Василий Комаровский родился 21 марта (по старому стилю) 1881 года в Москве, в семье графа Алексея Егоровича Комаровского. Мать, Александра Васильевна (урождённая Безобразова), страдала тяжёлой формой эпилепсии, до самой своей смерти в 1904 году она не выходила из психиатрических клиник. Болезнь унаследовал и сын Василий. Врачи называли быстро развивающуюся болезнь «наследственным фактом» и недоуменно разводили руками.
Род Комаровских - польского происхождения. В роду были многие замечательные предки, кровно и по свойству Комаровские были связаны с Веневитиновыми, гр. Муравьевыми, Пушкиными и др. Василий Комаровский интересовался генеалогией и историей своего рода, хранил историко-литературные документы семьи.
Детство поэт провёл в старинном родовом имении Ракша, принадлежавшем деду по материнской линии графу В. Г. Безобразову. Мальчик получил домашнее воспитание, свободно владел французским и древнегреческим языками. в семье графа Алексея Комаровского, того самого, что в дальнем родстве
В зрелом возрасте Комаровский вместе с братом - художником Владимиром и друзьями много раз бывал в имении. Здесь им написана поэма «Ракша».
Его облик был таким: огромные глаза, всегда немного печальные, тонкий нос с едва - заметной горбинкой, статная фигура. Все выдавало в нем подлинного аристократа, потомка древней фамилии. Но самая характерная черта - тонкое, изысканное внимание к другим и язвительная насмешливость над самим собой, с какой - то едва уловимой долей печали. У него было прозвище «царскосельский отшельник».
В 1898 году Комаровские переезжают в Петербург. В августе 1899-м Василий возвращается в Москву и зачисляется приходящим воспитанником в Московский императорский лицей, который оканчивает 1 июня 1900-го. Он поступает на юридический факультет Петербургского университета. Но курса не закончил - тяжелая психическая болезнь с периодическими обострениями мешала систематическому образованию. Летом следующего года Комаровский побывал в Германии. После возвращения в Россию, осенью 1901-го, переводится на историко-филологический факультет, а потом сразу же уезжает на лечение в клинику в Швейцарию. В дальнейшем Комаровский несколько раз лечился в российских и зарубежных клиниках. В 1906-м Василий увольняется из университета, так и не окончив его, и в конце года переезжает в Царское Село.
Осенью 1908-го знакомится с Николаем Гумилёвым, а позднее – с Анной Ахматовой. Спустя некоторое время среди знакомых Комаровского появятся Н. Пунин, С. Маковский, А. Скалдин, Н. Врангель и другие.
Комаровский жил в Царском Селе у своей тетки до самой смерти, наступившей в психиатрической лечебнице. В последние годы В. Комаровский, мало интересующийся текущей литературной жизнью.
В ноябре 1911-го в литературном альманахе «Аполлон» появляется первая публикация стихов и прозы Комаровского – пять стихотворений и рассказ «Sabinula», подписанные псевдонимом Incitatus (в переводе с латыни «вдохновенный», так звали коня Калигулы).
А через два года, в октябре 1913-го, тиражом 450 экземпляров в Петербурге выходит единственная книга стихов и переводов Комаровского – «Первая пристань».
В это время поэт переезжает в Петербург в связи с необходимостью часто бывать в типографии издательства «Сириус», где готовилась к публикации его «Таблица главных живописцев Европы с 1200-го по 1800-й» и «Указатель к таблице...» (вышли в свет в 1915 году).
Начало первой мировой войны стало настоящим ударом для Комаровского. Сильное нервное потрясение, пережитое в связи с этим событием, вновь привело Комаровского в клинику для душевнобольных в Москве, в которой в ночь с 7 на 8 сентября 1914-го он умирает. Похоронен в Москве на кладбище Донского монастыря. Могила Комаровского не сохранилась.
Воспоминания современников
Из воспоминай его современников следует, что Комаровский был высокий, широкоплечий, сутуловатый. Он часто одиноко бродил по Царскосельскому парку с тростью в кармане и завернутыми брюками. Он проговаривал стихи своим гортанным голосом, перебивая их естественный ритм, следуя какому-то своему особенному стихосложению; привязывался к словам, подымая при этом руку.
Спорить с ним было бесполезно: он уходил в какие-то леса образов, ссылался на римских императоров, кардиналов, философов или поэтов.
Дмитрий Святополк-Мирский пишет о Комаровском так:
«Он вышел не из той среды, из которой выходили все деятели русской литературы и культуры за последние шестьдесят лет. Отпрыск старой московско-петербургской дворянской фамилии с обширным родством и сильной семейной традицией, он был совершенно не задет интеллигентской культурой. Культурную почву его составляли семейные предания, старое, более французское, чем русское, воспитание, старая дедовская библиотека, о которой он так хорошо говорит в своей посмертной поэме «Ракша»…».
А о стихах Комаровского Святополк-Мирский имеет следующее мнение:
«Они очень «сделаны», и, хотя для меня они кажутся сделанными превосходно, в них есть привкус эпохи «вчерашнего дня», который не всем по вкусу. Стихи его, конечно, стоят внимательного отношения, переиздания и изучения.
О месте Комаровского в истории литературы. Считали, что он принадлежит к старому декадентству, декадентству 90-х еще годов, не затронутому еще «соловьевщиной» и «достоевщиной», или, лучше сказать, к тому подпольному эксцентрическому течению, к которому принадлежал Анненский. Кстати, Анненского он высоко ценил и, хотя почти не встречался с ним (при том, что они оба в одно время жили в Царском Селе).
Вся поэзия Комаровского и вся его проза - совершенно вне эмоционального плана. Его современники считали, что она вся она в плане чистой игры. Может быть поэтому он так любил Анри де Ренье, второго поэта, имевшего с ним что-то общее, «La double maitresse» и «La canne de jaspe» были в числе его любимых книг. Но игры Комаровского разыгрывались над ежедневной возможностью сумасшествия.
К сумасшествию своему он относился опасливо, избегая всего того, что могло хоть немножко поколебать его очень шаткое нервное равновесие, и в то же время много думал и даже писал воспоминания о своих сумасшествиях. Начало войны нанесло такой удар его нервной системе, что она не перенесла.
Последние стихи поэта, оставшиеся в черновой тетради - написанные накануне первой мировой войны:
Июль был яростный и пыльно-бирюзовый,
Сегодня целый день я слышу из окна
Дождя осеннего пленительные зовы;
Сегодня целый день и запахи земли
Волнуют душу мне томительно и сладко,
И, если дни мои еще вчера текли
В однообразии порядка...
И в этом случае в стихах Комаровского нет тревожности: он не смешивал искусства с хаосом предчувствий.
О поэте в мемуарах вспоминал Георгий Иванов. Однажды он наблюдал такую картину: «Снег, деревья, скамья. И на скамье горбатой тенью сидит человек. И негромким, монотонным голосом читает стихи…Человек ночью, в глухом углу Царскосельского парка, на засыпанной снегом скамье, глядит на звезды и читает стихи. Ночью, стихи, на "той самой" скамье. На минуту становится жутко, - а ну, как… Но нет, это не призрак Анненского. Сидящий оборачивается на наши шаги».
Также он вспоминает, что в разговорах Комаровский часто вспоминает о своей болезни: «Он в течение нашего короткого разговора несколько раз повторяет «моя болезнь», «когда я здоров», «тогда я был болен». Что это за болезнь у этого широкоплечего и краснощекого?».
Николай Пунин вспоминает о друге так:
«… Родился, чтобы сказать два-три слова, сделать жест, и ушел, унося с собою тайну своего духа и своей мысли. Тому, кто его слышал чаще, кто видел больше, он оставил чувство недоумения, близкое к тоске, и какую-то глубокую и упорную уверенность в том, что из всего, произнесенного или сделанного им, - смерть сказала большее, договорила недосказанное, объяснила то, что казалось непонятным, но она же и лишила нас возможности раскрыть тайну его организма и его творчества, тайну, о которой мы все знали и не догадывались в одно и то же время».
Поэтика Комаровского, как и родственная ему, но во многом и противопоставленная - Иннокентия Анненского, стала переходным феноменом на стыке двух школ или даже «третьим путем», не получившим в случае Комаровского продолжения.
Анализируя стихотворение «В Царском Селе» (1912), обнаруживаем отсылку к царскосельским мифологемам, разработанным Пушкиным и автоцитаты, циклический повтор и т.д. Это постоянная игра различных смысловых планов... «своего» и «не-своего». Они находятся на пересечении подражания, pastiche, пародии и палимпсеста: трансформация «не-своего» текста здесь может оказаться и прямым повторением, и глубинным совпадением с ним, воскрешением его, интерпретируемым в терминах экзистенциального и метафизического опыта. Творчество Комаровского, выпавшего из своей эпохи и ставшего «крайним новатором», можно назвать «отдаленным предвестником постмодернизма».
Комаровский страстно, самозабвенно любил искусство, которое «было его колыбелью и его жизнью». Ладом, гармонией искусства он, видимо, усмирял хаос своей больной, мятущейся души. Кому-то Комаровский казался нелепым «чудаком». Но те, кто близко знал поэта, видели в нем романтика, необычного, «странно-очаровательного» человека, не чуждого порой веселой иронии. В последние годы жизни Комаровский был в дружеских отношениях с А. Ахматовой. Весной 1914 он написал посвященное ей стих., сотканное из едва уловимых образов и неожиданных ассоциаций: «Анне Ахматовой («Вечер» и «Четки»)». Откликом на это послание явилось стихотворение Ахматовой «Ответ» («Какие странные слова...»), в свою очередь посвященное Комаровскому.
Но были люди, сумевшие оценить его причудливый дар. Особенно ощутимой была поддержка кружка Н.Г умилева, редакции журнала «Аполлон». Именно в литературном альманахе «Аполлона» (1912) Комаровскому удалось единственный раз опубликовать свою прозу - рассказ-стилизацию «Sabinula», в котором талантливо воссоздан эпизод из жизни Римской империи (II в.).
Других книг Комаровскому, к сожалению, не суждено было издать. Война, разделившая мир пополам, прошла и через его сердце и душу. Он умер сумасшедшим. Начало войны нанесло такой удар его нервной системе, что она не вынесла, и «все силы хаоса снова хлынули на него и затопили уже навсегда». Случилось это в психиатрической лечебнице во время буйного припадка...
Через два года после смерти поэта в журнала «Аполлон» были опубликованы «Посмертные стихотворения графа Василия Алексеевича Комаровского» Потом о Комаровском в России вспоминали очень редко.
Комаровский никогда не слыл звездой первой величины, но в эпоху блистательного Серебряного века его творчество оставило приметный след.
После смерти на письменном столе поэта друзья нашли несколько фрагментов рукописи неоконченной поэмы, засушенные листья с деревьев Царскосельского сада - любимейшего места прогулок -, и книги Анри Де Ренье: «Яшмовая трость» и «Дважды любимая». Это были настольные книги Комаровского. Творчество его, изящное, глубокое и в то же время - неуловимо - легкое- было чем - то похоже на творчество Ренье.
