24-го августа в Москве в библиотеке М.Ю. Лермонтова (улица Барболина, 6) прошёл вечер памяти поэта Ильи Тюрина. Вечер состоялся под эгидой литературного объединения «Стихотворный бегемот», которое вот уже много лет возглавляет Николай Милешкин. Он же – один из редакторов-составителей поэтической антологии «Уйти. Остаться. Жить». Издание посвящено рано ушедшим поэтам, среди которых – Илья Тюрин.
Проведение вечера в уютной библиотеке М.Ю. Лермонтова с просторными читальными залами и мягкими креслами, куда можно погрузиться с тем, чтобы погрузиться в чтение, было мотивировано биографически. Илья Тюрин был читателем в библиотеке Лермонтова.
На мероприятии помимо ряда литераторов, а также просто зрителей, нейтральных людей, присутствовал и отец поэта – Николай Григорьевич.
Первой выступала литературный критик Марина Кудимова (она же писала рецензию на подборку Ильи Тюрина в антологии). Она трогательно и проникновенно говорила о преодолении смерти посредством искусства. Двадцать лет назад мы пережили величайшую беду, от нас ушёл поэт – свидетельствовала Марина Кудимова (поэт погиб в результате несчастного случая). Однако теперь, спустя двадцать лет, мы переживаем и неоспоримую победу. Учреждена Илья-премия, Илья Тюрин жив среди нас и после своей физической смерти – утверждала Кудимова. Попутно она посетовала на то, что многие нынешние премии, пусть даже носящие имена классиков, будь то имена Ахматовой или Есенина, сейчас продаются и покупаются (даже учреждены тарифы). А вот с Илья-премией этого по счастью не произошло, она – настоящая.
Закончила Марина мыслью о том, что тезис «поэзия умерла», абсурден. Поэзия жива, и в этом нас убеждает Илья Тюрин.
Затем последовал увлекательный мини-спектакль, на котором двое разыгрывали как эпизоды, так и вершинные моменты биографии Ильи Тюрина. Прозвучали суждения о том, что Илья был всегда на редкость живым, искромётным человеком и в своё время вёл домашний театр. Всё располагало к тому, что Илья, глубоко и увлечённо погружённый в литературу, пойдёт по гуманитарной стезе (тем более что он учился в колледже при Российском Гуманитарном Государственном университете). Однако Илья неожиданно сделал иной выбор, гуманитарием не стал. Для того чтобы помогать людям (а значит, и вникать в их проблемы, узнавать их природу) Илья связал свою судьбу с медициной.
Он был разносторонним и в хорошем смысле взрывным человеком, кипел энергией. Его жизнь рано оборвалась…
Затем выступал Борис Кутенков, сподвижник Милешкина по составлению антологии. Борис в трогательно юродивом ключе говорил, что Илья Тюрин не слишком-то дорожил славой, не стремился её стяжать, понимая, что там, во вратах вечности не будет уместна жёсткая иерархия «на первый-второй расчитайсь». В мире том поэтов не будут выстраивать в шеренгу. Поэтому Илья Тюрин не подчёркивал свою литературную славу, не относился к ней как-либо пристрастно. И подчас, напротив, юродиво пренебрегал славой.
Что ж, Илья на удивление не одинок на фоне классики. Подчас великодушно пренебрежительно относилась к своей широкой известности Анна Ахматова.
Я-то вольная, всё мне забава –
Ночью муза придёт утешать,
А наутро притащится слава
Погремушкой над ухом трещать.
Вспоминается и Есенин:
Не искал я ни славы, ни покоя,
Я с тщетой этой славы знаком.
А сейчас, как глаза закрою,
Вижу только родительский дом.
Вижу сад в голубых накрапах…
Множество литературных здравниц Илье, а главное роль ведущего, в которой привычно выступал Николай Милешкин, – всё это неожиданно насторожило Николая Григорьевича. Оказывается, у него был свой сценарий вечера, отличный от того, что предлагал публике Милешкин.
В частности Милешкин, как это закреплено в традициях общества «Стихотворный бегемот», вызывал к микрофону тех, чьи выступления были заранее заявлены в программе. А Николай Григорьевич со своей стороны настаивал на режиме так называемого свободного микрофона (каждый высказывается спонтанно и по непосредственному желанию, по зову сердца).
Из уважения к Тюрину-старшему сидящие в зале предприняли попытку взаимно увязать два сценария проведения вечера: пусть уж сначала выступят те, кто специально готовились, а потом всем желающим будет также предоставлено слово.
И поначалу, казалось, конфликт, внезапно вспыхнувший на литературном мероприятии, удалось уладить. Однако закипевший на вечере скандал разгорался… Николай Милешкин и Борис Кутенков заранее оговорили прибытие группы литературоведов, которые заранее готовили небольшие доклады об Илье Тюрине. Это как раз и не понравилось Николаю Григорьевичу: его душа просила слёз, мемуаров и песен. Академическое литературоведенье (пусть и личностно ориентированное) казалось Тюрину-старшему в данном случае неуместным, о чём Николай Григорьевич всё более громко заявлял. Более того, демонстративно перебивая ход мероприятия, ведомого Милешкиным, Николай Григорьевич заявлял некие резко альтернативные выступления – например, выступление гитаристов.
– Николай Григорьевич, выступление литературоведов было с Вами заранее согласовано, – отчётливо разъяснял ситуацию Борис Кутенков, подразумевая очевидно и то, что литературный вечер (память о поэте) всё же не равен со всей буквальностью поминкам (памяти о человеке). Мы не за поминальным столом, где уместны спонтанные выплески сугубо личных переживаний.
На попытки Кутенкова и Милешкина всё-таки вести мероприятие в намеченном русле Николай Григорьевич отвечал уклончиво, но от того не менее радикально.
Один из приглашённых Кутенковым и Милешкиным литературоведов буквально протиснулся к микрофону, однако Тюрин-старший тут же положил перед ним свои часы с недвусмысленным комментарием: «Это не подарок, а напоминание о регламенте». Литературовед внутренне сжался и, стараясь избегать конфликта с Тюриным-старшим, выступил совсем кратенько, а затем поспешил вернуться на прежнее место.
В результате Кутенков и Милешкин, извинившись «за некорректное поведение Николая Григорьевича» были вынуждены со скандалом покинуть помещение. Поневоле стушевались и приглашённые Кутенковым литературоведы.
Что ж, друзьям «Стихотворного бегемота» ничего иного не оставалось, как стушеваться – ведь навязывать отцу поэта заранее намеченный сценарий вечера как раз было бы некоторым невольным уважением по отношению к отцу поэта. Понять и, более того, уважить чувства Николая Григорьевича в свою очередь очень и очень можно. Человек пережил личную трагедию.
Единственное, что остаётся добавить: для сохранения нашей благодарной памяти об Илье Тюрине литературоведческая опция в принципе была бы как раз не лишней. Что ж, будем надеяться, что, несмотря на скандал в библиотеке, эта опция успешно продолжит существовать.
