К счастью «портрет» Сильви Вартан, затаившийся в моей необъятной коллекции, не имеет ничего общего ни с «Портретом» Гоголя, ни, тем более, Дориана Грэя, потому и мой – любительский, выглядит рядом с ним вполне солидно и неуязвимо.
Именно думаю, а не слушаю слова и мелодии её песен, всегда умеренно остроумных, но не монополизирующих слушателя чрезмерной задушевностью. Именно думаю, мысленно перечисляя то, что запоминал о ней примерно с пятилетнего возраста. В первую очередь имя – Сильви Вартан. Не знаю, как кому, а мне становится просто интересно, словно ребенка взяли на взрослый фильм, который неожиданно начинает ему нравиться, и мальчик понимает, что ему повезло.
Вот что происходит всякий раз, когда я думаю о Сильви, а не сдаю экзамен по буклетику из коробки с лазерным диском.
Словесный портрет певицы будет похож на отчет болгарского разведчика. Когда-то сжатый и рациональный: армянка, много родни в Болгарии, замужем за французом, он тоже, кстати, певец, впрочем, всё это, полковник, вы знаете не хуже меня… Вот именно – когда-то этого было достаточно, чтобы насторожить и увлечь, превратив персонаж второго плана в аналог Миледи из «Трех мушкетеров», но сейчас подобные факт звучат как скучный треп дорожного попутчика. Откуда в современной Болгарии супер-агенты? Государство рассчитывается с ними пенсией в виде недорогих венков. Именно такой, не траурный, а, скорее, похожий на боа танцовщицы, будет уместно повесить и на портрет Сильви Вартан, пока нас никто не заметил.
Обладая всеми данными заграничной дивы, эта математически точная в каждом жесте артистка, тем не менее, связана с восточным блоком буквально как «шпион». Недаром в ряду полусотни её хитов в Союзе, что характерно, был умеренно популярен только жалостный «Николя» венгерского композитора, которого звали, разумеется, Иштван Надь. Помнится, я сразу кинулся искать имя автора, уловив кабацкие нотки посреди каверов Уоррена Зивона, Гери Райта и Линн Андерсон.
Первым при слове «Сильви» возникает не лицо, а порыв морского ветра – шелестя обложками журналов в киоске на набережной, либо одной из них на стене комнаты, расположенной за тысячу верст от побережья.
Первой возникает одноименная песня Азнавура, скользящая по магнитной ленте с грацией парусной яхты, словно спущенный со стапелей галантерейной лавки сувенир.
Затем – вожделенные брелоки, значки и зажигалки под музейным стеклом, которыми ты любуешься, привстав на цыпочки, в нарядных, припасенных для этого лета сандаликах, пока за тобою снисходительно наблюдает девушка с прической а ля Сильви Вартан.
И всё это «богатство», собранное в одном тесном месте, в ювелирном отделе универмага, не подходящем для сцены ограбления ввиду мизерной стоимости предметов (сотни таких же дублей томятся на складе, и не будут раскуплены за сто лет) почему-то напоминает финальный ребус «Соляриса», который, кстати, еще и не снят и не показан.
Ты, конечно, успел вычитать из газет типа «За рубежом» про соперничество «шейломанов» и «сильвофилов», которыми здесь у нас, естественно, и не пахнет. Тебе даже известно, как смешно Сильви поёт песенку «Цепи», выговаривая «шанс» вместо «чейнс», и всё равно её вариант нравится больше, чем версия Битлз, безжалостно уведенная, как ребенок маньяком в кусты, за несколько секунд до нормального финала.
Но главное в том, что полвека спустя, когда десятки раз изменится прическа продавщицы, только ты станешь вспоминать этот эпизод. Ты, и никто другой. Где было всё – и море, и похожий на Хоттабыча еврей-киоскер, и сама парижанка Вартан, роняющая брызги на транзистор, лопоча по-своему, как в кино. Вот именно – ничего этого не было на самом деле. А образы навеял портрет из журнальчика Nous – les garcons e les filles, чудом не слетевший со стены за все эти годы, не сорванный в порыве прощания. Не слишком ли много чудес, месье?
Ты, и никто другой. Потому что это твоя – персональная кавер-версия одной фирменной вещи, где тебе по-прежнему понятны лишь отдельные слова, точнее – шорохи, вздохи, подрезанный суровым звукорежиссером смех, а чаще – обычное молчание, которое можно заполнить только лишенными смысла тоской и любовью. Потому что у других полно историй этого типа. Делиться ими принято редко, неохотно, предварительно выведав, что собеседнику действительно ведомо, о ком речь. А затем и вовсе перестают это делать, потому что трудно поверить, чтобы кто-то хранил верность кумиру с тех лет, а не прочел о нем в таблоиде на той неделе.
Когда я думаю о Сильви, песни восстают из прошлого не в виде мелодий и бойких фраз, а как фрагменты тех мест, где и когда они могли бы впервые коснуться моего слуха с наибольшей вероятностью, а могли бы и нет.
Я вижу транзистор на кожаном ремешке, чьи батарейки еще не сели, но не вижу лицо владельца– настолько оно идентично тысяче лиц, с решительным видом марширующих в поисках мороженого или пива под одну из песен Сильви Вартан. Которую целое лето передают румыны.
Лицо хозяина приемника спрятано от меня так же, как лицо той девушки, что вышагивает, опережая меня на дюжину шагов, вдоль шлюзов Днепрогэса.
Я слышу… нет, скорее замечаю имена и шаги героинь французских фильмов, улизнувших с экрана, чтобы испытать мою веру в сверхъестественное. Соланж, Миледи, Летиция, Франсуаза – выстукивает мой портативный «Ремингтон» в унисон перестуку их коротких каблучков.
Когда-то на них, не комплексуя, спокойно откликались местные кокетки. Эти киношные имена сохранятся за ними навечно. И даже теперь, когда хозяйки имен и транзисторов, безликие, как магнитная лента без коробки, плавают в том неглубоком пригородном подземелье, куда рано или поздно попадет любой, кто был и не был с ними знаком, сами имена, вернее, клички, балансируют в кладбищенском воздухе над табличками, где указаны их настоящие имена.
Эпоха Сильви Вартан полна песен с надрывом, но без фальши. Возраст и двухминутный формат не позволяли злоупотребить ни тем, ни другим, провоцируя многократное прослушивание и разглядывание.
Сильви Вартан была непринужденно безлика, и в этой неприметности была частица того острейшего, что всегда сопровождает наготу и соблазн. И это при том, что атлетическое тело танцовщицы было драпировано по новейшим фасонам. Легко меняя облик, она чередовала имиджи, словно перелистывая страницы журнала мод.
Десятилетия ностальгических переживаний, страх напрочь позабыть не просто все эти мелочи, но и сам их прелестно-воздушный дух, сжимаются до трех минут счастья, которое, как сердце в груди, трепещет в тебе до конца.
👉 Бесполезные Ископаемые Графа Хортицы
Telegram I Дзен I «Бесполезные ископаемые» VK
Далее:
* Фея с волшебными палочками
* Человек из лодки
* Зодиак почти не виден