Я шел по деревне домой уже один и думал о том, что мне рассказал Степка. Интересно, правда это или нет. Я решил, что лучше всего это было бы узнать у моего соседа деда Коли, чем у того охотника, о котором говорил Степка. Не то чтобы тот дядя Коля был неразговорчивым, но я лично с ним ни разу не разговаривал, а потому не представлял, с какой стороны можно было начать разговор. Да и нужно ли было? Гораздо логичнее было бы разговорить моего старого доброго соседа, к которому я все никак не мог попасть на чай. Я подходил к дому. В окне было видно, как мама с тетей Таней суетятся на кухне. На дороге все так же сидел задумавшийся о чем-то кот. Тима на цепи засуетился. Я открыл калитку, поприветствовал навострившего уши Тиму и поспешил домой на обед.
– Мой руки и садись за стол.
– Ладно, а где Вера?
– Пошла она, к этой, не пообедала даже.
– К Воробьихе?
– Ты только при старших не вздумай ее так назвать.
– Нет, что ты.
– Кому Воробьиха, а кому баба Дуня.
– Да, я знаю.
– Мда уж, и обедать не стала, говорит, нельзя, так велено.
– А когда вернется – неизвестно?
– Дак уж не знаю, вместе ведь с Любушкой пошли. Та ведь сразу надоумила.
– А что на обед?
– Садись за стол с мамой, сейчас подам.
– На первое суп крапивный, а на второе картошка в мундире.
– Хорошо.
– Ну еще бы. Чего уж плохого-то? Глядишь, с голоду-то не помрем.
Все засмеялись. Суп был разлит по тарелкам, и тетя Таня убрала кастрюлю с остатками в духовку печи. Мы все сели за стол и принялись за обед. Мама с тетей Таней обсуждали хозяйство и старых знакомых, с которыми они болтали на совете в клубе, а я позволил коту Ваське забраться к себе на колени. Он тихо мурлыкал и провожал каждую ложку супа взглядом, иногда останавливая своей лапой мою руку с ложкой, словно проверяя, не ем ли я тайком вместо супа что-то поинтереснее. Но убедившись, что там только крапивный суп, он отпускал мою руку и продолжал тщательно наблюдать за тем, как я жую и как каждая следующая ложка отправляется ко мне в рот.
Когда мы доели суп, тетя Таня подала на стол кастрюлю с к картошкой и горшочек со сметаной. Василий сразу же оживился. Я взял себе немного сметаны на блюдце, и макнув в нее пальцы, дал их облизать коту. Ему это явно понравилось. Насыпав немного соли на сметану, я начал очищать картошку и макать ее в с блюдце со сметаной. Васька, встав лапами мне на грудь, провожал каждый кусок до самого рта, пытаясь слизать сметану с картошки. Заметив это, тетя Таня обозвала его наглой мордой и легонько треснула ему ложкой по лбу. Кот тотчас же спрыгнул с моих коленей.
– А я сегодня Степку видел, он мне про какую-то могилу рассказывал в Темной гриве.
– Не могилу, а Могилы, наверное? Так место называется.
– Там, где гроб на палках стоит?
– Какой еще гроб?
– Ну он сказал, что там гроб какой-то на холмах на палках высоченных стоит.
– Еще не чище.
– Да врет твой Степка, – тихо заметила мама. – Не знаю никаких гробов там.
– А что за Могилы, там кладбище?
– Да место так называется, потому что там не пройти.
– Почему не пройти?
– Да бурелом потому что страшный, ни на коне не пройти, ни пешком, заросшее там все. Потому Могилы и называется.
– И все?
– А ты чего хотел? Чтоб там гробницы царские были?
– Да нет, просто странно как-то.
– А что странного?
– Чтобы место Могилами звали только оттого, что там не пройти.
– Да потому что намертво там, Темная грива – она ведь такая, там все намертво, шагу не сделать.
– И там никто не жил никогда?
– Ну, вроде когда давно еще, при царях, там хутор стоял.
– Правда?
– Да, Разумовых вроде дедушка, не знаю как его звали-то, Степан Елисеевич вроде, родом оттуда. Дак давно это было, теперь-то там уж сто лет, наверное, как и человек не ходил.
– Уж он-то, наверное, точно знал, что там как и почему называется.
– Это точно.
– А мне Степка сказал, что они там, за холмами, гроб видели. Мол, старый, разваленный и на подпорках каких-то стоит.
– На каких еще подпорках?
– На столпах, мол, на черенках, тоже все старые и шатаются.
– Да трепач твой Степка.
– Вот и я ему так сказал.
– Мелет почем зря.
Когда мы вдоволь наелись картошки в мундире, Таня хотела подняться, чтобы налить всем чаю, но мама остановила ее, сказав, что сделает все сама. Она сняла горячий чайник с печной плиты, налила всем чаю и поставила на стол вазу с пряниками и конфетами «Коровка». Я почувствовал на ногах когти Василия, который старательно тянул меня, желая обратить на себя мое внимание. Я аккуратно отставил ноги, но он тут же опять забрался ко мне на колени и высунул мордочку на стол, с любопытством разглядывая и обнюхивая все, что стояло перед ним. Я дал ему понюхать по очереди пряник и кружку с чаем. Убедившись, что там нет для него ничего вкусного, он немного успокоился, но продолжал с любопытством заглядывать мне в рот.
После обеда на нас всех неожиданно напала апатия. Мы допивали чай, уныло посматривая то в окошко, то на дно чашки. Мне было знакомо это чувство, такое часто бывает в деревне, кто-то мне рассказывал, что это из-за избытка кислорода. Но я-то хорошо понимал, что дело не в этом, особенно теперь, когда это желание просто существовать или даже погрузиться в сон одолевало даже моих домашних, которым к местному воздуху уж точно не привыкать.
– Ну, и что теперь делать?
– Не знаю, Ром, не знаю. Видишь, они все клонят к тому, что нет больше бабушки у нас. Я даже не знаю…
– А если есть? А что, если есть, а мы просто перестанем ее искать?
– Вот и я о том. Я, конечно, понимаю, что сегодня будет третий вечер, как ее дома нету… Да ведь и не так люди-то блуждали, а в войну, а как в рассказе том, что мы в детстве читали – помнишь, Риточка?
– То война да рассказы, а здесь не тайга, да и немцы не стреляют. Негде ей блуждать-то… Не знаю, что и за место такое дурное, как и вправду черт водит, вот чтобы в первый раз было – то ладно, а тут опять на Либежгоре блуждают, да уже не на один день.
– Ну, а как в худшее поверить можно?
– Да и я не верю, все сижу да думаю, а может, где под кустом сейчас сидит и помощи просит, и воды некому принести.
– Ох, тяжко, сил больше нет.
– А с другой стороны, вот где? Под каким кустом? И то – ладно ведь дальше было, или в Темной гриве, или же к Осинову где в болотах заблудиться. Там хоть еще понятно было бы, а здесь-то где? За полдня до реки все пройти можно, там по леву сторону Кривой, а здесь к нам – ну вот куда? Куда она делась, скажи мне?
– И ведь расстояние, действительно, за день дак обойти можно, и в любом случае куда-нибудь прийти.
– Да если бы даже не прийти... Такой толпой искали, вся деревня ходит, и ведь кричат же, ну ладно, худо стало ей, ходить не может, да ведь слышит же!
– Все равно в дурное не верится.
Уныние охватило меня еще сильнее. Какое-то противное ощущение, когда ты вроде бы и осознаешь, что все это важно, что еще час назад у тебя была куча планов, что ты готов сейчас сделать что угодно, а заглядываешь внутрь себя – и оказывается, что тебе все равно. Даже наоборот, не заглядываешь, а усердно пытаешься это приглушить, а оно лезет, словно каша из горшка на печи. Лезет и связывает по рукам. И от этого так противно: такое ведь и раньше бывало, но не сейчас же, сейчас это вовсе не к месту… Но я ничего не мог с этим поделать. Таня грузно встала из-за стола и стала собирать посуду. Мама устало ей помогала.
Я ничего не смогу сделать. Ничего. Все это ребячество. Никто не может ничего сделать. А с чего бы мне мочь? Я бы и сам там заблудился, все что я могу – это ходить с остальными и кричать бабушку, а потом считать до десяти. Не более. Куда я еще собрался идти? В Темную гриву? На Либежгору? Смешно, они могут, а ты нет. Ни один, ни со своими друзьями. Ни черта вы не можете. Она умерла. Она уже умерла, и скорее всего, не пережила даже первой ночи. А может, даже вечера. Что-то там случилось, иначе бы она еще в тот вечер вернулась. Да. Скорее всего, так и есть. Она мертва. Нужно дойти до Маши с Даней.
– Тань, я схожу до деда Коли, он меня на чай звал еще вчера.
– Да сходи, только дров еще наруби немного, хорошо?
– Конечно.
– Там, на задворке.
– Хорошо, а потом к нему схожу.
– Дак сходи, им хоть счастье с тетей Зоей будет, а то к ним внуки редко ездят, взрослые уже.
– Ну да.
– Может, полежим полчасика после обеда, Тань?
– Да ты уж лежи, Рит, а мне еще свиньям отнести надо.
– Да ты приляг, я сама быстренько отнесу, и все.
– Ну и хорошо тогда. Где ж у нас Вера-то?
– Ой не знаю, запропастилась куда-то.
– Ходит голодная.
– Ушла вот...
– Дак не знаю, на умах ведь, с Любушкой пошли, может, что и вправду получится.
– И как пошла?.. Я бы дак к ней никогда не пошла, с детства ее побаиваюсь.
– Да, а помнишь, еще тетя Дуня Митусовых была?
– Конечно, ну ту-то я плохо знала, мы молодыми еще были.
– Про нее все соседи рассказывали, говорят, выйдет в огород...
– И чего?
– А сзади палочка привязана, с веревками все какими-то.
– Зачем хоть?
– Да говорили, все чертей каких-то водит на привязи.
– Ну вот что мелют, а?
– Ну да, а мы боялись.
– Еще б, наговорят всякого.
– А она, говорят, выйдет в огород, пройдет по грядкам да по двору, а потом и весь огород прополот, ни травинки, и дрова нарублены, и забор подперт.
– Ну и чертовщина, не знаю, как раньше жили люди, когда верили в такое.
– Да уж, страшно было.
– А помнишь, когда мы все маленькими были, когда гроза случалась?
– Помню, все окна позакрываем, свет отключим и уйдем в коридор со свечой.
– А зачем вы в коридор выходили?
– Страшно было... Поверье такое, если возле окон стоять, может молния в дом шарахнуть.
– Да уж, вот и выходили, возьмем теплые одеяла да подушки и уйдем со свечой в коридор.
– Ага, а матушка как начнет всякие истории страшные рассказывать.
– Жуть... И страшно, и интересно было.
– А что хоть за истории?
– Да всякие были, и про то, как русалок видели, и про то, как с лешим встречались.
– А про шар светящийся помнишь?
– Да, и про тройку лошадей, и про всякое было.
– А расскажите мне?
– Да чего там, я ведь уже плохо помню... Это матушка... Бабушка у нас знала...
Я постарался немного помочь матери с посудой, после этого она вышла из избы, а я вошел в комнату. Тетя Таня лежала на своей кровати, а мне предложила лечь на печь, погреться. Я не замерз, но все же полез на лежанку. Уж очень сладкое это место было, оно всегда навевало приятную дрему. Сейчас вот полежу немного и дойду до Дани с Машей. Мы договаривались. Я забрался на лежанку, и меня сразу же потянуло в сон. Радио тихонько напевало «Город детства» Эдиты Пьехи, убаюкивая меня. Звуки за окном становились приглушенными, и казалось, я уже даже спал, когда Таня вдруг заговорила:
– Вот, бывало, сидим так и слушаем ее.
– Угу.
– А радио ведь тогда не было.
– М-м-м...
– А она как начнет рассказывать, окна все закрыты, все везде погашено, сидим в коридоре, темень страшная, громыхает на улице, что эхо по всему чердаку...
– М-м-м...
– И вспышки молнии с чердака аж видно.
– Страшно.
– Страшно...
И все же я уснул. Видимо, невозможно просто лежать на печи и не заснуть. Мне снилось, что я, бабушка, тетя Таня, тетя Вера и мама – все мы шли по лесу и собирали грибы. Грибов было невероятно много. У нас были полные корзины, рюкзаки с корзинами, и мы даже тащили небольшую детскую ванночку, полную грибов. Во сне мы не чувствовали тяжести, зато не переставали удивляться тому, сколько грибов мы нашли. Мы шли по лесному полю, все вокруг было залито солнечным светом, было тепло, и мы продолжали болтать о сколько же больших и красивых грибов нам удалось набрать. Тут откуда-то с края леса на поле вышла бабушка. Она, видимо, отходила набрать еще грибов. Вышла она, таща с собой один большущий гриб, достававший ей до самого пояса. Огромный белый гриб. Мы еще больше заохали и закричали, и оставив ванночку и наши корзины, поспешили бабушки на помощь. Затем я точно помню, как тетя Вера, чем-то напуганная, встала напротив бабушки и спросила:
– Ты одна пришла?
– Я не знаю... – Ответила бабушка, и в ее словах тоже слышался испуг.
В тот же момент на краю поля что-то жутко закричало. Кажется, это был какой-то огромный зверь, но раньше я никогда не слышал его крика. Мы все вздрогнули. Через доли секунды в той же стороне леса показалось огромное лохматое существо с рогами. Оно напоминало человекоподобного лося и размеров было таких же, как если бы сам лось встал на задние лапы. Мы побежали. С криками, спотыкаясь на ходу, роняя корзины, которые мы почему-то хотели утащить с собой. А оно гналось за нами и рычало... Или кричало... Это был странный гудящий звук, в котором словно смешались медвежий рык и лосиный крик. Оно гналось за нами, но почему-то не могло догнать. Я помню, как оглядывался, как видел эти огромные красные глаза, которые светились словно фонари среди белого дня, помню, какими огромными шагами это существо бежало за нами, вот-вот, уже почти, но все равно не могло догнать. Мы все бежали по лесу, и где-то там залаял Тима. Значит, дом уже рядом. Хотя как мы его могли слышать прямо из леса? Неважно. Дом уже рядом. Лай не прекращался...
– Ну чего ты, миленькой, не трону я тебя, зла не несу с собой, пусти меня, я к хозяйке твоей.
Тима продолжал лаять, а тетя Таня вскочила с кровати, проклиная никак не умлокающего пса. Она с руганью вышла из избы, чтобы проводить старушку в дом, убрав собаку от крыльца. Я тоже проснулся. Сонливость немного развеялась, и я вспомнил, что собирался к своим друзьям, а для этого мне нужно было побыстрее наколоть дрова. Но с другой стороны, баба Нина опять могла рассказать что-нибудь интересное. Уж кто-кто – а она была явно не из тех, кто старался скрыть правду, даже когда это и впрямь не помешало бы. За это ее многие не любили. Ну, а для меня это был хороший шанс услышать что-нибудь важное.
– Здрасьте, баб Нин.
– Ох, здравствуй, милок, еще разок. С утра-то виделись, а вот на сельсовете-то не видала тебя.
– Ну да, я там с краю за печкой стоял.
– А-а-а... Ой, Танюшка, слышала, что же делается-то? Генка-то едва не повесился ведь!
– Да слышали, теть Нин. Тебе, может, чаю?
– А давай, я от чайку-то никогда не откажусь, чай я люблю пить.
– Садись, теть Нин.
– Давай-давай, ага.
– Я как еще в клубе услыхала, дак мне ажно дурно сделалось.
– Ой-ой, что делается.
– Это ж надо так! И что его водка до края того довела – это верно.
– Не водка, не водка, Танюш, я тебе говорю, не водка это.
– А что же?
– Это нечистое ему кто-то привязал, а может, и сам там и взял, когда по лесу бродили.
– Теть Нин, ну что вы такое говорите?
– А что, миленькая?
– Ну, вы слышали, что Николай Васильевич сказал?
– Слышала, слышала! И полностью его поддерживаю!
– Ну, а что же вы сами тогда подобные вещи и распространяете?
– А я вот что скажу: пока в лес никому ходить не надо, это он дело говорит, что при чужих, может, молчать стоит, но не при своих же, свои-то все знают, что к чему.
– А если кто услышит?
– А свои же и услышат!
– Что ты, голубушка, сейчас не тот ведь год, не расстреляют поди.
– Ну, что вы такое говорите, я совсем не о том.
– Да знаю я о чем, вслух-то, может, говорить и не стоит при всех, а при мне-то не стесняйся, уж я-то знаю, что к чему. Коли б не так было, не отправила бы ты Веру с этими в лес.
– В лес? Да вы что? Они в лес пошли?
– Ну а какжно, прямиком от Воробьихи, с Любушкой они в лес отправились.
– Батюшки, да ведь велено не ходить! А вдруг чего сейчас стрясется?
– Да ты не переживай, Воробьиха так сказала. Она из ума не выжила, если сказала, как сделать надо, значит, слушаться придется.
– Да зачем же в лес-то?
– Ну, она им, видимо, сказала, как где чего сделать да чего шепнуть нужно, вот и пошли они.
– Ой, батюшки, что же будет-то?
– Да не переживай, на худое бы Люба с ней не пошла, а так, видишь, вдвоем пошли. Видимо, поддержать ее...
– Мда, теть Нин, принесла ты мне новость. И что теперь – сидеть? Что думать?
– Сиди и жди. Придет. На такое недолго ходят, поверь мне. Скоро вернется.
Я продолжал стоять и слушать, что рассказывает баба Нина, хотя, кажется, уже давно должен был заняться дровами. Таня про меня забыла, а баба Нина иногда поглядывала, лукаво улыбаясь. Хотя, быть может, это была искренняя улыбка. Просто казалось, что в каждом слове этой старушки сквозит хитреца, словно она задумала что-то такое, известное лишь ей самой. Но конечно же, если рассуждать здраво, она ни в чем таком не могла быть замешана и была лишь сторонним наблюдателем. Просто словоохотливая старушка, которая будто бы все знает, но не все говорит.
– Все хорошо будет! Видишь, они вдвоем пошли. Наверное, Верочке страшно стало, и Люба с ней пошла. Все хорошо будет, Люба с единственная с Воробьихой общается. Плохого не будет, не пошла бы иначе.
– Вот теперь все равно буду сидеть и волноваться.
– Да не волнуйся, хорошо все будет.
– Баба Нина, а правда, что в Темной гриве есть такое место – Могилы называется?
– Да, миленький, есть. Там темно, страшно в лес туда ходить...
– А вот мне сегодня рассказали, что там будто есть гроб, который на палках стоит.
– Вот что в старину про такое рассказывали, как это называется...
– Небесная могила?
– Да не, как это... Домики мертвых, вот! Это мне так старики рассказывали, когда я как ты была, а может, и того меньше.
– Домики мертвых?
– Да, в них, говорят, специально так хоронили.
– Зачем?
– А бог его знает, все по-разному говорят ведь.
– Значит, такое правда бывает? Гроб на палках?
– Да не гроб на палках, а домик над могилкой. Так, говорят, у осиновских встречалось на кладбищах раньше: идешь – а там могилка иной раз, а над ней, на кресте порой, а иной раз и вместо него, домик маленький, как скворечник с дырочкой.
– Птичек кормить?
– Да кто их знает, они иной раз так в дырочку хлебушка положат и разговаривают, шепчут там что-то. Сказывали, что они так со своими умершими общаются, а может, молятся им, кто их знает.
– А гроб на палках – такое бывало?
– Не знаю, про такое не слышала никогда.
– Ой, ну что и за тему подняли, и так не по себе, а вы тут еще про гробы на палках!
– Да все хорошо будет, все хорошо.
– Я тогда дрова пойду рубить?
– Хорошо, иди. Хоть свежих дров в печь сунуть.
– А топор где?
– У бани там стоит. Ступай.
– Молодец какой, и тетям свои помогает, и бабушке всегда помогает небось.
Я прошел по коридору, спустился по ступеням крыльца, и меня тут же встретил Тима, бросившись ко мне настолько, насколько ему позволяла цепь, на которой он сидел. Я погладил пса и пошел к бане. Там меня и правда ожидал топор. Я взял его, и обойдя весь дом, баню, сад и сарай, вышел на задворок. Передо мной открылось широкое большое поле, на котором многие растили картошку или овес, сейчас оно все уже было убрано и окошено, и его можно было хорошенько рассмотреть. Оно тянулось вдоль всей деревни. А за ним сразу же начинался лес. Я подошел к куче нерасколотых чурбанов и еще раз взглянул в сторону леса через все поле. Где-то там, в лесной дали слабо виднелась дорога на Либежгору, по которой мы вчера ходили искать бабушку. В памяти невольно всплыл сюжет недавнего сна. Вглядевшись еще раз в умиротворяющую ширину раскинувшегося поля, я взял чурку и решил приняться за дело.
