Он проснулся внезапно с ощущением непоправимого. В постели жены не было. В глаза бросилась батарея бутылок разного калибра, вся комната была завалена ими, канистра из-под спирта тоже была здесь. В душе не было слышно шума воды, но он все-таки двинулся туда, сшибив по пути стул и несколько бутылок. Пусто. Тело все увереннее ощущало себя в пространстве, внутри же, наоборот, начала нарастать холодная тяжесть. «Ничего, ничего, - говорил он себе, - она, наверно, гуляет по городу, как раньше». Но тяжесть сжимала сердце все больше и больше. Это было всего один раз… Всего один раз она от него убегала. …И один раз собиралась, но не сделала этого, а позже ему рассказала. Он каждый раз дико раскаивался за свои пьянки. И долго держался после этого. Мучил сушняк, он открыл кран и долго не мог оторваться. Пил шумно как лошадь, потом сунул голову под воду. Что делать? Бежать искать ее или ждать? Да где же тут гулять? Гулять тут негде, маленький придорожный поселок. Сидит в кафе? Есть ли здесь кафе? Вряд ли. Какая-нибудь паршивая забегаловка, куда она побоится войти. Вернулся в комнату, стал искать мобильник, мобильник не находился. Проверил ключи от машины. На месте. В дверь заглянула похмельная физиономия. Он смутно узнал одного из своих собутыльников.
- Это, канистру забрать, да ватник мой где-то у тебя тут валяется… - произнес Мужик хриплым, пропитым голосом, вошел и, роняя ногами бутылки, стал тупо шарить по второй кровати, потом по углам, потом плюхнувшись брюхом на кровать стал искать у стенки.
- Слушай, жену мою не видел?
- Когда?
- Как когда, ну ночью, вечером, сидела она с нами? Когда она ушла?
- Не помню. Я ваще не помню, кто меня в койку уволок. Колька, наверно. Он – кремень, пьет, сволочь, и не пьянеет. Во – Кольку надо спросить, он, может, помнит.
Спросили Николая, он тоже не помнил, когда исчезла женщина. Вроде была, а потом… никто ничего не помнил. Колька сказал:
- Ты Михаила спроси, он ведь тут у тебя спал, ты на одной койке, а он на второй. Тока ты торопись. Михаил-то уже отчаливать собирается.
Сердце как будто погрузили в лед. Это значит, на второй кровати спал мужик, а где она-то? Не с ним, точно. Он, пьяный боров, чуть не поперек лежал, не поместилась бы… Да и не в этом дело, не в этом дело…
Побежал искать Михаила, тот уже укладывал последний багаж в «ниву», собираясь сесть за руль, нимало не смущаясь трехдневной пьянкой… Трехдневной! Чччерррт! Это три дня он квасил в занюханном придорожном мотеле, да нет, не может быть, … точно – три дня… Остатки хмеля вытеснялись волной накрывающей его паники. Михаил сказал, что «бабы в комнате не было, точно». Спросил у дежурной, нет, та тоже не видела, не знает.
К этому времени из гостиницы выползло уже много мужиков, все они, как и он, приехали на Байкал порыбачить. Кто большой компанией, кто вдвоем, кто в одиночку, но баб не привез никто. Идиот, дебил, больше года мечтать о поездке на Байкал с любимой женщиной, предвкушать небывалые красоты природы, рыбалку, подгонять отпуск, проехать за рулем шесть тысяч километров и за сорок километров от озера нажраться как скотина! Жрать сюда ехал что ли? Господи! А что она делала эти три дня, если в их комнату, он смутно припоминал теперь, в первый же день набилась куча рыбаков, желающих отметить ожидаемую шикарную рыбалку… Ведь они же трое суток пили, практически не выходя из номера. То и дело, подходил кто-то новый, поднося пойло, некоторые исчезали… Приставали к ней, наверно…скоты… А сам-то…
Одни смотрели на него сочувственно, другие с недоумением, но никто не видел, куда и когда она пропала. Помнили, что была, а куда пропала… А вдруг – волна страха прокатилась с головы до пят – ее убил кто-нибудь, изнасиловал… увез? Всяких проходимцев здесь немеряно. Пойди найди в этой глухомани… Вокруг тайга на тыщи верст. Он один, собутыльники сейчас разъедутся, всем плевать, да и верить им? А может, это один из них? А может, и уехал уже… Надо найти мобильник. Вернулся в номер, перетряхнул постели, одежду, ползал по полу, разгребая бутылки, проверил все карманы в сумке (рюкзаки из машины не забирал). Нет мобильника. Украли что ли? Или сам потерял, шляясь в беспамятстве.
Он сел за руль, руки не слушались. Два раза проехал вдоль поселка, окликая всех, кого встречал - а не видели ли? А не проходила ли? А не звал ли кто-нибудь на помощь? Обшарил кусты, которые показались подозрительными. Глухо. Никто ничего. Вернулся в гостиницу. Почти все, с кем пил, уехали. Прибыли новые постояльцы. Поднялся в номер. Сел на кровать. Свербила мысль – что делать? Что делать? Обвел глазами комнату. Так. Проверить деньги. Документы. Вещи. Денег оказалось меньше, чем было, но он не помнил, сколько он покупал водки. Или давал кому, чтобы сбегали. Паспорт. Не было ее паспорта. Острый луч надежды и радости взломал лед вокруг сердца. Взяла паспорт. Значит… не убили, значит хотела уехать… Взяла деньги и паспорт и… Он вспомнил, что в пяти километрах от поселка есть станция. Вспомнил, как сам смотрел карту, выверяя маршрут. Все вещи были на месте. Даже на дорогую камеру никто не позарился. Хотя пьяные были в доску, и дверь трое суток не закрывалась. Лед таял. Да нормальные все люди, не воровать, на рыбалку ж приехали, ну отметили…А мобилу сам потерял, наверно… Опять сжало сердце. Чёрт. И не позвонить. Даже не позвонить! …Можно! Можно со стационара на мобильник, ее номер он помнил наизусть. А может, даст кто, я заплачу. Выскочил в холл. Там вся гостиница уже знала, что «у одного мужика баба пропала», нашлась добрая душа, дала мобильник. Но - «телефон абонента отключен или вне зоны доступа». Непробиваемо. Как биться в глухую стену.
Складываться не стал, сел в машину и рванул на станцию. Догнать. Догнать. Гнал под сто. Больше не получалось, руки все-таки дрожали еще. Впивался взглядом в выбоины на дороге, петлял, машину не жалел. Молился только, чтоб пронесло. На станции было пусто, окошко кассы закрыто. Стал остервенело стучать. Высунулась заспанная кассирша – ну, чего надо? Он совал в окошко свой паспорт, просил сказать, а не покупала ли сегодня ночью билет такая-то, что он муж, что вправе знать и тд. Кассирша никак не могла въехать в то, чего он хочет, потом заорала, что не имеет права разглашать сведения и что сейчас вызовет милицию. Вызывай, отвечал он, я напишу заявление о пропаже человека, вызывай скорей. Потом еще долго объяснял толстой бабе, что произошло. Наконец, она плюнула, провинциальная простота, и сообщила ему, что да, такая-то купили билет на поезд «Чита – Москва». До Москвы. Поезд прошел час назад. Не зря жена его говорила, что он без мыла в любую щель пролезет. Кассирша разорялась, что «вот шары-те зальют, а потом баб своих ищут! И правильно сделала, что сбежала».
- А во сколько купила?
– Да, где-то под утро, часов в шесть уже, по местному.
Час назад. Это когда он метался по поселку в поисках… Она садилась на поезд… Под утро ушла. Не выдержала. Эх… если б мобильник не потерялся, … если б у нее хватило терпения еще… на чуть-чуть…
Садясь за руль, он уже прокручивал в голове план. «Чита-Москва», он знал, едва тащится, стоит у каждого столба. Следующий населенный пункт, где он останавливается – Тимлюй, стоянка 2 минуты, потом Суторка, но там стоит уже 5 минут. Если ехать прямо в Суторку, то по всему выходит, даже несмотря на дорогу, размоченную местами сентябрьским дождем, несмотря на возможный туман в низинках, выбоины и колдобины, он догонит. И даже обгонит. Успею. Успею даже метнуться в гостиницу за шмотками. Кассирша сказала и вагон и место. В Суторке будет время сориентироваться, быстро заскакиваю в вагон, хватаю ее через плечо, выношу, в машину, двери заблокирую, и гоню до самого озера. Без остановки…
Вещи моментом затолкал в рюкзак, сдал ключи. «Ну, че, нашёл?», - поинтересовалась дежурная, уже, видно, была в курсе. «Нашёл». – «И где ж она?». – «Уехала». – «Куда?» - «В Москву». «Эвона! Нашёл! – засмеялась она, - сбежала что ли? «Нашёл», называется! Потерял, скажи!».
На стоянке его окликнули: «Чё, один теперь поедешь, али как? Ты на турбазу или в кемпинг? Или вообще один стоять будешь? Первый раз ведь здесь, ничё?» Он коротко ответил, что поедет догонять жену. Теперь уж все, кто был на стоянке, уставились на него. - «А коль не догонишь?» - «Догоню». – «До Москвы догонять будешь». – «Если надо, то и до Питера». – «Сам-то из Питера что ли?» - «Оттуда». – «Мать честна, и чё, столько пилимши, развернешься и назад поедешь?» Он ничего не отвечал. Любопытный мужичонка, продолжал допытываться, а остальные с интересом прислушивались к беседе. – «Чё, молода жена-то?» - «Сорок шесть» - «Ой, так никуда не денется от тебя, можно и на рыбалку, потом помиришься». Под презрительные и насмешливые взгляды рыбаков он выехал со стоянки и стал разгоняться по шоссе.
Он снова стал прокручивать в голове свой план. Он первым залезет в вагон, бросится к ее месту, сначала… схватит ее сумку, тяжелого она ничего не брала, потом её, … нет, надо посмотреть, где куртка висит, потом куртку надо схватить, там может быть паспорт, на все на это – полминуты, потом ее на плечо, и к выходу. Она не успеет опомниться. Не слушать её, молча засунуть в машину, заблокировать двери и ничего не говорить. Гнать, гнать, все внимание на дорогу. А уж потом, на озере… Когда она увидит Байкал, будут все слова, будет примирение, только тогда… Там на берегу…
Да, они потеряли четыре дня отпуска, четыре дня на Байкале, но ведь остаются же еще полторы недели, полторы недели Байкала. Он прямо-таки увидел, как она сокрушенно морщится, зайдя в воду по щиколотки, только по щиколотки, не дальше – вода холодная. Он видел, как она сидит на носу лодки, отрешенно глядя в лес, он чувствовал, что в такие минуты, она не здесь, не рядом с ним… Он вспомнил, как в первый раз взял ее на рыбалку. Городская женщина, часто очень даже зажатая и строгая, никогда не занимавшаяся туризмом. Два дня не клевало, они прочесали все озеро, он без конца забрасывал блесну, она была на веслах. Еще удивился тогда, что хорошо гребет. «Научилась в пионерском лагере», - сказала она. Вдруг взяла щука, не очень крупная, он осторожно подводил ее к лодке. Крикнул: «Теперь не мешай!» Мельком глянул на нее и поразился. Она вся вытянулась в струнку, напряглась, в глазах горел хищный огонек, острый язык облизал губы. Когда щучка уже прыгала по дну лодки, он обнаружил, что забыл нож и нечем вспороть ей брюхо. «Сломай ей спинку! Сломай ей спинку!» - взвизгнула она в азарте. Он сломал щуке позвоночник, и та перестала прыгать и только слабо шевелилась. Но радость по поводу пойманной щуки уступала изумлению перед женщиной. Никак он не ожидал такого преображения. Потом он еще не раз поражался этому. Нелепая и неловкая в быту, в городе, она с проворством выдры кидалась на бьющуюся рыбу и вонзала в нее свои длинные тонкие пальцы. И эти пальчики, которым не хватало силы открыть банку с огурцами или вареньем (она всегда звала на помощь его), цепко держали, как бы накалывая рыбу, с которой его толстые короткие пальцы соскальзывали и не могли удержать. Потом уже он всегда кричал ей: «Держи!» Еще поразило его то, что она любит чистить рыбу – работа, от которой брезгливо отказывались другие женщины. Вся облепленная рыбьей чешуей, худые руки, перепачканные рыбьими кишками, поцарапаны, а она поднимает лицо к солнцу и улыбается до ушей.
Туман в низинке все-таки был. Он включил противотуманки, приоткрыл окно и врубил музыку на полную мощь, что б слышали те, кто едет навстречу и были поосторожней. А сам мучительно вглядываясь в «молоко», продолжал гнать по колдобинам. А в голову лезли «картинки». Ни с того ни с сего вспомнилось, как она спит. Когда, уже после всего, он, засыпая, притягивал ее к себе, почти под себя, наваливался на нее своей тушей, блаженно чувствовал, что она вся – его, она терпела не больше минуты, потом начинала возиться, устраиваться, вертеться с боку на бок, потом шептала, вырываясь: «Ты меня душишь, душишь!» И на их широком диване засыпала в немыслимых позах, чуть не поперек, разметав руки и ноги и спрятав голову под одеялом. Он обязательно клал на нее руку или ногу, чтобы знать во сне, что она рядом.
Начался довольно крутой подъем, витара уверенно взревела и, как бы чувствуя его состояние, рысью вынесла на горку, едва разминувшись со встречной тойотой, оттуда что-то заорали и покрутили пальцем у виска. Снова спуск. Камни летели из-под колес, машину водило, но он знал, что «конь» не подведет и почти не снижал скорости.
…Вспомнилось, как выбирал спиннинг специально для поездки на Байкал. «Шимано», углепластик с кевларовой оплеткой, из дорогих, прямо руки чесались опробовать его в деле. Старый запас тоже взял с собой. Для нее, и так, на всякий случай. А блесны, а воблеры и прочее… На Байкал ведь, ну как не пополнить арсенал! Палатку купили новую… Давно нужно было, старая, латанная перелатанная, уже трещала по всем швам. А тут – на Байкал! Специально ведь и время подбирали – сентябрь – чтобы волна туристов схлынула, и выбрали север, там побезлюдней… Сны снились – как он вытаскивает в лодку щуку килограмма под три, или хариуса. Однажды приснилась сюрреалистическая какая-то рыба, огромная, омуль, он прижимал его к груди, а омуль заглядывал ему в глаза. Улыбался и сам себя окорачивал - не расстраиваться, если клевать не будет, губки-то заранее не раскатывать. Но сам же, разумно, с собой спорил – две недели на Байкале пробыть и ничего не поймать? Да не бывает такого. Рыба – рыбой, это не предсказуемо, а вот фотосессия никуда не денется. И будет бескрайняя Байкальская панорама, деревья, камни, прозрачное дно, может, животное какое, и трофеи, конечно, и она на бесконечном количестве кадров. Жалко, что в сентябре холодно уже, а то дикая природа прямо-таки предполагает, чтобы по ней бродила дикая женщина… Голая, дикая женщина. А вдруг, все-таки выдастся денёк – подарок судьбы? Вспомнил, как без счету раз фотографировал её, какие кадры планировал сделать на Байкале, и нога сама дернулась и до отказа вдавила педаль. «Витара» с ревом рванула вперед, как будто шла на взлёт, он судорожно вцепился в руль и скинул скорость. Выругался и стал следить за дорогой – уже должен был быть поворот на Суторку.
…Он ворвался на станцию, как будто на танке в село, занятое фашистами, бросил машину там, где встал, выскочил и побежал на перрон. Пусто. Горел красный семафор. Бросился в здание вокзала, к окошку кассы. «Чита – Москва» ушел пять минут назад.
…
…Тупо сидел, уткнувшись лбом в руль. Как это могло случиться, ну как? Этого не могло произойти, он же все просчитал, был уверен, что приедет даже заранее… И тем не менее, он ошибся. Как? В чем? Но это было уже не важно…не важно. Дальше, до Михайловской, шел длинный перегон и стоянка одна минута… Не успеть… наверное… а дальше? И тут дикая тяжесть навалилась на него, он почувствовал полное изнеможение. Семь дней за рулем, спали часов по семь, потом трехдневный запой, потом это «бодание» наперегонки с поездом… Он почувствовал, что его накрывает раздражение. Вот ведь дура-баба! Идиотка! Этой осенью уж пять лет, как они вместе, что она, не знает, что у него запой больше трех дней не длится! Да и было-то их таких загулов, ну раза три, меньше чем раз в год! Такую поездку сорвать! Не могла что ли понять, что мужик за рулем семь дней, не молодой ведь, а выдержал! Он выдержал, а она нет, сумасбродка капризная! Не на дачу ведь выехали, характер тут свой показывать! Это ж надо, доехать до Байкала… даже его не увидеть и развернуться обратно! К чёрту! Плюнуть на всё и поехать одному. Мужики правы, приедет он… с рыбой… подкоптит ее сам, привезет ей. Да и она отходчивая, сама, небось, сейчас жалеет, что вот так прыгнула в поезд. Она поймет, что глупость сделала, и его поймет. Ну дурак мужик! Ну отмочил корку! Точно – на Байкал! Ну не гнаться же за ней действительно до Москвы! В голове нарисовалось, как он подъезжает к воде, ищет место, ставит палатку… один… Пока он в раздражении прокручивал в голове разные варианты, где-то на заднем плане, но все отчетливей и отчетливей какой-то как будто независящий от него метроном отстукивал: «Не то. Не то. Не то». И разрешился кодой: «Твоя женщина никогда не увидит Байкал». Испугался – как это? Моя – и не увидит? А зачем же тогда все… Ну не за рыбой же, на самом деле. Ведь ей хотел показать, ей, вместе мечтали, вместе так ждали этой поездки, как чуда…
Догоню. Давай, зверь, вывози. Витара, уверенно набирая скорость, ринулась вслед за поездом.