Читатель канала "Московские истории" Александр Васильев о способности "родниться" и разных одиночествах - временно и навсегда.
Смотрю по телевизору трогательные репортажи из разных стран, как, например, в Канаде одна девочка придумала приспособление, чтобы безопасно обнять свою бабушку. А бабушки и пожилые мамаши со всего мира рыдают, что не могут так часто, как раньше, расцеловывать своих детей и внуков, живущих отдельно. Возникает ощущение, что это нынче основная проблема.
Моя первая жена Людмила была корнями из деревни под городом Чернь, это в Тульской области. Дед Людмилы, он умер задолго до нашего знакомства, перебрался в Москву на заработки ещё в последние предреволюционные годы, и ему посчастливилось утроиться пожарным в Большой театр. Потом он перетащил из деревни свою невесту, бабку Пелагею Васильевну, и она до пенсии проработала на тяжелейшей физической работе в подвале коньячного завода.
Когда мы поженились, семья Люды жила в двух комнатках в Большом Козловском переулке. В одной мать с отчимом, в другой - Людмила с бабкой. Я жил тогда совсем рядом, на улице Жуковского, супруга, естественно, переехала ко мне, но мы очень часто бывали у бабки Пелагеи. У той любимое слово было «родниться». И основные претензии ко мне, а можно сказать, и практически единственные, заключались в том, что я плохо умею «родниться». Сама она своим умением «родниться» славилась. Заключалось оно в следующем.
Под кроватью и в углу у неё лежала целая гора матрасов. Они клались прямо на пол или на подстеленные газеты, а на них постоянно ночевал кто-то из приехавших погостить деревенских родственников. Иногда один-два, а случалось, и с десяток там оказывался вповалку. Минимум раз в месяц Пелагея Васильевна просила Людмилу помочь ей, так как и в грамоте была не сильна, и уже со зрением не очень. Они садились и читали письма, лежавшие на столе толстыми пачками. Медленно и подробно. Я иногда присутствовал и участвовал. С тех пор назубок знаю, кто кому деверь, кто сноха, кто золовка и почему один сват может быть важнее и роднее другого. Потом писались ответы. Тоже подробнейшие, с перечислением кому какие приветы передать, что у кого спросить и что кому посоветовать. Тульская деревенская жизнь била ключом у Красных ворот Москвы.
Не менее часто я сталкивался и с совсем иными историями. Наиболее ярко в советском кинематографе это показано в «Калине красной». Причем там не просто сюжетная линия, когда Егор Прокудин приезжает к своей матери, но так и не признается, что он её сын. Ведь Офимия Быстрова, сыгравшая Куделиху, рассказывала не сочиненный сценаристом текст, а историю своей собственной жизни: что четырёх убило на войне, а пятый бесследно пропал, связавшись с плохой компанией, что она его вот уже 18 лет безуспешно разыскивает.
И сколько я знал по стране таких старух. Иногда со стариками, но те обычно умирали раньше. А эти оставались в полном одиночестве и сюжет был однотипен. Дочка уехала в город, на заработки по лимиту или типа учиться. Сын пошел в армию, потом осел где-то там. И десятилетиями от них ни слуху, ни духу. Огромным счастьем и удачей считалось, если придет однажды открытка, мол, мама, я живой, работаю там-то, вот всё наладится, помогу деньгами. Практически никогда ничего не налаживалось, во всяком случае помогали очень редко.
Односельчане на могиле Офимьи Ефимовны установили памятник с фотографией, где она в роли Куделихи. Когда я слышу причитания про отделенность от детей и внуков и трагическое одиночество стариков в нынешнем карантине, у меня перед глазами постоянно возникает лицо старухи Быстровой.
Другие тексты Александра Васильева.