И вот наступает день, когда мы с женой отбываем из Финляндии. Всё тот же автовокзал стоящий на отшибе города «против неба на земле». Автовокзал – ощутимый фрагмент цивилизации в природно-девственном мире несёт в себе некоторую приятную странность. Ожидание, наполненное дорожной скукой и мыслями о России. Тишина окраины города.
Наконец пребывает международный автобус, на который нам предстоит сесть. Худой как щепка водитель. Его имидж, его моторика и несколько пессимистический взгляд на вещи вновь рождает в уме некоторую ассоциацию с фразой водителя из вышеупомянутого фильма «Калина красная»: «А чего веселиться то?». Однако шофер автобуса большой шутник, и это не случайно, поскольку северную депрессию как фоновую составляющую русской жизни хочется контрастно уравновешивать всякого рода игрой, шутками и смехом. Незнамо почему на периферии сознания вертляво рисуется выражение «камаринский мужик».
Надо сказать, что на таможне, куда прибыл автобус, пассажиров особенно не трясли, но скучную процедуру все были вынуждены пройти. «А чего веселиться-то?» – вертелось у меня в голове. Русские таможенники воспринимают пассажиров, едущих в Финляндию и из Финляндии как людей, которые реализуют те или иные примитивно физиологические потребности. Ну, реализуют и реализуют. Мол, ничего зазорного или криминального в этом нет, но и веселиться по этому поводу особо нет причин.
Однако по времени таможенные формальности удалось уладить сравнительно быстро, и вот мы с женой уже на вокзале в Выборге. Ах, да! стоит ли писать о том, что Выборг – это буферная зона между Россией и Финляндией? И так ли это?..
Пригородный поезд до Петербурга прибудет не скоро, и мы с женой коротаем время на лавочке в сквере. Мимо проходит подвыпивший бугай. «Слышь, земляк, не дашь мелочи? Домой уехать надо». Я сколько-то даю, и по этому краткому впечатлению узнаю, что Финляндия осталась позади. А мы в привычной среде обитания, где существует по меньшей мере две узнаваемые константы: Нищета и Беспорядок.
О, нет – эта реплика ни в коей мере не является оценочной. Достаточно вспомнить и процитировать Тютчева:
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа!
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа!
Не поймёт и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В красоте твоей смиренной…
Тютчеву сквозь множество десятилетий вторит Блок:
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые,
Что слёзы первые любви…
Уже вечереет и в Келломяки, нынешнее Комарово, мы добираемся уже, когда почти стемнело. Привычной дорожкой спускаемся к морю. Справа и слева от дороги мелькают дачи, а затем начинается лес. Вокруг огромные деревья, лесные исполины. (На севере много елей). И снова является мысль о том, что человек обретает себе идентичность и главное, дышит в такт мирозданию тогда, когда он осознаёт свой скромный масштаб. Сердце учащённо бьётся, так как мы с женой попали в знакомые и памятные места.
Именно здесь естественно провести мысленную черту под нашим кратким путешествием в Финляндию.
– Ну, как ощущения? – спрашивает жена.
– Без трёх дней, проведённых в Финляндии, я не выдержал бы целого года в России, потому что там – в Финляндии – здоровая среда обитания. Но больше трёх дней в Финляндии я бы не выдержал, потому что мои корни здесь…– отвечаю я.
– Ну, да, такая диалектика – хмуро усмехается жена.
Так, обмениваясь репликами, мы мало-помалу выходим к морю, где стоит наш отель «Лайнер».
Пока я расплачиваюсь, жена болтает с сотрудницей отеля, Леной, и делится с нею своими впечатлениями о Финляндии.
– Я была в Лаппеенранте и в Иматре, они на меня не произвели впечатления. И с финнами я не нашла общий язык, – говорит Лена.
Я хотел было ответить, что мне тоже несколько чужда скучная европейская прагматика, но невозможно отрицать невероятную красоту финских ущелий. Однако я малодушно смолчал.
Меж тем сотрудница отеля посетовала, что мы прибыли в эти места, когда погода уже несколько портится. Я искренне заверил, что для меня это совершенно неважно, мне достаточно просто побывать в этих невероятно красивых местах, где некогда творили Ахматова и Бродский.
Мы с женой прибыли в отель вечером, а на следующий день решили отпраздновать своё прибытие на новый берег в местном ресторане «Русская рыбалка». Не буду нудно описывать меню (хотя в «Рыбалке» оно весьма изысканно и разнообразно), упомяну лишь о том, что волновало Егора, героя фильма Шукшина «Калина красная». Он исступлённо задавался вопросом о том, «а есть ли он праздник-то!». Так вот праздник в широком смысле, праздник жизни безотносительно к еде я почувствовал в «Русской рыбалке» – в ресторане у моря.
Не желая злоупотреблять ненужными гастрономическими подробностями, упомяну о душевных чаепитиях в «Рыбалке». Мы их проводили традиционно вечером. Не говорю о невероятно душистом чае Пу-Эр, который восстанавливает силы и способствует творчеству. Обратили на себя внимание искусно сделанные сосуды для чаепития. Стеклянный чайник, который, однако, устроен так премудро, что от кипятка он не лопается, дополняют круглые стеклянные чашечки. Чашечки обтекаемо гладкие, у них даже нет ручек, а всё-таки в силу своего хитроумного устройства чашечки не обжигают
даже тогда, когда в них горячий чай. Любопытно, что пластика стекла, игра геометрических форм – все эти остроумные причуды чайного сервиза задуманы и выполнены в финском стиле.
Ресторан деревянный и с просторными окнами. Дерево дышит, так что даже в помещении ощущаешь себя непосредственно у моря. Море простирается и внизу у открытой террасы ресторана, омывая её подножие.
Рядом прудик и небольшой зоопарк, где можно встретить милого ослика, изысканных страусов, пятнистого оленя с ветвистыми рогами. Но, по правде говоря, животных жалко. Пришло время сафари-парков, где животным просторнее и вольготней, нежели в обычных клетках.
Для меня визит в Келломяки был бы, конечно же, бессмысленным, если бы мы с женой – едва ли ни первым делом – не отправились бы к могиле Ахматовой; сравнительно неподалёку от кладбища, где покоится Ахматова, находится дача, где она жила. Впрочем, это скромное помещение едва ли язык повернётся назвать дачей. Сама Ахматова утлый домик, где она ютилась незадолго до своей кончины, остроумно называла будкой. Однако и она была дана Ахматовой лишь во временное пользование, поскольку при жизни поэта принадлежала Литфонду. Видно, что Ахматовой при жизни было буквально негде приклонить голову. Всё об этом говорит при виде мемориальной будки.
Однако за эти трогательно тихие места, за это пепелище происходят неизбежные литературные драки! В результате не прекращающегося противоборства за мемориальную дачу она перешла от Литфонда к Петербургскому Союзу писателей. Его глава – известный писатель Валерий Попов – бывает здесь (непосредственно рядом с «будкой» домик, куда он приезжает работать). Порой писатель сердится, что шумят и мешают ему творить. Литературная знаменитость выказывает негодование окружающей суетой хотя бы в том, положительном смысле, в котором «добро должно быть с кулаками». Ведь для того, чтобы приобрести ахматовскую будку, наверняка понадобились пресловутые кулаки – разумеется, в переносном смысле.
После «будки» мы с женой посещаем могилу Ахматовой. То, что я почувствовал и услышал, едва ли поддаётся пересказу. Это та самая «дорога не скажу куда», которую воспела Ахматова.
На протяжении жизни в Комарово нам с женой довелось побывать и на литературном чаепитии при домике Ахматовой. Присутствующие читали её стихи, шутили, обменивались репликами. Высказывались о её творчестве. Рассказывали литературные анекдоты.
Вот один из них. В посёлке Комарово при Советах жили разные люди – в том числе и те, которые ранее в прямом или переносном смысле писали на Ахматову доносы. Однако уже в конце 50-ых – начале 60-ых годов, когда времена (и сопровождавшие их идейные «чистки») уже несколько утихли, иные из бывших ревнителей официальной идеологии немного даже заискивали перед Ахматовой как литературной знаменитостью. В частности они желали, чтобы Ахматова с ними здоровались, если же Ахматова им хотя бы не кивнёт, прогуливаясь вдоль дач, это будет считаться дурным знаком. Так вот, когда у Ахматовой гостил один из её друзей, и оба гуляли по Комарово, она прошла мимо одного из бывших «чистильщиков» и не поздоровалась в ответ на приветствие. Тогда этот человек, видимо наиболее рьяный из своих коллег, обежал несколько заборов и умудрился снова встретиться с Ахматовой и поздороваться. Тогда уж Ахматова кивнула ему в ответ. Спутник Ахматовой немало удивился и выразил недоумение. Ахматова ответила примерно следующее: – Вот поживёте и перестрадаете с моё, тогда поймёте, почему я всё-таки поздоровалась с этим человеком.
Вот другой анекдот. …Ахматова, признанный поэт, в своё время привечала Ахмадулину – тогда, юное дарование. Почитая Ахматову, Ахмадулина очень захотела встретить Ахматову на вокзале. Литературная знаменитость приехала в Москву, и Белла Ахмадулина, у которой недавно появился новенький сверкающий автомобиль, пожелала
на нём пощеголять и встретить на нём Ахматову. Умудрённая временем Ахматова поняла, что желание Беллы неистребимо, уступила её натиску.
И вот всё шло как нельзя более удачно. Но какова же была скрытая досада Ахмадулиной, когда так некстати на середине пути двигатель вдруг заглох! Машина – ни взад, ни вперёд.
Сменяются красный, жёлтый, вот уже появляется зелёный, а машина всё стоит. Цвета светофора меж тем продолжают меняться. И Ахматова великодушно отшучивается: «А какого цвета ей надо?» – сочувственно спрашивает Анна Андреевна.
Встреча проходила весело, непринуждённо на свежем воздухе.
Вёл – вышеупомянутый писатель Валерий Попов, маститый, но житейски весёлый, талантливый, остроумный и находчивый человек. Другой ведущий – Тимур Семёнов – глава московского Клуба поэтов, человек, глубоко чувствующий волны бытия, подчас способный остроумно угадать собеседника и опытный как ведущий.
Видится, что Комарово было для Ахматовой последним пристанищем и почти Землёй обетованной – не Россией с её неизбежной азиатчиной и не Европой с её прагматикой, а чем-то неуловимо третьим.
Комарово (бывшее Келломяки) – фантастическое место, которое окружено глубокими ельниками. Мы с женой видели ель, вывороченную бурей. Её корневище вздымалось к небу и стояло перед нами выше человеческого роста. Здесь в лесах, где сохранились обломки скал и где в древности было море, встречаются огромные северные муравейники. Каким же разумом должны обладать мельчайшие создания, муравьи, чтобы построить такие немыслимо сложные, такие совершенные жилища? И снова здесь, на севере, в душе рождается мысль о величии Творца.
Случайно ли, что здесь бывал и Бродский, поэтический приемник Ахматовой? Он стремился стать гражданином мира, находил Советскую Россию узкой, провинциальной, но всё-таки написал:
Ни земли, ни погоста
Не хочу выбирать.
На Васильевский остров
Я приду умирать.
Помимо ахматовской «будки», где в своё время гостил Бродский, мы с женой посетили Выборг. Это город-гибрид. Обаятельно глухие подворотни, колоритная заброшенность арок и подъездов, кое-где облупившаяся штукатурка на стенах – всё это напоминает о России. В городе всё дышит поэтичной ветхостью и древностью.
А вот архитектура и среда обитания в городе – североевропейская. В Выборге на нас глядел узкими окнами выразительно мрачный средневековый замок, помнящий рыцарские баталии. Замок, окружённый водоёмом, стоит аристократическим особняком. Однако в городе встречаются те признаки северной архитектуры, которые вторят облику древнего замка – например, великолепная псевдоготика.
Местные жители говорят, что в современный Выборг охотно приезжают финны и помногу там гостят.
Помимо средневекового замка мы с женой посетили Дом бюргера, где пили Глёг – особый северный напиток. Ароматный жидкий огонь.
Там же в Доме бюргера имеется кукла старухи Лоухи – упрощённо говоря, финской бабы Яги. Там же – портрет шведского короля Эриха Померанского. М-да… не хочется мысленно смешивать различные времена, а всё же, всё же шекспировский Гамлет вздыхал не только о разграничении, но и о связи времён. Оказывается экономические интриги, тяжбы вокруг золота (или, говоря по-современному, его аналогов) существовали и тогда в древности. Именно Эрих Померанский придал Выборгу статус полноценного города, чем не угодил некоторым гильдиям купцов. Под Эрика повели подкоп, в результате чего он был свергнут – и оставив трон, стал пиратом. Таковы уж известные страдающему человечеству превратности и коловратности судьбы, коварные причуды слепой фортуны.
Несмотря на то, что в Финляндии наблюдается тяготение градостроителей к прямым линиям и прямым улицам, Выборг город холмистый и улицы в нём петляют. Возникает совершенно неожиданная параллель с есенинской Москвой:
На московских изогнутых улицах
Умереть, знать, судил мне Бог.
И улицы Выборга поэтично петляют, но, если так можно выразиться, они изогнуты по-иному, нежели улицы Москвы.
Мы с женой охотно гуляли весь вечер по улицам Выборга, которые там и сям «дают горбача».
Помимо Выборга мы с женой посещали Зеленогорск, который является географическим соседом Комарово. Как и в Выборге, в Зеленогорске ощущается некая промежуточная между Россией и Европой среда обитания. Широкий вид на море. Отель финской архитектуры, архитектурное чудо из стекла. Швейцарское мороженное, которое продают в парке.
И там же – чуть в стороне – обаятельно ветхие домишки в один-два этажа. Они на редкость обаятельны.
Всему хорошему на земле, к сожалению, приходит конец. И вот нам с женой уже пора собираться в Москву.
Несмотря на комфортный двухэтажный поезд, где имеется едва ли ни всё вплоть до недорогих и полноценных завтраков, мы оба, я и жена, покидали Север с лёгкой грустью.
Комарово (или на старый лад Келломяки) такое место на земле, где нам с женой хотелось бы ещё побывать.
Текст Василия Геронимуса. Фотографии Анны Геронимус (её заметки о Комарово читайте в её блоге)
