тумбе, накрытой поко-робленной от времени клеенкой. Огромная чугунная сковорода шквырчала, поглощая в свое черное нутро тоненькую струйку теста, которую бабка лила из алюминиевого половника.
— Как она одновременно умудряется поворачивать это чудище и лить? — лениво думала Геля, по девчачьи пристроившись между сундуком и тумбой, на своей крошечной, детской табуреточке, — Я б не в жизни…
Здесь, на этой кухне, плывя в ароматах бабкиных блинов, сена, и еще чего-то необъяснимо родного, она всегда чувствовала себя ребенком, даже мысли становились легкими, детскими, воздушными и смешными.
— Оно, кажысь и не болит, а тако… тянит. Надысь огурца Танька принэсла с банки, я и зъила. Так вот оно болило. А так, ни, ни болит. Ни думай.
— Баб, надо к доктору. Это у тебя желудок, гастрит. Язва твоя. Лечить надо. Что ты тянешь?
— Так к бису того дохтура. Я ходила, а он, скаженный, ка-зал — сало ни йишь. Кашу, тильки можно. Сам нехай свою кашу ист. Ишь, нелюдь. Пелагея в сердцах шваркнула половником об стол и быстро-быстро, маленьким веничком из перьев помесила в жестяной миске с маслом, повозила перьями по сковородке.
— Блинка, чего ж, тоже ни исты? Ишь. Выдумали. Ты вон воды понавэзла, так и полечусь. Как вона — боржома.
Геля с Вовкой, задействовав все свои каналы, действительно достали два ящика Боржоми, и припёрли здоровенный чемодан, битком набитый бутылками.
— Пройдэ, — Бабка ловко отделила от высоченной румяной стопки самый верхний, горячий, кружевной блин, сложила его домиком и плюхнула кусок желтого зернистого масла, — На, зъишь. И ни слухай их. Дохтура…
***
Карай в июле становился особенно красивым. Прибрежные ивы низко опускали в него гибкие ветки, образуя закрытые ша-лашики между берегом и водой, начинала наливаться и спеть черемуха, которой было видимо-невидимо вдоль реки, а кое-где, на отмелях, буйствовали лилии. Таких, огромных, белоснежных лилий, Геля не видела больше нигде, и чистая струящаяся вода обегала их, образуя маленькие водоворотики. Геля, Ирка и Иркин друг — Гришка с удочками направлялись на рыбалку. Они еле вырвались от Натальи, старшей Гришкиной сестры, высокой, красивой, но совершенно безумной девушки. «Зачитала голову» — говорили про нее соседи. Наталья и вправду, одна из лучших учениц деревенской школы, победительница всяких конкурсов и райцентре, и даже в Саратове, тогда читала запоем, все подряд, без разбора. Умница, развитая не по годам, она имела на все свое суждение, и редко ошибалась. Но вот, в одно пасмурное майское утро, вдруг перестала разговаривать, и, выйдя к завтраку, взяла молоток и быстрыми, резкими движе-ниями расколотила всю посуду. Потом, сбросив платье, начала завывать в дикой тоске так, что кровь стыла в жилах. С тех пор в дом пришла беда. Гришка очень страдал, он боялся сестру, а защиты у него особо не было, потому что мать, тихая и до слу-чившегося, совсем сникла, потерялась, а отец давно исчез, выбрав долю полегче. Геля старалась как можно чаще брать мальчишку с собой, вовлекать его во все их затеи, даже оставляла ночевать, застилала ему кроватку в маленькой пустующей кладовке, давно оборудованной под комнату. Долгие вечерние разговоры, уговоры, объяснения немного помогали и мальчик постепенно начинал по-другому относится к сестре, жалеть её и очень помогать матери.
***
Почти бегом, еле успевая за ребятами, Геля слетела вниз по склону к реке. У них было свое местечко, маленький кусочек берега, который неожиданным выступом уходил далеко в воду и со всех сторон был скрыт нависающими ветками ив.
— Тут так клювает, теть Аль, прям ужас, как клювает. Я так и то'щу, так и то'щу, еле успеваю в ведро скласть.
Гришка торопливо рассказывал, и, надувая от старания худые щеки, напяливал червяка на крючок. Геля с отвращением смотрела на бедное извивающееся создание и вздрогнула, когда Гришка вдруг поднес его ко рту и смачно плюнул.
— На, Ирк, держи-тко. Я тебе закину. Сидай.
Он дал Ирке удочку, терпеливо усадил ее на картонку, заботливо прихваченную с собой и даже расправил сарафан, аккуратно распределив подол на травке.
— Теть Аль. Ловить будешь?
— Ну давай, а что, так сидеть? Ты мне тоже эту гадость насадишь?
— Дык червяшка, чого ж гадость? — Он плюнул на Гелиного червяка, и Геле показалось, что червяк дернулся и даже вытерся хвостом, — На. Сидай, лови.
Геля разместилась на удобном корне старой ивы, кое-как забросила крючок, и прикрыла глаза. Тишина, нежное журчание воды, и то теплое ощущение в сердце, доставляло ей ни с чем не сравнимое удовольствие и покой. Ребята сзади таскали каких-то малюсеньких рыбок и с радостным щебетаньем складывали их в ведро. У Гели хоть бы раз клюнуло. Поплавок торчал как замороженный и она задремала. Выдернул её из блаженной дремоты Иркин визг.
— Мам! Клюёт!
Геля с ужасом открыла глаза и вцепилась в удочку, которая пружинисто выгнулась и рвалась из рук настойчиво и сильно.
— Подсекай! Тяни! Аааа, — орали ребята, и Геля, запаниковав, вскочила, деранув платье об острый сук так, что его прорвало чуть не до пояса, ломанулась назад, и с силой, вроде, как только этим и занималась всю жизнь, дернула удочку на себя. Что-то тяжелое пронеслось над головой и шмякнулось сзади в траву,
— Рыба, рыба, — верещала Ирка. — Рыба, рыба, рыба.
Геля бросила удочку, и со всех ног рванула к небольшому песчаному холмику, на который плюхнулась добыча. Гришка рванул тоже, но Геля, вдруг почувствовав дикий азарт, с криком «Моя», опередила всех соперников, но споткнулась и упала прямо на рыбу животом. Довольно крупная, блестящая рыбина, выскользнула и трепеща хвостом, попыталась упрыгать в сторону.
Геля, схватив ее за хвост, быстро закопала в песок, села и победно посмотрела на детей.
Ребята хохотали…