Поделюсь своими наблюдениями о лайках. Ненаучными.
Без собаки нет охоты. Любая собака талантлива. Модных: генетики, методик натаски и дипломов в умениях собаки мало. Точнее - нет вообще. Инстинкты в собаку заложены многие века назад. И десятилетние труды «заводчиков» не добавляют собачим инстинктам пользы. Но могут отнимать у собак самостоятельность. Лучше, когда заводчики не делают вообще ничего. Что собственно они и делают.
Особенности собак проще. Крупная собака идет на крупную дичь. Мелкая на мелкую. И только у лайки отключена эта особенность. Лайка это думающая тайгою часть человека. Как пчела это летающая часть растений (с). Как кедровка летающая часть сосны сибирской.
Любая лайка обучит вас охоте. Наверно, проверив – на что вы годны. И если вы ей подходите – вам повезло.
Абсолютно универсальна каждая пятая лайка. Крупной дичи отдает предпочтение 20% лаек. К единственной добыче имеет склонность 40% лаек. Охотниц по мелкому среди лаек 20%. Но у меня прожило всю жизнь лишь 5 лаек, и я могу ошибаться. Конечно, я натаскивал для коллег десяток собак, от своих, вырастив их, где то, до полугодовалого - годовалого состояния. Натаскивал и чужих. Но открываются умения и характер собак полностью к третьему году, наверное. Или когда они перестают чувствовать себя частью стаи. В стае они начинают работать с 5 месяцев. В одиночку могут и раньше.
С первым своим лайком я познакомился в его зрелом возрасте. И в своем незрелом. Взял на пробу на сезон у бабушки, у которой он охранял огород от маргиналов. К слову, маргиналов вокруг огорода никогда не бывало. Но житель деревни обязан доказать деревенскому сообществу необходимость и полезность всего: свою, собаки, предметов и событий. Так, видимо, сложилось. Бабушке казалось, что лайку в тайге будет лучше. Но она тщательно скрывала сентиментальность. Ранее лайк на охоту не ходил, только по грибы и ягоды. И по утверждениям бабушки постоянно кого-то лаял у болот. Кого - они с подругами не видели.
Происхождением лайк был из восточносибирских мест. Формат чуть вытянут. Размер меньше волка. Цвет более лисий. Чем он вводил в заблуждение крупных и летающих лесных жителей, которые его игнорировали.
Начало того сезона было не самым удачным для проверки кобеля. Было очень много рябчика. И я заключил устный договор с заготовителем по кличке Один-Ноль. Он так назывался, по причине проблем со вторым глазом. Клички – это нормально. Когда в кусте из десятка деревень двадцать Иванов Ивановых, кличка помогает идентифицировать предмет обсуждения. По причине обилия рябчика, с первых устойчивых морозов я непрерывно занимался забивкой полузарядных патронов - отстрелом дичи - потрошением ее – заморозкой и укладкой в ящики из-под спичек. Кто не знает – ящики были объемом – примерно – половина кубического метра. Но кончилась дробь. Всего-то было мешка два. Стал ждать заготовителя, который, собственно, не приехал, поскольку перепоручил это кому то.
Капканы были взведены. Кобель ходил впереди. Сразу понял, что к капканам подходить нельзя. А рябчик ему был не интересен и так. Первый раз он облаял лося, полуторника. У того через густой подрост была видна лишь голова. Лось стоял, потому что кобель был рыж. Или потому что полуторник. Потому что после этого под кобелем стояли только коровы. Полуторника, раз уж он попался – забрал. Лицензии. Разобрал, мясо сложил на лабаз из жердей. Откуда такая привычка не помню. Стал таскать рюкзаками – снега не было еще, хотя морозы стояли давно.
В один из рейсов кобель кого-то облаял у лабаза. Зверя я подозревал сразу, зарядил пули. Пошел очень осторожно. Но не угадал и вышел прямо тому в лоб. Потому что кобель начинал лаять издали, а я шел из-под ветра. Зверь стащил остатки мяса с лабаза, накидал поверх мороженого мха и устроил себе лежку сверху. Смотрел я на него снизу-вверх. Расстояние было десяток метров. Стрелять было некуда. Между деревьями видел ногу, коровий мокрый нос и глаз. Нынче выстрелил бы в нос, как самое удачное место, где меньше всего кости до мозга. Тогда не понял. И хорошо. Потому что на 10 метров не пристреливался, а ружье на таких расстояниях высит. Пока я рядился, кобель начал делать хватки сзади зверя. Но зверь не поворачивался. Присаживался. Стрелять по-прежнему было некуда. Поэтому я ошибся еще раз - решил поменять место и стрелять зверю снизу – наискосок - в позвоночник. Для этого надо было переместиться на пару метров вбок. Как только я скрылся за стволом дерева – и уже не следил за ним - зверь кинулся на кобеля, потом на меня. А ружье уже было заведено за дерево. Пока поднимал и опускал ружье, мимо меня пролетел кобель, зверь, разворачиваясь у моих ног, скинул его с гачей. Спину зверя видел мгновение, выстрелить не успел. Кобель метнулся следом. Залаял. Я побежал на лай. Тот неожиданно кончился. Пока разбирал следы, вернулся кобель. Оглядел меня с упреком. Это была его вторая облаянная дичь.
Птицу он не понимал долго. Но, тем же сезоном, добыл я на дресве глухаря. Положил рядом с кобелем. Тот долго думал о чем то. Ходил, засовывал нос под перо птицы. Следующим утром стал искать и лаять глухаря, как будто делал это давно.
Потом были соболя, но через раз – так и не научился он следить остывший след. А тратить время, распутывая след самому было не продуктивно. В этом случае соболя догоняли только ночью. С белкою тоже намучался – кобель мгновенно находил ее, но лаял на группу деревьев. И это почти всегда были кедры. На глаза попадалась каждая десятая – двадцатая белка. Вообще мелочь – это было его одолжение мне. До своей глубокой старости он был азартен только по крупной дичи. Потомства оставил много, но такого уже не было.
