Через три часа подъехала пожарная служба. Оказалось, что добровольцам, которые бегали с тетей Таней и с тетей Верой, удалось потушить почти все. Прибывшие пожарные по правилам вынесли почти всю обгоревшую мебель и утварь, чтобы тщательно осмотреть помещение и затушить остатки пепелища в центральной комнате. Как оказалось, сам очаг возгорания был небольшим и пламя не успело как следует разойтись. Все оставшееся время до приезда пожарных оно просто тлело, едва ли разгораясь заново. Потушить его окончательно не удавалось, но и разгореться с новой силой ему тоже не дали. Со слов пожарной службы, нам очень повезло, если бы не грамотные действия вовремя подбежавших мужиков, пламя бы охватило стены, тогда весь дом вспыхнул бы практически за несколько минут. После такого потушить его было бы уже невозможно, а к моменту приезда машины от дома бы уже ничего не осталось.
Пострадал старый шкаф, он сильно обгорел и продолжал дымиться уже на улице. Вместе с ним обливали старенькое трюмо и комод, стоявшие рядом возле забора. Когда мы вошли внутрь, то увидели, что главная комната, где все и началось, почти вся почернела. Даже после работы пожарных в ней все еще стоял легкий дымок, хотя все тлеющие предметы вынесли и потушили отдельно, а помещение тщательно залили пеной. Портреты во всех комнатах обгорели. Странная картина: фотографии полностью обуглились за стеклом внутри рам, которые остались нетронутыми. Первой на это обратила внимание тетя Вера. Один из пожарников сказал, что это могло произойти из-за высокой температуры. Рамы остались целы, но бумажки внутри тут же истлели. Я не мог в это поверить. Возможно, это была паранойя, но ведь я видел этот дурной сон. Все это казалось каким-то ужасным предзнаменованием чего-то, что так и не смогло произойти. Нет, это все не просто так. Для всех них, для всех, кто просто стоял рядом и смотрел, может быть, это и были бумажки, истлевшие в пожаре, но не для меня. Тетя Вера тоже остановила взгляд на опустевших портретных рамках, внутри которых была лишь сгоревшая бумага. Она стояла и смотрела, словно тоже что-то силилась понять, а потом просто прошла дальше по комнате с каким-то даже безразличным видом.
В большой комнате все так же валялись полуобгоревшие поленья, которые пожарные следом за мебелью повыкидывали на улицу. Ковер и посуда... По полу была разбросана посуда, а в углу лежала сковорода. Видимо, вся утварь разлетелась, когда я разбил это кострище. Из-за этого и загорелись ковры, половики и занавески. Лучше бы я все это просто залил водой. Было бы меньше потерь. Но хорошо, что хоть так... Могло бы быть и хуже. Случись настоящий пожар, тушить его было бы некому и нечем. А к приезду машины от дома бы, действительно, ничего не осталось.
Васьки нигде не было. Грустно было думать, что он мог сгинуть в огне или задохнуться где-нибудь дымом. Но с другой стороны, крупного пожара все-таки не было и сгореть целиком он не мог. Тела его нигде не было, оставалось лишь надеяться, что он успел вовремя сбежать или же и вовсе все это время находился где-нибудь на улице.
Когда мы вышли обратно, на улице столпилась чуть ли не половина деревни. Тут же председатель, пожарные и местный участковый, который жил в другой деревне. Участковый долго о чем-то разговаривал с председателем, после чего задал вопрос одному из пожарных:
– Ну что?
– Там налицо следы поджога, словно костер пытались в доме разжечь.
Участковый устало перевел взгляд на меня:
– Парень, не твоих рук дело?
– Нет, что вы, он у нас не из таких, – вступилась тетя Вера.
– А почем знать?
– Нет, это не я... Это бабушка.
– Чего?
– Тс-с-с, она у них того, болеет, в смысле, – вмешался в разговор Николай Васильевич.
Я должен был бы подумать, что говорю лишнее и теперь из-за меня начнутся серьезные проблемы, но я ничего толком в тот момент не соображал. Я не чувствовал своего тела и до сих пор не осознавал до конца, что все это происходит в реальности, а не в моем очередном сне. Участковый вместе со старшим пожарной группы и Николаем Васильевичем разговаривали в стороне. Председатель что-то бурно объяснял своим собеседникам, эмоционально размахивая руками. После разговора участковый подошел ко мне, внимательно посмотрел на меня, поправил фуражку, и достав блокнот, склонился надо мной.
– Как было дело?
– Ну, я уснул.
– Хорошо.
– Остальные во дворе были, а я на печи лежал, напротив бабушка на кровати лежала.
– Так.
– Ей плохо было, а потом я уснул, мне всякая дрянь снилась. Пожар какой-то, люди там... Жуть… Но суть в том, что я во сне уже почувствовал, как дым кругом пошел, и мне приснилось, как бабушка все подожгла.
– Во сне?
– Да, а когда проснулся, то увидел, что бабушка вот возле этих полешек стояла, у нее посуда сверху была поставлена, и она... Ну... Не в себе была.
– Царь ты небесный, да что же это такое? – Всплеснула руками Таня. – Час от часу не легче!
– Да, ну, я вскочил сразу, а там уже и так все в дыму было, пнул ногой ковер, тушить начал, а потом уже все, сразу к выходу пошел, понял, что мне не справиться.
– Так.
– Я книзу пригнулся и бабушку за собой потащил.
– Молодец, это грамотно ты сделал. Только вот полешки-то... Полешки-то, чего их раскидал? Оно и перекинулось.
– Там все в дыму было уже... Не видно, я потушить хотел, но уже не смог.
– Так.
– Да, а потом... Потом, помню, упал у порога, хотел дверь открыть, но... Там еще такое было...
– Что?
– Там кто-то бегал в доме у нас, как во сне моем.
– Кто бегал?
– Какие-то дети в белых одеждах, они горели и танцевали... Так во сне было, а потом я их там, в дыму увидел.
Все стояли и смотрели на меня. Николай Васильевич поперхнулся. Но я все еще не осознавал, что и кому я рассказываю. Я просто говорил каким-то людям о том, что еще недавно стояло у меня перед глазами. То, что я слышал, и то, что я чувствовал. И как это звучало, нужно ли это вообще произносить вслух – обо всем этом я думать не мог. Перед глазами все еще был дым и люди в белых накидках.
– Это тебе, видать, со сна привиделось. Понятное дело, еще сон смотрел, а тут такое началось, вот и привиделось. – Николай Васильевич произнес это как можно громче, словно обращаясь к толпе.
– Это не все.
– А что еще?
– Я когда дверь открывать пытался, меня кто-то... Со спины к полу тянуть начал, за собой, назад.
– Батюшки...
Кто-то из стариков в толпе начал креститься. Кто-то просто стоял с задумчивым видом и молчал. Пожарные, как и участковый, видимо, пытались все осмыслить и понять, что из этого может быть правдой и какое этому может быть объяснение.
– Слушай, парень, а бабушка твоя в этот момент где была? – Спросил участковый.
– Сзади меня лежала.
– Лежала?
– Да, я ее тащил за собой до порога.
– Ну, вот все и сходится. Это, скорее всего, она тебя... Пыталась подняться, может быть. А в дыму ничего неясно, непонятно, вот и мерещится всякое, да тем более только после сна.
– Да-да, точно, так и было, привиделось ему, а то тут непонятно, что и думать.
– Да, а тянула его бабка, точно.
– И что написать мне теперь?
– Не знаю. Все-таки поджог ведь, получается?
– Но ведь злонамеренного-то вредительства нет?
– Вообще, я как есть напишу, а по существу если, бабушку-то вам в нужное место отправить надо. Там за ними и следят, и лечат. А тут угроза. Опасность для общественности. Мало ли что такому человеку в голову придет? Так ведь и убить может.
– Да ну, вы что, она у нас тихая!
– Как – убить? Да что вы такое говорите-то?
– Ну, положим, как есть, так и говорю. Если бы не удачное стечение обстоятельств, то уже могло бы что случиться.
– Да ведь она же старенькая, она болеет. Она не может зла желать.
– Зла-то не может, а вот случиться такое может. Потому как человек не в себе. Вот уже что случилось, а вы знаете, как деревенские пожары опасны? Не мне вам объяснять. Весь колхоз погореть может из-за одной вот такой чудной выходки.
– И что же делать?
– Понятно что. Я в протоколе как есть напишу. Но вам бабушку лучше в больничку положить. Дело заведется, а потом вы просто справочку принесете, что она болеет и в специальном месте-то содержится, и все! И дело закрыто. А так... А так непонятно, что и будет. Поджог ведь, получается.
Мы стояли все вместе: моя родня, напротив нас Николай Васильевич, мужчины в пожарной форме и участковый. Нас окружил люд почти со всей деревни. А бабушка тем временем, все еще не приходя в себя, лежала на подстилке и разводила руками, словно пытаясь отпихиваться от кого-то. Тетя Вера сидела рядом с ней и тихо плакала, пытаясь успокоить бабушку.
– Пусти... Не то, не туда. Надо идти, зовут, что сил никаких нет... Покоя не будет... Не будет... Нет покоя. Нет. Не отпустят... Изведут...
Под давлением общественности, ну и, разумеется, из-за собственных страхов Мама, тетя Таня и тетя Вера все же решили согласиться с тем, чтобы Николай Васильевич вызвал скорую помощь для бабушки. Объяснив причину вызова, он получил ответ, что в течение трех часов помощь вместе с врачом и санитарами прибудет на место. Мы в это время осматривали обгоревший изнутри дом и решали, как нам поступить. Ночевать в полуобгоревшем доме не хотелось, мерзнуть на веранде тоже. Предстояло ехать в Тихвин, либо на ночном автобусе, либо ранним утром, что означало, что мы все-таки еще переночуем. В темноте осенью идти до автобусной станции никто не хотел. Идти ночевать к соседке бабе Нине мы тоже не хотели. Пока продолжался спор о том, как правильно поступить, я стоял на улице и караулил карету скорой. Как только она заедет в деревню, я должен был выбежать на дорогу и помахать им рукой, указывая, возле какого именно дома их ждут. Толпа постепенно начала рассасываться и я увидел, как в толпе все это время стояли ребята. Маша, Даня, Степа и Лена. Все они были напуганы происходящим. Во всяком случае, так мне показалось, ведь мы все впервые видели пожар собственными глазами. Точнее, несостоявшийся пожар. Дома и раньше, конечно, горели в деревне. Но самый последний пожар случился, когда нам было по пять-шесть лет, и мы, естественно, ничего об этом уже не помнили. А тут такое на глазах. Паника, дом в дыму, люди в дыму, все кашляют и задыхаются, сумасшедшая старушка, кто-то бежит вовнутрь, чтобы потушить очаг, вываливается и тоже еле держится на ногах. Должно быть, все это выглядит со стороны впечатляюще. Не знаю, я ничего не помню. У меня до сих пор не образовалось четкой разницы между тем, что я видел во сне и в реальности. Ребята все еще стояли неподалеку. Они смотрели на меня все это время. Наверное, теперь я для них был окончательно поехавшим парнем. А может, им было меня жалко. Я не знаю, мне было все равно. Они побоялись подойти ко мне и просто смотрели на меня. Я тоже. Почувствовав, что еще пару секунд – и ко мне все же решится подойти Лена, я развернулся и мигом проскользнул на крыльцо. Мне не хотелось больше ни с кем общаться. Я не был обижен – мне было страшно. Если они и сейчас начнут надо мной смеяться, я просто этого не выдержу. Когда я зашел в дом, в котором стоял резкий запах гари, Таня позвала меня умываться. Только сейчас я заметил, что мы все были чумазыми и в испачканной одежде. Мама и Вера еще не сильно, а вот Таня больше всех. Она приготовила для меня целый рукомойник теплой воды с мылом и полотенцем. Когда я взглянул в зеркало, то понял, что больше всех измазан был я. Просто черт какой-то с Либежгоры. Неудивительно, что ребята боялись ко мне подойти. Остальные ведь тоже, наверное, были измазаны, кто забегал в дом. А кто именно забегал к нам в дом, пытаясь побороть огонь? Сколько я ни силился, я не мог вспомнить. Ничего, абсолютно ничего. Пока я умывался, родня начала меня хвалить. Это было странное чувство, от которого я чуть не расплакался. Хорошо, что этого было не видно, пока я умывал намыленное лицо. Они меня хвалили не так, как это обычно делают старики, когда нахваливают кого-то, а как-то искренне, по-настоящему. А мне было почему-то стыдно и хотелось плакать. Я взболтнул лишнего участковому и наговорил всякого прямо перед толпой. Меня обвинили в том, что именно из-за меня по большей части разгорелся огонь, ведь я развалил разгоравшийся очаг. Да и вообще, сегодня я, кажется, выглядел как главный сумасшедший. А меня все-таки хвалили и обнимали.
Я выглянул в окошко, и убедившись, что там больше никого нет, вышел на улицу, чтобы дождаться скорую помощь. Пока я ходил возле дома, пиная камни, солнце постепенно стало клониться в сторону леса. Каждый день становился еще короче предыдущего. Родня с шумом перетаскивала одеяла из избы на веранду, громко хлопая дверьми. Судя по всему, ночуем здесь, а завтра уезжаем в Тихвин, в квартиру тети Тани. А следующим днем, значит, в Ленинград. Неожиданно как-то. Неужели вот сейчас бабушку осмотрят, заберут, и дом будет пустым? Нет, наверное, по утрам тетя Вера будет приезжать, разумеется, с тетей Таней, хозяйство как-никак. Но дом-то как перевалочный пункт будет. Жить в нем никто не станет теперь, пока его не отремонтируют. Как-то непривычно и пусто от этой мысли, даже если и ненадолго все это и к следующему лету все будет как раньше –все равно.
Издалека послышался гул автомобиля. Я насторожился и стал смотреть вдаль, ожидая увидеть скорую помощь. Я даже не сомневался в том, что это она, потому что больше здесь проезжать некому и некуда. Вот в соседней деревне – там да. И автобусы ходят, и машины дальше проезжают по трассе, а здесь глушь. Последняя разбитая дорога у нас же в деревне и кончается. А за ней только лес. Из-за угла, уже с громким ревом, показалась неспешно ехавшая карета скорой. Я выбежал на середину дороги и замахал руками, медленно отходя к дому, чтобы машине было где встать на обочине. Тима залаял. Вместе с ним, почуяв чужих, залаяли и другие собаки на деревне. Машина остановилась, и из нее вышел водитель, который сразу же закурил, а за ним женщина в возрасте и двое крепких мужчин. Все они были в обычной гражданской одежде, кроме женщины-врача в белом халате.
– Здравствуйте.
– Ну, здравствуйте, в доме бабушка-то?
– Да, в доме, пойдемте.
– А собака не укусит? Привязана?
– Да, она во дворе сидит.
– А, ну ладно.
Женщина в халате с одним из мужчин пошла за мной. Второй остался с водителем и тоже закурил. Мы поднялись по крыльцу и зашли через коридор в избу.
– Ого, это, значит, у вас же пожар был?
– Да, случилось вот, по нашу душу.
– А, ну, все понятно. А нам-то сказали, что поджог, бабушка чего напутала, мы думали, чужую избу спалили, разбирательство будет.
– Да ну, еще чужую не хватало!
– Ну, все ясно! Все ясно.... Ну, где?
– Да пойдемте, вон, у печи.
– Как зовут-то?
– Александра. Да Шурушкой все называют.
– Ну ясно. Баба Шура, здравствуйте.
– А-а... Добро...
– Здравствуйте!
– Здравствуйте.
– Как поживаете, хорошо себя чувствуете?
– Не понимаю я...
– Болит что-нибудь?
– Голова болит...
– Ясно, а что случилось? Говорят, пожар у вас случился?
– Дак пожар, вот как все погорело, пожар, милая, пожар.
– А как пожар-то случился? Закурил кто?
– Нет, не курит же никто, не курит. Вон... Окаянные, покоя мне не дают, пока не сведут в землю хладную... Все что-то...
– Кто?
– Да вон, там которые, все что-то ходят.
– А кто ходит, баба Шура?
– А не знаю, кто и есть, они всякие, они, что сами ушли, а есть другие, да они все из дыр смотрят, все кушать просят да всякие вещи говорят.
– Ясно, а какие вещи-то говорят?
– Да все хотят, чтоб с ними пошла, что нет места здесь мне теперь.
Тетя Таня отвела врача чуть в сторону и в двух предложениях рассказала о том, как бабушка заблудилась в лесу, а когда вернулась, то все реже и реже приходила в себя. То хлеб под стол крошила, то все кого-то видела, то посуду доставала, чтобы неизвестно кого покормить, то с фотокарточками за ужином сидела, а однажды и на крышу голая залезла.
– Понятно, понятно. Ну что ж, в любом случае, даже если диагноз не страшный, хотя кажется все плачевным... Лучше временно изолировать. За таким человеком, сами понимаете, глаз да глаз, на минуту оставишь – и вон что случиться может. Иначе нельзя, не имеем права... Бабушка с нами поедет, а там уж видно будет.
– Что поделать...
– Ну, а что поделать, посмотрим, посмотрим. Полечимся, понаблюдаемся, того глядишь – и что-то конкретное сказать можно будет.
Женщина в белом халате попросила собрать в мешочек необходимые личные вещи, которые понадобятся бабушке. Тетя Вера и мама не переставая расспрашивали врача, насколько все серьезно и как долго лечится, но та все время отвечал лишь одно:
– Я ничего пока что о характере заболевания сказать не могу. Рано судить. Посмотрим.
Тетя Таня молча собирала вещи бабушки. Когда все было собрано: полотенце, кое-что из белья и тапки – врач оставила номер телефона, по которому можно было позвонить уже завтра утром и узнать, в каком отделении наша бабушка. Также она попросила имеющиеся у нас документы и свидетельства, по которым можно было бы точно установить личность. Она еще почему-то так странно спросила:
– Имеется что-нибудь такое? – Как она сама объяснила позже, многие из деревенских старожилов в этих краях не имели паспортов, несмотря на то что, казалось бы, уж в наш-то век всему на свете есть свой учет.
Бабушке помогли собраться, объяснив ей, что ей нужно в больницу, где ее вылечат. Она сначала испугалась и не захотела ехать, а потом послушалась. Какое-то печальное смирение было в ее глазах. Она даже тихо проговорила: «Пора, значит». Тетя Таня тут же ее отругала за такие слова, а тетя Вера прослезилась. Все были удручены. В момент расставания она выглядела такой покинутой, словно мы ее бросили. Тетя Таня еще раз попыталась заговорить о том, что нужно сделать, чтобы в дальнейшем оформить попечительство и чтобы старушка доживала свой век с родными, но женщина в халате ответила лишь:
– Обязательно, обязательно так и сделайте, но сейчас необходимо осмотреть, мало ли что.
Мы все помогали бабушке разместиться в автомобиле. На улицу вышла и соседка баба Нина – поинтересоваться, что происходит. Особо ей никто ничего не объяснил, да она и сама все понимала. Обнявшись, старушки попрощались. Мы тоже, уже по третьему разу, обнялись и простились с бабушкой, хотя уже завтра собирались ее навестить. Двери кареты захлопнулись, двигатель зарычал, и машина постепенно тронулась с места. А мы стояли и смотрели вдаль, даже когда она пропала из виду, мы стояли и слушали, пока звук вместе с эхом окончательно не стих.
Тетя Таня растапливала печь. Я с опаской смотрел на языки пламени в топке. Кажется, теперь я всегда буду побаиваться огня. Мы решили стопить ее последний раз в надежде, что она хоть как-то прогреет веранду. Но поскольку это было маловероятно, мы решили оставить греться на затопленной лежанке одеяла, чтобы они стали теплыми, перед тем как мы отнесем их. Мы наскоро поужинали, и теперь я стоял возле лежанки и следил за тем, чтобы одеяла не сгорели, изредка их переворачивая. Второго пожара никто не хотел.
Пока я стоял и следил за одеялами, кто-то неожиданно постучал в окошко возле кухни. Я вздрогнул. Тетя Вера с тетей Таней были на веранде, а мама отошла в туалет. Неприятное ощущение охватило меня. Было уже темно. Я преодолел себя и направился к окну. Особенно пугающим было то, что с момента стука прошло уже какое-то время, за которое любой ожидавший постучал бы еще раз. Да и Тима – обычно он лаял, когда подходил кто-то из чужих, а тут тишина. И чем дольше это длилось, тем больше было похоже, что второй раз стучать никто не собирался. Вроде бы ничего такого, но все же непонятно. Почему никто не стучит? Может, сейчас, вот в этот миг, может, вот сейчас, когда я уже почти у окна? Нет. Я выглянул в окно, но никого не увидел. Кромешная тьма, в которой из-за света в доме нельзя было разглядеть даже забора. Было видно лишь мое собственное отражение. Я придвинулся вплотную к окошку и ладонями закрыл небольшой участок окна от комнатного света. Теперь я смог рассмотреть кусты шиповника и пустую скамью. Меня передернуло от подступившего холода. Странно, неужели опять? Но ведь бабушку увезли... Нет, теперь, скорее всего, ничего не должно такого произойти. Нет, маловероятно. Тогда кто? Кто-то постучал в окошко и убежал? Может, птица? Резко открылась дверь в избу. Через порог шагнула мама, я с облегчением выдохнул.
– Мне послышалось, или кто-то в окошко постучал?
– Птица, наверное.
– Ты слышал?
– Да, но никого нет, я уже посмотрел.
Мама подошла к окошку и тоже постаралась что-нибудь разглядеть в нем.
– Какая темень…
– Ага.
– Жутковато.
– Да ничего, теперь все хорошо.
– Завтра бабушку навестим и, наверное, поедем в Ленинград.
– Да, я так и думал.
– Ну хорошо, ух, ну и дубак в коридоре, а нам еще на веранде спать.
– Кстати, одеяла уже все горячие.
– Не пригорели там?
– Не, я слежу.
– Ну и запах, до сих пор стоит, все гарью пропахло.
– Мда, ремонт предстоит немалый.
– Ну, обои все заново поклеить, да что с половицами делать теперь – непонятно.
– Менять?
– Да кто ж их теперь поменяет, только если дядю Витю-плотника просить.
– А можно и просто зачистить да покрасить сверху, под ковром и не видно ничего будет.
– Наверное.
Мы взяли одеяла и подушки с лежанки и пошли на веранду. Пока мы шли по коридору, я почувствовал глубокий осенний холод, словно на улице. То ли еще будет зимой, коридор зимой вместо холодильника. На веранде сидели тетя Таня с тетей Верой. Закончив уборку, они взяли у нас из рук теплые одеяла с подушками и принялись застилать их на старинные огромные кровати. Их было две. В тесноте, да не в обиде, как часто поговаривала бабушка.
Когда мы улеглись, я последний выключил свет и побежал до кровати. Хорошо, что меня ожидала теплая кровать. На веранде было немногим теплее, чем в коридоре. И ложиться в ледяную постель такой ночью было бы не самым приятным, да, это мы здорово придумали – нагрели постельное белье, и теперь можно спать спокойно. Но сон почему-то не шел. Без света улица сразу стала как-то ярче и светлее. Теперь можно было разглядеть очертания домов и столбов при лунном свете, в том единственном окне, которое мы не стали занавешивать. Остальные, которые были возле кроватей, мы занавесили коврами и шубами, заткнув ватой щели в рамах, чтобы хоть как-то сохранить тепло. Мои размышления прервал скрип в коридоре. Да что за ерунда? Ну, не может быть. Половицы предательски скрипели. Но вполне себе обыденно, так, словно кто-то привычно подошел к двери на веранду. Это не было тем посторонним скрипом, который то появлялся, то пропадал. На сей раз он был вполне ясным и отчетливым. Из-за этого я не очень понимал, что происходит, стоит ли бояться, или... Или что вообще это может быть?
– Да кто хоть там бродит-то?
– Ты тоже видела?
– Кого видела?
– В окошке.
– Ну, еще не легче.
– А ты про что?
– Да под дверью что-то скрипит.
– Да что ж это такое-то, что хоть все происходит-то что то неладное!
– Я тоже слышу, мы тут с мамой к двери ближе всего лежим, тут хорошо слышно, кто-то крадется словно.
– Батюшки, свят-свят!
Тетя Таня встала с кровати и тихонечко начала пробираться к двери. Я тоже встал и побежал к выключателю. Мы с тетей стояли и таращились на дверь. Кто-то скребся в нее внизу со стороны коридора. Я немного боязливо, но решительно оттолкнул дверь. Перед нами стоял кот.
– Васька!
– Ну, нифига себе!
– А мы уж думали, куда хоть ты пропал, а ты объявился наконец-то.
– Кто там, Васька, что ли?
– Ну... Стоит и пялится.
Мне было немного не по себе, и я побыстрее забрал кота, захлопнув дверь. Пока мы все на него не насмотрелись и не погладили его, искренне удивленные его появлением, мы не успокоились. А потом я забрался в кровать вместе с котом, а тетя Таня, погасив свет, медленно побрела до своей постели. Василий никак не хотел лежать по одеялом, несмотря на то что уши и лапы у него были холодными. Он резво пытался избавиться от теплых объятий и в конце концов с удовольствием вылез из под одеяла и уселся на подоконнике незанавешенного окна.
Когда мы уже начали засыпать, нас опять разбудил отчетливый и громкий стук. Кто-то постучал в окошко на кухне. Мы все сразу же проснулись.
– Ты слышала?
– Кого хоть там посреди ночи принесло?
– Не ходи...
Тетя Таня опять встала и стала смотреть в окошко из веранды, хотя кухонная сторона дома находилась совсем с другой стороны и отсюда ее было не видать.
– Ну… И вправду кого-то принесло. Калитка вон открытая.
Через несколько секунд стук опять повторился. После долгого спора, пойти или не пойти посмотреть, кто же там все-таки стучится, когда стуки уже стихли, мы пришли к общему мнению, что идти все же не стоит. А тетя Таня, между тем, в полной темноте стояла у окошка и ждала, пока стучавший выйдет и покажется у калитки. Вскоре она кого-то увидела:
– Во, вышла.
– Кто там?
– Нинка.
– Тетя Нина?
– Ну!
– А чего она среди ночи-то приперлась?
– Да кто его знает, что и за чертовщина тут теперь творится.
– Да что хоть ей не спится-то?
– И Тима ведь молчит, хоть бы голос подал.
– Ну… Поперлась куда-то... Мимо своего дома прошла.
– На деревню пошла, что ли?
– Нет, в сторону кладбища.
– Еще не легче.
Тетя Вера тоже встала и подошла окошку с другого края, так, чтобы ее нельзя было разглядеть с улицы. Аккуратно отодвинув прозрачную занавеску, она уставилась в окно, и на минуту все замолчали. Не выдержав такого длительного напряжения, я еле слышно спросил:
– Ну, что там?
– Смотри-ка, еле ноги переставляет.
– Куда хоть она идет-то?
– Смотри, за забор, что ли, свернула?
– Куда?
– Да к нам за огород.
– На огород?
– Да не на огород, а за забором у огорода, на задворок пошла.
– Да что хоть она бродит-то среди ночи?
– Да черт ее знает, может, лунатит?
– Ничего не видно.
– Надо к другому окошку подойти.
– Да не открывай там, а то потом не повесить будет.
– Да я через щелочку.
Тетя Таня с тетей Верой подошли к окну, которое было за нашей кроватью. Мы с мамой продолжали лежать под одеялом, пытаясь с их слов выяснить подробности происходящего, пока они пытались аккуратно отодвинуть развешенные шубы и ковры. Нащупав удобный краешек, тетя Вера попыталась заглянуть в образовавшуюся щель, но тут же громко вскрикнула и отпрянула.
– Что там?
– Да ты чего? Что с тобой?
– Стоит там...
– Кто?
– Да она... Прям перед окном стоит...
Тетя Таня, встав на место младшей сестры, повозилась немного с навешанными шубами и тоже выглянула в окошко. Повисла мучительная тишина. Как же мне хотелось, чтобы она хоть что-нибудь сказала, но она просто молчала, и все. Может ничего нету, раз молчит? Может, тете Вере привиделось?
– Ты чего тут бродишь? А ну, прочь отсюдова! Я щас выйду да как кочергой охерачу! Нечего тут шляться по огородам в ночи!
Мое сердце замерло. Тетя Таня поспешно отошла от окошка и замотала его пуще прежнего. Старательно приглаживая шубы и ковры, она сказала, что лучше всем лечь спать и по окнам не смотреть. Тетя Вера еще раз хотела взглянуть, но старшая сестра ее не пустила.
– Нечего, нечего на это смотреть!
– Что там? Кого вы там увидели? Нинка, что ли?
– Да не Нинка это!
– А кто?
– Не знаю... Чужая какая-то бабка. Не знаю такой. Нечего смотреть. Не выглядывайте в окна больше.
С этими словами она занавесила скатертью со стола единственное открытое окошко, согнав с него кота, и улеглась в кровать. Тетя Вера последовала ее примеру. Мы все лежали в кровати и молчали. «Чужая бабка какая-то» бродила у нас под окнами, а мы молча лежали, хотя спать перехотелось окончательно.
