Переписка с Фейсбуке
-Петр, добрый день! Смотрю в сторис аккаунта галереи Марины Гисич вашу работу над выставкой. Хочу уточнить, по поводу нашей завтрашней встречи, вы уже закончите экспозицию к 17 часам, или еще нет? Мне бы хотелось поприсутствовать. Процесс создания произведения всегда интересен читателю, на готовую выставку он и сам может сходить.
-Все в процессе. - отвечает Петр Белый, - Приходите.
Неожиданная стройка
У стеклянных дверей галереи стоял белый рабочий фургон «Мерседес», поцарапанный, давно и активно эксплуатируемый, словно бригада рабочих приехала на объект и привезла стройматериалы.
Я позвонил в домофон. Открыл Петр, видно, что я оторвал его от работы. Художник в поло, шортах и пляжных тапках. На улице жара, по питерски — непогода. Пешеходы стараются передвигаться в тени зданий. Вхожу в прохладу зала. Стеклянная дверь за мной отсекает неожиданный для Питера тридцатиградусный зной и Фонтанку, забитую прогулочными корабликами, на канале пробка, как в час пик. Туристы на палубах в ярких одеждах, как тюбики с краской на мольберте художника, вспыхивают цветом, вертят головами по сторонам, созерцая красоту, щурят от солнца глаза, слушая гида. В галерее, на время подготовки выставки, превращенной художником Петром Белым в мастерскую, я не вижу ни одного тюбика с красками. У стен, на полу; доски, электрические провода, бетонная арматура, куски засохшего цементного раствора, листы оплавленного, покореженного температурой полиэтилена. Все выглядит так, словно здесь что-то строят. Помощник художника крепит провода к лампам, встроенным в некие объекты. Объекты — это рамы сколоченные из брусков, на них, вместо натянутого холста — стальная сетка арматуры, на сетке «цветут» бетонные кувшинки с длинными стеблями электрических проводов. Из-под бетонных «лепестков» струится электрический свет.
Выставочное пространство галереи представляющее собой вереницу небольших залов — идеально для просмотра искусства в движении и перспективе.
В глубине галереи хозяйка - Марина Гисич, оживленно беседует с группой посетителей, возможно покупателей искусства, судя по долетающим до меня репликам, речь идет о художественной и, разумеется, материальной цене произведений искусства.
Вставка Петра Белого открывается через несколько дней. Работы, вижу, предстоит много. Еще и я отвлекаю художника своими вопросами.
-У вас активная выставочная деятельность, за короткий период: выставка в Италии, выставка в Кронштадте, выставка в библиотеке Достоевского, выставка в Перми, это обычный для вас ритм работы?
-Дело все в том, что я же еще и куратор в каких-то проектах...
-А в проектах, где вы куратор, показываете свое?
-Конечно нет! - удивятся Петр, - Запрещено! Это самый низкий уровень, когда куратор показывает свои работы.
-Разве все эти условности и правила не меняется сегодня? У вас даже галерея была своя. - настаиваю я.
-Была, и снова будет. - отвечает Петр, - В сентябре открываемся в новом пространстве на Староневском. Но я, все-таки, разделяю кураторские проекты и личную творческую деятельность.
Мне кажется, что галереи отлично выполняют свою функцию. Моя же галерея - не коммерческая и ее можно назвать центром кураторских исследований. И эти кураторские исследования часть моих художественных практик. Это, с одной стороны, помогает понять мир, а с другой стороны, мешает личным творческим процессам.
-Вы художник и куратор, это ваш основной вид деятельности?
-Да, а в чем вопрос? Можно ли прожить искусством? Да, можно. Но кому-то везет, кому-то нет.
-Именно в терминах «везет - не везет»? Или есть технологии? - уточняю я.
-Есть технологии. - говорит художник, - Хорошее искусство найдет своего зрителя и покупателя, если хотите. Но это не главное. Я все-таки считаю, что зритель важнее, чем покупатель. Конечно, деньги всем нужны, но они не должны диктовать художнику что делать.
Скрытая красота
-Какая тема этого проекта? - я окидываю стройку взглядом.
-Общий месседж такой: «Красота может появиться неожиданно». И наша задача уметь смотреть. Я показываю здесь свое умение смотреть и призываю зрителя начать смотреть особым образом. Мой лирический герой - некий гастарбайтер, который живет в среде сильно отличающейся от буржуазной, на постоянной стройке, но, тем не менее, в его жизни есть своя красота.
Вот эти куски бетона, - кивает в сторону серых глыб, - арматурные решетки, превращаются в декадентский салон Зинаиды Гиппиус, прожженный полиэтилен, - показывает на стену перед нами художник, - который, с одной стороны дешевейший материал, с другой стороны - изысканная ткань эпохи модерна. Видите, какие-то там цветы возникают...
-Вижу.- киваю я головой. Действительно, возникают.
Лучшие друзья галеристов
Хозяйка галереи проводила группу гостей, как я понимаю — будущих коллекционеров искусства и подошла к нам.
-Вот, записываем интервью про нашу еще не понятную выставку. - шутит художник.
-Что значит непонятную? — улыбается Марина — У нас вон коллекционеры ходят. - кивает в сторону входа галеристка, - Бывает же так, что человек заходит с улицы и покупает искусство. У меня два месяца назад была школа дизайна московская, где готовят молодых дизайнеров профессионально, а после девушка пришла к нам в галерею в гости и ей сильно понравился Керим Рагимов, и истории, которые я рассказывала о его картинах. Иногда работаешь с людьми и понимаешь, что работаешь на их образование, а потом в этом образовании появляется персонаж понравившийся — художник, и , когда муж этой девушки спросил: «Что ты хочешь в подарок на день рождения?», она ответила: «Хочу работу Керима».
-Это прекрасно. - улыбается Петр.
-Я сама говорю: не спешите, посмотрите другие вещи. - продолжает рассказ Марина, - У нас в спешке нельзя. Если у вас есть мотивация покупать искусство, то это прекрасно. Давайте спокойно оценим возможности. «Зачем вы меня отговариваете?», - говорит мне девушка. Да я не отговариваю. Я хочу, что-бы вы насладились этим ароматом. Вам нужно насматривать, насматривать. Не спешите. Конечно я вам все продам. - художник слушает и улыбается, мы все слушаем и улыбаемся, - Но сейчас, пока вы еще не потратили деньги, нужно просто получить от приобретения искусства удовольствие. Вторая пара (из сегодняшних гостей галереи) - тоже молодцы. Они «Библиотеку Пиноккио» всю исщупали. («Библиотека Пинноккио» - инсталляция Петра Белого в виде деревянных книг, расставленных на деревянных книжных полках, продается в галерее Марины Гисич).
-Ну и куда они ее. В спальню? - заинтересовался Петр.
-Многие начинают с идеи «с каким искусством жить вместе». - уже мне объясняет Марина, - Они не цветочки выбирают у меня. Они выбирают сложные работы, совсем не развлекательного характера.
-А сколько стоит картина, которую хочет девушка купить? -уточняю я.
-За 35 тысяч (цены в евро) уйдет. - уверенно отвечает галеристка.
Синдром Стендаля
Мы прошли по галерее и уже стоим у большого, практически монохромного полотна Кирилла Челушкина. Я внимательно рассматриваю работу.
-По поводу общения между коллекционерами и продавцами искусства, - внезапно вспоминаю я, - у меня был опыт, мы зашли с подругой в московскую галерею моего приятеля. Галерист нам очень увлекательно рассказал о творчестве достаточно известного художника и моя подруга, впечатленная и картинами, и рассказом говорит: «Хорошо, я его куплю!» Я, удивлен такой спонтанной эмоциональной реакцией, но, тем не менее, спрашиваю: «Сколько эта картина стоит?». «Восемнадцать тысяч» (цены в евро) - отвечает галерист. Подруга говорит: «Хорошо, я сейчас карточкой оплачу», -
я тут уже - «Подожди-ка» - и за локоть отвел в сторону, - «Давай, все же, подумаем...». В итоге эту картину подруга не купила.
-Синдром Стендаля- улыбается Петр Белый.
-Да, это эмоциональная вещь покупка произведения искусства. - соглашаюсь я, - Где эта грань, когда вы отговариваете покупателя и говорите: «Подумайте!». - обращаюсь я к Марине Гисич, - Кому вы лучше делаете? Покупателю? Себе? Художнику? Может, именно эмоциональная покупка - это совсем не ошибка?
-Я согласна, - говорит Марина, - с одной стороны, я вроде бы, наступаю себе экономически на горло. Но я совершенно уверена в своем искусстве и моя позиция дать покупателю шанс подумать, при покупке работы, говорит о том, какую уверенность я испытываю в моих художниках, в их работах. Давая такую свободу, я тем самым, их (коллекционеров) еще больше привязываю к себе. Со всеми людьми, с которыми я начинаю работать, у меня устанавливаются серьезные, дружеские отношения. Потому что, если человек тебе изначально приятен, а ты ему еще и искусство продаешь, то через какой-то момент вы становитесь командой что-ли, друзьями. Я их влюбляю в сам процесс сосуществования с искусством.
Слои
Мы продолжаем путешествие по заваленным искусством залам галереи, как по пересеченной местности.
-Пойдем, я тебе сейчас покажу, что здесь будет. - увлекает художник галеристку в экскурсию по готовящейся выставке.
-Это такие цветы барочные. - показывает автор полотна из оплавленного полиэтилена.
-Ручная работа?-уточняет Марина.
-Конечно! - отвечает Петр.
Переходят в другой зал. Петр Белый показывает Марине Гисич крупноформатные листы бумаги с «обожженными» дырами.
-В каждой графике есть своя трагедия. Лист можно бухнуть прямо на стену, не пачкается. Это не сажа, краска итальянская. Такие дыры-пятна. Просто листаешь и выбираешь себе пятно.
-Красиво. — смотрит галеристка на разложенные у ног бумажные листы.
-Есть разные ритмы. Есть очень мрачные.
-Почему мрачные?
-То-ли стрельба тут, то ли, что-то еще случилось, - объясняет художник. На бумажном листе зияют несколько круглых отверстий, с «опаленными» краями. - мне кажется, каждое произведение - это всегда история. И драматические ритмы я пытался уловить за счет диалога дырок. Мне показалось, что они расстрельные. За счет формы дырки можно направить зрительский аппарат восприятия в определенное русло, в метафору, в определенную поэтику. - размышляет Петр.
Мы втроем стоим и смотрим на «прожженные» листы графики. Художник их перебирает один за другим.
-Я их, честно говоря, уже чуть-чуть попродавал. - сознается автор.
-Галеристу это вообще говорить не надо!- смеется Марина.
-Захотели пара моих друзей купить. Я им не смог отказать. - объясняет Петр.
-Это каких, интересно?
-Есть у меня друзья, которые могут 200 евро заплатить.
-Хорошо.- смеется галеристка.
-И еще технический момент, что бы уже тебя не отвлекать, - говорит Петр и идет в другой зал галереи, увлекая за собой хозяйку, - я привез телефон. (старинный настенный телефон 50-х годов черного цвета - еще один арт-объект Петра Белого. Из аппарата, словно бы вытекает некая густая черная масса, возможно, созданная из пластика) Он не в формате экспозиции, поэтому, я думаю, может его здесь повесить? - предлагает художник и прикладывает арт-объект на одну из стен, рядом с уже висящей работой Шишкина-Хокусая (работа тоже черного цвета).
-А на другой стене нельзя? - спрашивает Марина.
-Он не попадает никуда там. - осматривает зал художник. - Он вообще из другой серии. Которая только зреет... Ну висит телефон... Или тебе не нравится здесь?
-Я и телефон хочу и не хочу Шишкина снимать, - размышляет галеристка, - очень жалко, что телефона не будет в экспозиции. А может вот в этом простенке? - предлагает Марина.
-Дело в том, что я создаю тут довольно тонкую структуру и он не в формате, он из другого совершенно... другая история. То, что я тебе рассказывал, про поэзию... Пусть рядом с Шишкиным весит. Шишкину ничего плохого не будет.
-Мы же раньше договорились, что телефон вешаем в этот простенок, - не соглашается галеристка, - надо думать. Я сейчас убегаю, подумай, обсудим, - говорит Марина Петру, - Ключи у тебя есть.
Мы с художником остаемся одни.
Ключи Петра
-Мы с вами виделись последний раз 8 лет назад. - говорю я Петру Белому, - Я записывал с вами интервью на 9-й Красноярской биеннале. Вы там показывали инсталляцию «Красный метеорит». Огромный макет здания, созданный из гипсокартона и разрушенный каменной глыбой. «Метеорит, как метафора перестройки, сносящая брежневский долгостой и застой вообще»- комментировали вы мне свою работу.
-Помню. - улыбается художник.
Позже, я видел вашу инсталляцию с разносящим все в клочья деревянным взрывом («Точка на горизонте»). Видел ваш подробно сложенный алфавит из кривых и ржавых гвоздей-скреп, вынутых из старых досок, словно арабская вязь покрывал он белую ткань. Видел циркулярную пилу, рассекающую воздух, она брызгала краской, словно нефтью из вспоротого брюха Земли. Заметил, что вы часто работаете со светом. - говорю я художнику, - С тем светом, который проламывается через какие-то ниши, прожигает стены, как на этой выставке. То пытаетесь этот свет замазать и спрятать, то пытаетесь опереться на него, как на первородное слово, как в вашей потрясающей работе «Неясный свет», где лампы дневного света, замотанные прорезиненными проводами предстают то - потерянным древним манускриптом, на забытом языке, то - посланием из будущего. И еще, вы всегда взаимодействуете со зрителем. Вам нужен зритель?
- Без зрителя искусство вряд ли может существовать.- замечает художник.
-Когда-то Авдей Тер-Огоньян, еще до эмиграции, говорил мне в интервью, - вспоминаю я, - «Ну, вы же не лезете в научно-исследовательский институт, например, что-бы узнать, что и как там делают. Это потом вы покупаете этот шампунь и используете в своей жизни. Так и с современным искусством — зрителю не надо сюда лезть. Мы здесь занимаемся опытами»... Для вас важно быть понятым зрителем?
-Я говорю современным языком, не использую холст и краски. Но основные принципы искусства сохранились, мне кажется они понятны.
-В прошлом году вы курировали выставку, на которой были представлены прекрасные гуаши Семена Белого, вашего отца. Вам, как художнику, сегодня кажется странным делать живописные работы?
-Мой отец был человеком совершенно другого поколения. Он принадлежал к ленинградской школе литографии. Преемственность, конечно существует. До 30 лет я занимался традиционными формами искусства: живописью, гравюрой и потом потихоньку перекочевал. У каждого есть внутренняя эволюция. И эта внутренняя эволюция привела меня к отказу от традиционных форм. Мне ближе сейчас жанр инсталляции, жанр для меня актуальный.
Первые инсталляции я начал строить в 2002, а недавно уже была моя ретроспектива в Перми. Она, в определенном смысле, итог всей этой деятельности инсталляторской.
-А почему в Перми, а не на родине?
-Никто здесь ничего не предлагал. У нас и музея-то нет современного искусства. А там есть. Это же связано с финансированием. Русский музей не та институция, которая предлагает художникам выставляться, а в Перми профинансировали и мы построили 20 инсталляций на трех этажах.
Инсталляция - специфичный жанр. Я бы не сказал, что всем он должен нравиться. Очень специфичный. Конечно, проще нейтральные вещи; картинка на стене, пейзаж всем симпатичный. Они легче воспринимаются широкой аудиторией, чем какие то палки-дырки, но, тем не менее, для меня этот жанр вполне приемлем.
Подошел помощник художника и спросил у Петра об особенности крепежа, при монтаже одной из работ. Минут пять они разбирались с технологией крепления в соседнем зале, доставали инструменты, молотки, ключи. Я рассматривал стоящие у стен, еще не законченные работы.
Добрый зритель
-Для вас есть идеальный зритель?
-Я могу сравнить, например, западный зритель очень доброжелательный. Там нет такой агрессии. - говорит художник.
-Странно, что вы первым дали определение: «доброжелательный», вместо «понимающий». Такую эмоцию теплую.
-Это первый этап - доброжелательное отношение ко всему, что вы видите. А второй этап - это постараться понять, чем мотивированы действия художника. Я не думаю, что у всех вызывает острый
восторг «Черный квадрат» Малевича или писсуар Дюшана. Но это и должно так быть. Сложное искусство, требующее насмотренности, понимания, усилий. От зрителя требующее работы. Я не думаю, что сильно много было зрителей у русского авангарда. Идеальный зритель — доброжелательный, спокойный без агрессии. В книге отзывов на моих выставках люди пишут удивительные истории. Живо реагируют: «Езжай в Америку!» и другие симпатичные и приятные отзывы. - улыбается художник.
− Но у вас же не политическое искусство, не радикальное. - удивляюсь я.
-Политическое искусство требует мгновенной реакции. Скажем, художник Павленский, я его прекрасно знаю и его искусство требует, что-бы одним из фрагментов его произведения был арест художника, как логическое завершение акции. Это арест, можно сказать, необходим. Такая форма. Это прогрессивное и сложное искусство. А я - мирный. Но политические искусство и уязвимо этим. Оно очень быстро устаревает. Оно похоже, по природе своей, на газету. Немедленная реакция. Разные формы есть у современного искусства. Я, все таки, стараюсь делать искусство рассчитанное, что через десять, двадцать лет оно будет существовать в том же формате, в каком и и создано.
Переписка в Фейсбуке 2
Перед этим интервью я смотрю страницу Петра Белого в Фейсбуке . «Все как я люблю» - подписывает фото с упавшим в степи и уже заржавевшим металлическим ветряком Петр Белый. И это действительно так. Художник в своих инсталляциях говорит о тонкой грани между тем, что когда-то работало, приносило пользу людям, а значит было красивым и, вдруг, стало разрушенным и тут же, о том, как из этого мусора создается красота, а значит вновь творится смысл.
-Донкихотством попахивает! - под фотографией упавшего ветряка отвечает художнику фейсбучный читатель.
Обратный маршрут
Мы движемся с художником вдоль белых стен галереи, к которым прислонены, а где-то уже прикреплены арт- объекты.
-Я хочу, что-бы было видно, что секрета никакого нет. - говорит Петр, - Вот эта простота; бетон, арматурная сетка, грубая доска, то, что мы искусством вовсе не считаем, но тут она, благодаря нехитрым манипуляциям, превращается в искусство. Но выглядит это, как просто стройка.
-А гастарбайтер сделал бы такое искусство? - не сдерживаю я банальный вопрос.
-Он бы так не сделал. Тут много парафразов, история искусства, кувшинки Моне, «цветы зла» Бодлера. Этот художественный язык порочный декадентский, который скрещен с гастарбайтерской стройкой и в этом ирония, полярные векторы, которые я пытаюсь смешать, несовместимые. Они обостряют вопрос дискуссии: что красиво, что - нет. Такая игра, она мне приятна. Поэтому, появились мысли о слоях. О маргинальных слоях, о слоях общества... И тоже самое полиэтилен. Красотой прожженной дырки насладиться. Мне кажется, что это красиво. Слоистость и все прочее... Но может быть это только мне кажется. - задумывается художник, - Выставка и есть хороший повод все это проверить.
-А для зрителей будет текст, - говорит автор, - я обычно пишу текст, который разъясняет ситуацию, костыли для слабовидящих, - художник вдруг замолкает, долго смотрит в глубину галереи, - Для меня важна тихая поэзия. Где ты, как бы в полоборота смотришь и видишь боковым зрением не до конца явленную красоту.
Мы идем по галерее, как я понимаю уже к выходу, художнику надо работать, а интервью затянулось.
-А это что?- внезапно удивляюсь я, глядя в угол. Там на стопке полосатых матрасов лежит кусок бетона.
-Это спящий на матрасе бетонный блок, - поясняет художник, - Спящий кусок бетона.
-А что это значит?
-Это метафора. Я сейчас прокручиваю разные варианты, может так и не будет... - задумывается автор.
-Для меня искусство это игра. И законченные формы, которые вы видите на экспозиции - верхняя часть айсберга, а на самом деле, экспериментов проводится огромное количество, как у Маяковского: «Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды».
Уже у выхода, у стеклянной двери галереи, я окидываю взглядом перспективу залов. Всматриваюсь. Художник тоже смотрит в даль. Молчим. Надо прощаться.
-Вы знаете, - прерываю я молчание, - вы поступаете здесь как Дюшан. - и тут-же объясняю высокое сравнение, - В элитное галерейное пространство, у Дюшана это был музей, вы вносите эти грубые палки и строительную арматуру, наделяете их смыслами, и они обретают здесь другую ценность, художественную.
-Да, на стройке это хуже работало бы. - улыбается Петр.
-Вы совершенно отчетливо понимаете ценность пространства, в которое входите со своими произведениями. - продолжаю я, - И при этом, само пространство, пытаетесь переделать под себя, под свою мастерскую...
-Это редкая возможность поработать в белых залах. - соглашается художник, - Обычно мы существуем в довольно замусоренной среде. А тут - пустые залы, белые, надо было с этим что-то сделать! - смеется Петр.
-А художник любит свои работы? -неожиданно для самого себя спрашиваю я.
-Любит, пока они молодые. - улыбается художник.
Выставка откроется через 4 дня. Передо мной стройплощадка. Здесь художник слой за слоем, соскабливает со своих бумажных листов гарь, копоть от пожаров, пороха, смывает сажу с опаленных временем окон, что бы запустить дневной свет в новый дом. Он накладывает слой за слоем цементный раствор и штукатурку на стены, словно заделывает зияющие пустоты, пробоины в обшивке корабля, спасая его от крушения, как Достоевский спасал мир - красотой. Возведению этого здания красоты, с постоянно меняющейся дислокацией; то это музей, то форт, то галерея, превращенная в мастерскую, не видно конца и края, как гаудиевской Саграда Фамилия. Красота здесь творится в процессе.
Я выхожу из этой неожиданной красоты в городское пекло.
На Фонтанке, лихо развернувшийся, среди неповоротливых туристических кораблей, рисковый аквабайкер окатывает гранитный берег волной брызг. Я подошел посмотреть на высыхающие пятна воды. Влага высвобождает из шершавых камней моментальные образы, спрятанные в текстуре породы и тут же высыхает, оставляя впечатление прохлады и свежести. Сиюминутное. Нежданное.
«Холодный атмосферный фронт уже приближается к городу.» - читаю я на ходу ленту новостей в смартфоне.
Олег Суслов.
Август, 2019, Санкт-Петербург.
