(из цикла «И память Каменки любя…»)
В 1839 году В.Л.Давыдов был «обращён на поселение» в Красноярск, где и прожил до конца своей жизни.
Семья росла: уехали на поселение с четырьмя детьми, в Красноярске родились ещё трое. И первая забота – обучение детей. В Красноярске у Давыдовых был клавесин (первый в городе!), они создали у себя в доме (для их семьи дом небольшой – пять комнат) домашний класс для своих семерых детей, который могли посещать все желающие (а программа их домашней школы позже стала основой для программы обучения Красноярской мужской гимназии). От местных жителей Давыдов получил прозвища «Властитель дум», «Короб просвещения». Но Давыдовы прекрасно понимали, что этого недостаточно.
18 февраля 1842 года Николай I разрешил детей декабристов принять в государственные учебные заведения, но дети должны были лишиться фамилий отцов, а называться по отчеству. И Давыдов согласился. Как писал генерал-губернатор Восточной Сибири В.Я.Руперт, «один только Давыдов умел понять и вполне почувствовать всю благость снисхождения и милосердия». Этот поступок вызвал бурю негодования у сосланных. Ф.Ф.Вадковский писал И.И.Пущину: «А что ты скажешь о Красноярском Васе? Вот на этого я зол донельзя! Несчастный, который, чтобы иметь лишнюю копейку на лишнее блюдо, продаёт своих детей и убивает жену! Мне удалось славную остроту отпустить на его счет, когда мы узнали его ответ. Я сказал, что он поступил, как нежный отец, и дал свое согласие на предложение, сделанное ему единственно, чтобы провести черту между своими детьми побочными [узаконенными], которые будут носить его имя, и законными, которые будут называться чёрт знает как!» Осудил Давыдова и М.А.Фонвизин: «Я не поступил бы так и нахожу, что все наши, отказавшись, поступили по совести и сделали должное».
Что можно здесь сказать? Сам Василий Львович так объяснил свой поступок детям: «Наш случай совершенно исключительный во всех отношениях, наша семья в совершенно особом положении». Осуждавшие Давыдова забывали, что в семье действительно катастрофически не хватало средств к жизни (Вадковский зря ёрничал, говоря о «лишней копейке», - их действительно приходилось считать), да и связей, как у Волконских и Трубецких, у Давыдовых уже не оставалось. Своим согласием Давыдов хотел хоть как-то восстановить детей в дворянских правах, дать образование и надежду на будущность… Это хорошо понял Е.П.Оболенский, писавший Давыдовым: «Вы поступили так, как подсказали вам искреннее чувство вашего долга и глубокое убеждение, что вы не в силах обеспечить вашим детям какую-либо будущность».
В 1843 году Василий, а позднее Иван и Лев (теперь – Васильевы) были приняты в Московский кадетский корпус. А ещё раньше Пётр Давыдов написал родителям, как его радует мысль, что он увидится с братьями…
Начало 1850-х годов принесло Давыдовым огромную радость: в 1850 году к ним приехал сын Пётр, а в 1852 году – дочери Екатерина и Елизавета. Пётр и Екатерина встретили здесь свою судьбу: Екатерина вышла замуж за есаула Енисейского казачьего полка В.Переслени, а Пётр женился на дочери Трубецких Елизавете. В 1853-м приедет погостить Василий.
Сохранились акварели дочери декабриста, изображающие жизнь семьи. Вот терраса дома Давыдова. Справа – его дочери Соня и Верочка, им 15 и 12 лет. По ступенькам поднимается Алёша (ему 8 лет). На стуле сидит Василий Львович, а рядом - Саша и Лиза. В окно выглядывает Александра Ивановна.
А это семья на пикнике недалеко от города:
Но годы берут своё… Ещё в 37 лет Александра Ивановна писала: «Нынешней зимой мы все немного в семье пострадали - от простуды, а мы, я думаю, с мужем - от старости. В Сибири она как-то скорее приходит, не для туземцев, а для такого рода переселенцев, как мы: из товарищей мужа трёх не найдёте без седых волос и заметных морщин, хотя стариков не много. Если бы кто из знакомых наших в России увидел нас... то, уж верно бы, не узнал».
Они крепятся, оставаясь верными своим идеалам.
Сохранились фрагменты сатирической поэмы Василия Львовича Давыдова «Николосор» (так он называл Николая I по аналогии с именем вавилонского царя Навуходоносора):
Он добродетель страх любил
И строил ей везде казармы.
И где б её ни находил,
Тотчас производил в жандармы.
…При нём случилось возмущенье,
Но он явился на коне,
Провозглашая всепрощенье.
И слово он своё сдержал...
Как сохранилось нам в преданье,
Лет сорок сряду всё прощал,
Пока не умерли в изгнанье...
Здоровье всё больше подводит Василия Львовича. Сказываются, видимо и старые раны, и годы каторги. «В Красноярске, - напишет жене Евгений Якушкин, - я приехал прямо к Василию Львовичу Давыдову. Я не знал, можно ли у него мне поместиться - но так как решился остаться в Красноярске только на несколько часов, то и не посовестился на это время стеснить его. Давыдов принял меня с распростёртыми объятьями... [Он] меня чрезвычайно поразил. Это был первый из виденных мною сосланных, который опустился и совершенно одряхлел. Это развалина во всех отношениях». Он ещё бодрится, пытается шутить. После сильной простуды, когда он на три недели совершенно потерял голос, Василий Львович сообщит: «Правда, петь мне не нужно, но говорить надобно. Теперь голос возвращается. Я начинаю издавать звуки, хоть не совсем такие, как Виардо Гарсия, однако меня можно слышать за несколько шагов».
25 октября 1855 года Давыдов умер «от старости», как было указано (а было ему всего – по нашим понятиям - 62 года). Он более чем на полгода пережил «Николосора» и совсем немного не дождался амнистии.
К счастью, предсказание Давыдова о «рассеянных обломках могильного креста» и «почти стёртых» «словах надгробной надписи» не сбылось: мраморный памятник, изготовленный в Италии, был в 1883 году установил на могиле декабриста его племянником и стоит там до сих пор.
А Александре Ивановне судьбой было отпущено ещё сорок лет жизни…
Окончание – в следующей статье. Голосуйте и подписывайтесь на мой канал!
Карту всех публикаций о декабристах смотрите здесь
Здесь карта всего цикла о Каменке
Навигатор по всему каналу здесь