С Московского вокзала мы добирались до дома уже почти ночью. Пустое метро. На улицах тоже почти никого не было. Когда мы зашли в квартиру, стало как-то совсем неуютно. Хотя внутри чувствовалась жизнь, люди: вот неаккуратно брошенные тапочки у порога старика-соседа, вот свежий листочек, сорванный с настенного календаря – но все же было как-то пусто. Теперь мне не суждено было видеть ничего кроме коммунального быта. Немного сложно было признаваться себе в этом, но весь ужас, который с нами происходил за последние пару недель, был тем единственным смыслом жизни, который вообще все наполнял хоть каким-то смыслом. А теперь его снова нет. Я еще ничего не терял по-настоящему близкого, но мне казалось, что именно так должен себя ощущать человек, у которого отняли что-то очень важное для него. А впрочем, нужно постараться как-то вернуться в эту жизнь, иначе совсем худо будет. В ту ночь я сразу же уснул и не видел ни одного сна. А утром, невыспавшийся, с тяжелым камнем на душе, собирался в школу.
Все было как обычно, даже слишком. Одноклассники даже не очень-то интересовались моим отсутствием. Мой лучший друг Димка, оказывается, пару раз звонил по телефону: ему ответили, что мы уехали, но он решил просто сказать всем, что я заболел. Классный руководить все же вызвала меня и устроила небольшой допрос о том, что случилось. Что случилось? Да ничего, просто моя бабушка потерялась в лесу, и мы почти неделю ее искали, а потом сходили к ведьме, и после невероятных ужасов она явилась обратно, да не одна, а с какими-то «они», которые изводили нас все это время.
– У нас бабушка потерялась в лесу. Ей девятый десяток, мы были вынуждены в срочном порядке уехать в деревню и присоединиться к ее поискам. Вот записка от матери.
– Какой ужас, ее нашли?
– Да, но она повредилась рассудком, и вчера ее положили в клинику.
– Ох, ну это ничего, как хорошо, что такой пожилой человек в лесу смог сам выжить, сейчас не каждый и из молодежи смог бы.
– Наверное…
– Не наверное, а точно! Она все это время была в лесу одна?
– Ну, почти.
– Какой ужас! Что ж, главное, все закончилось, а тебе пора бы приступить к учебе. Ты очень сильно отстал, ты знаешь об этом?
– Подозреваю.
– А и нечего подозревать. У меня список всех работ, к которым ты должен приступить, зайдешь за ним ко мне в кабинет после уроков. И еще контрольная по немецкому.
– Хорошо.
– Я вижу, ты переживаешь?
– Нет, вроде все в порядке, просто...
– Понимаю-понимаю, ладно, не спеши. У тебя есть еще время до окончания четверти. Но не затягивай с этим, слышишь?
Мне ни с кем не хотелось общаться. Со своими деревенскими друзьями я, по всей видимости, окончательно поссорился. Одноклассники вели себя, как и раньше, все словно было неизменным. Да перемен и не должно было случиться, но было какое-то тяжелое предчувствие, что что-то должно было произойти, но это что-то куда-то пропало и теперь не произойдет никогда. Мне почему-то было от этого грустно. Очнувшись на уроке истории, я сразу же понял, у кого и что именно мне нужно спросить. Дождавшись окончания урока, я подошел к преподавателю, и убедившись, что нас никто не слышит, решил начать:
– Юлия Васильевна!
– Да?
– Простите, у меня вопрос не по теме, но очень важный для меня, можно?
– Спрашивай!
– Вам что-нибудь известно о истории Ленинградской области?
– Конечно, разве ты сам не знаешь, какие ожесточенные бои шли за Ленинград по этому периметру?
– Нет, я не об этом, раньше, намного раньше.
– Ну, смутно, об этом мало известно истории, а что тебя интересует?
– Просто... А кто там мог жить? Там всегда жили русские?
– Ну, где-то да, а где-то финны.
– Финны?
– Да, очень многие земли в этой области принадлежали финно-угорским племенам, а более подробно об этом мало кто знает. Это слишком узкая тема. А почему ты спрашиваешь?
– Да нет, ничего, просто легенды всякие, вот, слышал и решил уточнить, мало ли, это правда.
– Какие легенды?
– Ну, всякие там, про людей, которые в дырах, в болотах топились, или вот про рощи, в которых молились, а еще про какой-то народец древний, который...
– Ясно. В общих чертах, если тебе так интересно, сходи в библиотеку. Только не в школьную. У нас такой литературы нет.
– А в какую?
– Ну, да вот хотя бы в библиотеку имени Толстого на Шестой линии. Она, правда, взрослая, и книг на руки тебе там не дадут, но скажи, что тебе реферат нужно по очень узкой теме готовить, и уж в читальный зал тебя точно пустят.
Разумеется, это было первым, что я решил сделать, после того как освободился. Выйдя из школы, я уже почти никого не увидел – только младшие классы на продленке и вторую смену. Все ребята давно уже разошлись по домам или утащились шляться куда-нибудь во дворы за детской поликлиникой, стоявшей возле нашей двадцать восьмой школы. И я направился в библиотеку. Там я очень долго объяснял, что именно мне нужно, кто я такой и почему у меня еще нет паспорта. В итоге меня согласились впустить в читальный зал без оформления читательского билета, поверив, что тема, выбранная мной для реферата, и впрямь очень сложная. Пройдя по коридору, я попал в отдел краеведения, где меня встретила пожилая женщина в очках. Пока я мямлил о теме реферата, запинаясь и фантазируя на ходу, библиотекарь решила сразу же перейти к делу:
– История Ленинградской области? А какой период?
– Я не знаю, но древний.
– Древний?
– Ну да, я не знаю точно, но меня интересуют предания о народце, который там мог жить, и всякого рода странные захоронения.
– Захоронения? Это археология, сейчас…
– Археология?
– Да, уже по этой части. Какое же странное задание для старших классов! Мда, образование не стоит на месте… Из лицея?
– Нет, из средней школы, двадцать восьмой.
– А, ясно. Как интересно…
– Ну, и, там... Летописи, может быть, какие-нибудь?
– Летописи?
– Что-нибудь о местных преданиях, ведь должно было такое записываться.
– А какой район? Ладога?
– Ладога?
– Волховский район?
– Нет, Тихвинский.
– У-у-у-у... Какая глушь. Какие же там могут быть предания?
– Ну, есть же?
– Кто тебе сказал?
– Я сам слышал.
– В устной форме?
– Ну да.
– Вот оно что. В краеведы, значит, решили поиграть? Что ж, не самое удачное место… Ладога, Вологда, Ленинград... Хотя Тихвин – город-герой, и впервые упомянут он был, кажется, уже при Иоанне Грозном.
– Там, говорят, какой-то народец в древности жил.
– Народец?
– Ну да, а потом он сам себя заживо закопал.
– Ах, вот оно что, чудь... Странно, вообще-то, о чуди в этих краях... Надо посмотреть.
Через некоторое время мой стол в пустом читальном зале был завален грудой толстых книг, пожилая библиотекарь присела рядом со мной и начала сама листать книги, то ли сочувствуя из-за сложной темы, то ли из собственного интереса.
– Ну вот, смотри-ка: «Чудь заволочская. Сначала несколько слов о Заволочье. Этим словом наши предки – ильменские словене, вятичи и кривичи – около тысячи лет тому назад называли обширный край, раскинувшийся к востоку от Онежского озера. Называли так, потому что лежал он за междуречьями – перевалами, через которые приходилось перетаскивать (переволакивать) им свои лодки, когда они пробирались в эти места. Первоначально, в VII-VIII веках н. э., Заволочьем называлось лишь ближнее Заонежье до озер Белого, Кубенского, Лаче. По мере освоения Севера славянами границы Заволочья постепенно расширялись, и оно дотянулось до Мезени на востоке. Южной его границей служила река Сухона, на севере оно упиралось в студеное Белое море. О расширении границ Заволочья свидетельствуют, в частности, два завещания русских царей. Великий князь и первый государь всея Руси Иван III в «духовной грамоте», составленной им около 1504 года, писал «…да сыну же моему Василью даю Заволотцкую землю всю: Онего и Каргополе, и все Поонежье, и Двину, и Вагу, и Кокшеньгу, и Вельской погост, и Колмогоры».
– И что же?
– Вот, смотри, тут еще есть: «Чудь заволочская – это древнее дославянское население Заволочья, являющееся до наших дней в некотором роде исторической загадкой. Термин этот пущен в обиход летописцем XI века Нестором в «Повести временных лет».
– Да что это за чудь-то? Кто это?
– Слушай: «Ученые относят основное население Финляндии суоми (сумь), саамов (лопарей), эстонцев (чудь), карелов и вепсов (весь), а также исчезнувшие уже племена еми (ями), води, ижоры и чуди заволочской... СССР, численность вепсов... Тихвинский район...»
– Тихвинский?
– Да, а вот еще как интересно, слушай: «Чудь,чудь белогла́зая, чудаки́, чуцки́е – персонаж русского фольклора, древний мифический народ... Этот мифологический персонаж близок по значению к европейским эльфам и гномам, встречается не только в русском фольклоре, но и у саамов... – Вот, нашла... – Чудь или чудаки вырыли подкопы, ушли туда со всем добром, подрубили стойки и погибли. …У русского населения Заволочья сохранилась память о народе чудь, прежде жившем в этих местах. ...Бежала глубже в леса или убивала себя; лишь немногие оставались на прежних местах жительства. Записана и легенда о том как чудь «ушла под землю» – вырыла большую яму с земляной кровлей на столбах и погребла себя, подрубив столбы... – А вот еще, из другого справочника, тоже интересно, раз уж о преданиях говорить. – Дивьи люди живут в горах, выходы в мир имеют через пещеры... Ходят между людьми, но люди их не видят. Культура у них величайшая, и свет у них в горах не хуже солнца. Дивьи люди небольшого роста, очень красивы и с приятным голосом, но слышать их могут только избранные. Они предвещают людям разные события».
Сказать, что я осел на месте с открытым ртом, значит, не сказать ничего. Увидев это, библиотекарь продолжила зачитывать мне отрывки из книг, словно маленькому ребенку – сказку о страшном сером волке, поедающем непослушных детей. Это продолжалось почти час, а я все сидел и слушал, так и не сумев закрыть рта. Устав читать, библиотекарь с удовлетворенным видом ушла по своим делам. Я остался дальше листать книги и переваривать услышанное. Но не успевал я хоть как-то обдумать услышанное, как на глаза мне попадалась все более и более удивительная информация. А потом я наткнулся на археологический справочник, где были указаны губернии, уезды и волости с поселениями и деревеньками. Среди них я нашел свою родную деревню. Точнее, упоминание о кладбище. О нашем простом деревенском кладбище, с простыми советскими могилками, то самое кладбище, которое не раз являлось меня в моих дурных снах. Запись гласила: «...Жальничный (характер названия под вопросом) на юж оконечности д. ...На краю высокого обрыва ( 10 м) правого берега реки ... Известен в 1911, обследован... Размеры 40/50-20. Использовался как кладбище в 1941-1945. ...Частично разрушен. Жальничная оградка из камней не сохранились».
Время шло. Я старался ходить в библиотеку каждый день после школы. Но, разумеется, все вышло не так. Я был не из тех людей, которые, взявшись за что-то, например, записавашись в радиокружок или начав учиться на музыкальном инструменте, обязательно овладевали этим делом до конца. Вот и здесь: сначала через день, потом через неделю, а потом и вовсе вылетело из головы. Казалось бы, это не увлечение от скуки и даже не какая-то вынужденная монотонная работа. Это оно – то самое, что так сильно заставляло чувствовать жизнь, что не забывается и будет будоражить меня день за днем. Даже на пороге смерти я буду с волнением вспоминать об этом. Так я думал сначала. А оказалось, что могу и вовсе обо всем позабыть, просто выбросить из головы, потому что мне к пятнице готовить реферат по физике, нужно думать о предстоящем поступлении, девочка, которая мне теперь нравилась, кажется, влюбилась в одного хулигана, а еще мы с моим приятелем поссорились. Да много ли еще причин, и все они такие незначительные… Но я просто забыл. А когда вспоминал, то клялся себе, что это никогда не повторится, но по моей коже больше не бегали мурашки. И даже перебирая воспоминания перед сном, я спокойно засыпал, видя в своих снах совсем другие вещи.
Тетя Таня звонила несколько раз в начале месяца. Бабушку, с ее слов, продолжали лечить сильнодействующими лекарствами, но лучше ей не становилось. Она все реже и реже приходила в себя. Ремонт в доме был давно окончен, и теперь они с тетей Верой снова жили в деревне. Ничто их более не беспокоило. Это все больше заставляло меня задумываться о том, а не приснилось ли мне все это, словно какая-то страшная сказка из детства. Мама даже несколько раз порывалась съездить в Тихвин, хотя бы на пару дней, навестить бабушку, но так и не съездила. .Наши ночные кошмары совершенно рассеялись.
Как-то раз вечером, уже лежа в кровати с погашенным светом, я услышал, как засопела моя мама, и почему-то это вновь навеяло мысли о пережитом. Почему я об этом забыл? Почему я так и не довел дело до конца? Ведь я самому себе поклялся во всем разобраться, стараться что есть сил, даже если придется потратить на это всю жизнь. Завтра пойду в библиотеку… Вздор! Никуда я не пойду. Нет, нужно что-то делать, нужно... Я чувствовал, что все это словно требовало от меня какой-то расплаты, возврата долга, который мне было недосуг выплачивать. Оно показало мне жизнь – настоящую, с ураганом эмоций – а я об этом позабыл, словно ребенок, который обещал хорошо себя вести, если его прокатят на карусели, но сойдя с этой карусели, тут же принялся за старое. Странно, но я почему-то начал думать, что со временем все уйдет окончательно. Вот бы... Вот бы она еще раз заблудилась… Ну и чушь! Как такое вообще могло в голову прийти?! Мы бы вновь ходили по тем лесам, и быть может, когда «они» пришли бы к нам, я бы мог их спросить о чем-то. Может, с ними стоило попробовать заговорить? Бред, ну и бред. «Еще раз заблудилась…» Это что же получается? Мне эти переживания важнее, чем собственная бабушка? Отвратительно! «Никогда не озвучу это вслух. Самому от себя противно!» – С этой мыслью я и заснул.
Ночью меня разбудил какой-то скрежет под дверью в нашу комнату. Я насторожился. Не было и сомнений, что ничего такого не может произойти. Нет, ни капли страха или ожидания неведомо чего. Но все же там кто-то стоит. Может, кто-то из соседей? Подслушивает? А что можно подслушивать посреди ночи? Совсем крыша уехала? Нет, явно не за этим. Я четко слышал, как скрипит паркет в коридоре. Дальше все произошло так быстро, что я и сам не понял, как успел отреагировать. Я увидел, как дверь в нашу комнату, будто под сильным напором, начала открываться. Меньше чем за секунду я вскочил с кровати, и уже стоял у двери, изо всех сил подпирая ее изнутри. С той стороны слышалось спертое дыхание. Я узнал его: это был наш сосед, умалишенный дедуля. Ему было едва за шестьдесят, рассудка он лишился еще в детстве, после какого-то несчастного случая. С тех пор он заикался и болтал какие-то глупости. Но в целом, он всегда был спокойным и посреди ночи ни к кому в двери не ломился. «Черт, да что происходит?» – Я стоял у двери и слышал, как он как-то отчаянно, даже бессильно стонет, пытаясь попасть к нам. И тут он хрипло заорал не своим голосом, ни разу при этом не заикнувшись:
– Рита, Рита!
Мы не отзывались.
– Рита! Рита!.. Мне пальцы связали!
Мама тут же проснулась и испуганно вскочила, силясь сквозь сон понять, что происходит.
– Что? Что случилось?
– Не знаю, ломится сюда, какого черта ему надо?
– Рита! Рита, ты слышишь?
– Что вам нужно?
– Похороните меня! Похороните меня к ним!
– Что?
– Похороните меня, Танюше скажи и Верочке, пусть меня похоронят на кладбище, пусть в землю закопают к ним, иначе покоя не будет мне!
– Да вы что?!
– Похороните меня, Рита, сил нет, изведут, закопайте прямо в землю, туда, к нашим могилам!
Я все так же стоял у двери, шокированный, с широко раскрытыми глазами. Сон как рукой сняло. Я просто не знал что делать. Мама в точно таком же состоянии застыла у своей кровати как вкопанная и не могла произнести ни слова.
– Рита, слышишь? Похороните меня, в землю похороните, туда, к ним, покоя нет, тяжко мне. Тяжко!
– Хорошо...
– Похороните... Похороните... Похороните... Они мне пальцы связали! – С этим словами старик осел прямо на порог. Поняв, что он больше не напирает, я открыл дверь и увидел его лежащим без сознания на полу. В коридоре загорелся свет. Из соседской комнаты вышла соседка, тетя Лена.
– Что происходит?
– Я не знаю... Не знаю...
– Да что случилось-то?
Сначала в ее голосе угадывался настрой на ругань, но увидев мое перепуганное лицо, она повторила вопрос уже с тревогой и даже с долей сочувствия:
– Что случилось-то, Рома?
– Я... Я не знаю… Он в дверь ломиться начал. Сам. Я проснулся и подбежал к двери, а он ломится... Я не знаю, что с ним...
Следом вышел и другой сосед, дядя Сережа. Он внимательно посмотрел на меня и как-то устало проговорил:
– Наверное, припадок какой. Нездоровый. Или во сне что приснилось. Ну-ка... Помоги, Елен Васильевна. – С этими словами он поднял старика, и едва удерживая его, потащил в сторону его комнаты. Тетя Лена тревожно охала и вздыхала вокруг них, с шумом открывая дверь в комнату к старику. Кое как уложив пожилого соседа на постель, они попросили нас не переживать. Старичок-то нездоровенький, да и возраст уже не тот, мало ли, вдруг лунатить начал. Попрощавшись и пожелав всем спокойной ночи, они разбрелись по своим комнатам. Я закрыл дверь к нам, и обернувшись, увидел, что мама так и застыла, не в силах сказать ни единого слова. «Лунатить начал». У всех всегда одна и та же отговорка на все такие случаи.
С утра меня разбудил мамин голос в коридоре: она с кем-то говорила по телефону. Я был еще наполовину сонный, поэтому ничего толком понять не мог, а в голову лезли странные образы.
–Да, нас не было вчера вечером никого... Нет... Как перевели? В Ленинград? Как? Да ты что?.. – На этих словах я немного пришел в себя. По интонации я сразу же понял, что что-то случилось – опять что-то серьезное, прямо как в тот раз. Тогда я тоже лежал на кровати, а мама, затащив телефон в комнату, чтобы никто не услышал, заговорила особенно встревоженным голосом. Вот и сейчас я услышал, как она тихо заплакала, повесив трубку. На этот раз я не сомневался и не гадал: бабушка умерла. Когда мама зашла в комнату, я тут же поднялся с кровати и спросил:
– Что случилось
– Бабушка у нас умерла.
Вот и все. Конец истории. Каково теперь будет вспоминать все эти моменты? Теперь-то уж, наверное, не очень-то хотелось бы, чтобы бабушка еще раз заблудилась в лесу, чтобы еще что-нибудь такое произошло. Вот и все. Теперь уж точно ничего не произойдет. А ведь о таком исходе я даже и не думал. Бабушки теперь просто нет. Она была старенькая, это понятное дело, но все равно все случилось как-то внезапно. Пока я думал о своих собственных переживаниях и непонятном устройстве мира, человек, на фоне страданий которого все это происходило, просто умер, и все. Ее просто не стало. Паршивое ощущение. Когда-то кто-то сказал мне, что мы начинаем ценить то, что имеем, лишь тогда, когда это потеряно навсегда и безвозвратно. В точку. Мне стало так стыдно, что во всех этих страданиях я видел какое-то приключение, а теперь вот все – нет больше бабушки, она умирала все это время, медленно и неотвратимо подходила к концу. А я этого не замечал, занятый желанием понять непостижимое. Как же паршиво…
Мы молча сидели еще минут пять, а потом мама сказала:
– Ладно, тебе собираться пора, я пока что чайник поставлю.
– Хорошо. Когда похороны?
– Сегодня приедут забирать ее с Ленинграда.
– С Ленинграда? Как?
– Ее вчера еще днем, оказывается, госпитализировали сюда, а Таня только вечером узнала, нам пыталась дозвониться.
– Ничего себе. А она в больнице, значит?
– В больничном морге, наверное. Ночью умерла. Сегодня уже Таня приедет поездом. Еще Разумовы подъедут, и дядя Сережа приедет, он какую-то машину там обещался взять с работы, чтобы маму отвезти, а то ее кремировать... А ведь в земле... Надо... У нас... На кладбище...
Мы уставились друг на друга. Я не знал точно, о чем думала мама, но уже в следующую секунду в памяти всплыл ночной инцидент. И я уже был уверен, что наши мысли сейчас об одном и том же. «Похороните меня к ним, в землю закопайте». По спине пробежали мурашки. Да нет, что за бред, а сосед-то здесь при чем?
– Мам, помнишь ночью сосед ломился?
– Да. Это бабушка приходила.
– Да что за бред, да нет же. Да я сам видел, его дядя Сережа с тетей Леной в комнату к себе относили. Я сам видел, ну!
– Это бабушка приходила. Через него.
– Да почему? Почему ты так спокойно и уверенно об этом говоришь?
– Он никогда не слышал ни про Веру, ни про Таню. Никогда. Я с ним вообще не общалась, да и сказать ему никто не мог. Не мог он знать. Не мог просить, чтобы три дочери его похоронили. Не мог.
– Да что за?..
– Не бойся. Все хорошо. Это бабушка. Ей плохо, видимо, сейчас там. Она плохого не сделает.
– Мама!
– Не бойся, плохого не сделает. Она просто хочет, чтобы ее похоронили.
Спать больше не хотелось. Мы старались занять себя мелкими делами. Маме нужно было быстренько сходить на работу и отпроситься на три дня на похороны. Для меня она написала записку. Похороны дело серьезное, тут никто возражать не станет. Мне предстояло уйти с последнего урока. Дядя Сережа с родней должен был к тому моменту уже быть у больничного морга, а следом за ними должны были приехать и мы. Наверное, к моему возвращению из школы тетя Таня уже будет дома. Поедем втроем значит. А обратно? Неужели все в одну машину? Еще и с мертвой бабушкой? А гроб откуда взять? Я старался думать о всяком бытовом, пока не вышел на улицу. На улице почему-то было однозначно спокойнее, чем у нас в комнате. Проходя по Шестой линии Васильевского острова, я вновь вернулся к размышлениям о главном. «Бабушка приходила». Неплохо… «Через него приходила, он не знал никогда ни про Таню, ни про Веру». Что же это такое-то? Бабушка умерла…
Повалил снег. Уже подходя к школе, я вдруг вспомнил, что больше всего на свете мне хотелось продолжения, что я клялся никогда не предавать этого воспоминания в своем сердце и забыл о нем меньше чем через месяц. Просил его вернуться, надеялся, что быть может, в моей старости произойдет хотя бы что-то подобное, что заново вдохнет в меня жизнь. Но я забыл. И оно вернулось – один раз, чтобы забрать бабушку. А перед тем как уйти навсегда вместе с моей бабушкой, оно словно навестило нас, чтобы помнили хотя бы иногда, или чтобы не сомневались, ведь мы все равно рано или поздно забудем об этом. Как-то так я себе это представлял. Это было похоже на наказание за неспособность помнить и чувствовать. А что будет, если я опять забуду? Оно заберет еще кого-нибудь? Да что за ересь, так и крыша уехать может. Я читал в каком-то романе, что люди часто начинают винить себя в бедах, которые происходят с их близкими, даже если они совершенно ни при чем. Наверное, если рассуждать логически, то со мной сейчас происходит то же самое. Но если прислушаться к внутреннему чутью, то все дело в том, что я просто забыл. И оно пришло, чтобы напомнить мне о том, чего забывать не стоит. Пришло вместе с бабушкой, чтобы уйти вместе с ней навсегда. В голове вертелись обрывки фраз: «Наверное ей сейчас плохо. Похороните меня к ним, в землю… Покоя не дают… Закопайте меня… Он никогда не знал ни про Таню, ни про Веру… Это бабушка приходила, через него…»
Весь день я сидел в школе, и мои мысли были все об одном и то же. Я изредка поглядывал на одноклассницу, которая мне всегда нравилась, и это меня немного отвлекало. Странно, мы учимся с ней в одном классе уже три года. Но я с ней так ни разу даже и не пообщался ни о чем. Даже удивительно, что такое возможно. И как назло, на русском языке нас впервые за три года усадили за одну парту. В соседнем кабинете проходило какое-то совещание с родителями младших классов, и из нашего кабинета попросили стулья. Мест на всех не хватило, поэтому за некоторыми партами сидело по три человека, а нас впервые за три года посадили вместе. Как назло – потому что в тот момент, когда я узнал, что нам придется сидеть вместе, я очень испугался, хоть и не подал виду. Все равно деваться было некуда. Я весь урок сидел и думал, каково было бы впервые с ней заговорить… Но о чем? Было бы здорово, если бы она знала все, что со мной происходит, но ведь это невозможно. А если бы я попытался ей рассказать, то разговор, наверное, прервался бы, не успев начаться: «Привет, ты знаешь, у меня умерла бабушка. Полтора месяца назад она заблудилась в лесу, ее никак не могла найти, пока к одной ведьме не обратились. У нас такие есть, они родом из других деревень, где все сами себя заживо хоронили когда-то давно, а все люди там обладали мистической силой и способностью общаться с нечистью, живущей в болотах. Да, кстати, видимо, у них-то и была наша бабушка. Она рассказывала, как пировала у них. А потом эти самые «они» поселились у нас дома и не давали нам спать по ночам. А сегодня ночью ко мне в комнату вломился сумасшедший сосед, дедулька-заика. Через него с нами общалась наша бабушка. Просила закопать ее в землю, а то ей покоя не будет». – Да уж, отличная беседа бы вышла. Точнее, монолог. Наверное, вышло бы еще хуже, чем с Ленкой.
Я так и не перемолвился с ней ни словом. А после этого урока отнес записку классному руководителю, и немного прогулявшись по школе после звонка, с тяжелой головой пошел домой. На улице все запорошило снегом. Наверное, возле школы после уроков сегодня будет снежная баталия. А у меня вот бабушка умерла. Она бы, может быть, тоже обрадовалась снегу.
Тетя Таня, действительно, была уже дома. Они с мамой сидели в комнате и пили чай, глаза у них были опухшие. Оказалось, половина родни сейчас в Ленинграде. К похоронам присоединятся еще и какие-то дальние родственники, и старые знакомые, которых я никогда и не видел даже. Они все пожелали принять участие. Кто-то из них уже даже заказал гроб и подъедет с ним уже к больнице. Да и дядя Сережа с остальными уже, наверное, пробирается туда по городу. Значит, сейчас до больничного морга, а потом едем все вместе в деревню. Закопаем бабушку в землю, как она и попросила.
