Рассказывает жена поэта Надежда Мандельштам:
«В отношениях О. М. [Осипа Мандельштама] и Анны Андреевны всегда чувствовалось, что их дружба завязалась в дурашливой юности. Встречаясь, они молодели и наперебой смешили друг друга.
У них были свои словечки, свой домашний язык. Припадки озорного хохота, который овладевал ими при встречах, назывались «большой смиезь» — посмотреть, скажешь: не двое измученных, обреченных людей, а дрянная девчонка, подружившаяся по секрету от старших с каким-то голодранцем...
Выражение «большой смиезь» пошло с тех пор, как Анна Андреевна позировала Альтману, а О. М. прибегал на сеансы. Они рассказывали, будто вошел сосед Альтмана, тоже художник, итальянец по национальности, и услыхав, как они хохочут, сказал: «А здесь, оказывается, большой смиезь»...
Были и другие традиционные слова. Услыхав о какой-нибудь нелепой сцене, О. М. всегда говорил: "И никакой неловкости не произошло."
Эта фраза тоже имела свою историю. Как-то Анну Андреевну попросили зайти с поручением к старому, парализованному актеру Г-ну... Ее привели к старику и сказали, кто она. Он посмотрел на нее мутным взглядом и произнес: «Совершенно неинтересное знакомство»... О. М. в незапамятные времена выслушал про этот визит и резюмировал: “И никакой неловкости не произошло...” Так эти две фразы и остались жить... Жизнь делала все, чтобы отучить их смеяться, но они оба туго поддавались воспитанию.
<...> Я зажарила яичницу из принесенных Харджиевым яиц и вошла с подносом в комнату. Все трое протянули ко мне руки и закричали: «Она наша мама!», а О. М. тут же переиначил: «Она мама нас!» Я рассердилась: «Старые, противные, почему я вам мама?» — но ничего не помогло, и я так и осталась «маманасом»... Образумить стариков — Николай Иванович был, впрочем, моложе меня — мне не удалось — они ведь были трудновоспитуемые...»
Продолжение читайте в книге Надежды Мандельштам.
