...Скорым шагом они двинулись к речке, быстро пересекли ее вброд – талая вода с гор еще не пошла, вода на перекате была не высокой, едва достигая середины голени. Так что перешли, не начерпав воды в сапоги. Дальше быстро поднялись к дому деда Власа – тот уже открыл калитку и встречал их на пороге. Каюр крутился у ног, обнюхивая гостей – от них пахло тайгой. Зашли обнялись, похлопывая друг друга по плечам. Дед Влас улыбался им как родным – наскучался старик в одиночестве.
Уселись в доме, дед Влас суетился, вынимая из печи чугунок с похлебкой и разливая ее по тарелкам. И говорил без умолку:
- Уж верно голодные, соколики? Чай, в тайге не дом родной, холодно да голодно по весне…
Отец с улыбкой сказал:
- Да где ж голодно, Влас Микитич? Мы ж с собой и скот увели, и птицу, да и тайга кормит.
Дед Влас отмахнулся:
- Знаю я ваш скот – трясетесь над ним, как над торбой писаной. Нате-ка, похлебайте, сварил с вечеру, на косточке мясной, с перловкой да грибочками. Хороша получилась, навариста, - он выставил на стол полные до краев тарелки, соленые огурцы, хлеб. Сам сел напротив, уставившись на них слезящимися от старости глазами – сдал дед Влас, буквально за эту зиму сдал. Они рядиться не стали, споро принялись за еду, расспрашивая хозяина о житье-бытье.
- Влас Микитич, приходил кто в деревню? – отец шумно отхлебнул густой похлебки, глядя на деда.
Тот сказал:
- Нет, Матвей, не было никого (отца он всегда звал просто по имени, чем немало удивлял Матвея). Я по деревне гуляю каженный день, приглядываю. На вашей улице корова подохлая лежит, Васькина. Как он ее проворонил?... Страшно в деревне, - добавил он вдруг и вздохнул тяжело.
Матвей оторвался от похлебки, которая и вправду была очень вкусной:
- А отчего страшно, Влас Микитич?
Тот глянул на него с грустью, ответил упавшим голосом:
- А от того, Матвей Матвеич, что дома вокруг мертвые стоят. Смотрят на тебя пустыми окнами как черепа глазницами, и ни звука. Скрипнет где ставня, так сердце обрывается. А когда ветерок, так вообще хоть плачь – воет он в пустых трубах, как волк раненый. И вся деревня как раненая. Или убитая….
Матвей передернул плечами, представив себе эту картину. Прав дед Влас, без людей мертва деревня.
...
Первая же сотня шагов убедила его в правоте деда Власа – в деревне было жутко. Полная, абсолютна тишина. Такие знакомые с детства улицы вдруг стали чужими, неприветливыми и холодными. Не залает собака, не замычит корова. Матвей понял вдруг, как много в жизни значат привычные звуки. Не стало их – и как будто что-то потерял. Душа ворочается беспокойно, пытаясь устроиться поуютнее, да не получается – очень уж вокруг неуютно. Грязь на улице была не тронута следами. Ни тележной колеи, ни следов сапог и копыт – ничего. Матвей невольно шел вдоль заборов, стараясь не оставлять следов и не маячить посреди улицы. Случись кому сюда глянуть – не сразу его и разглядишь на фоне серых от времени дощатых заборов да голых кустов и деревьев.
Шел и запоминал, где что лежит. А в голове крутились мысли – не зря ли они так спешно снялись с места? Не зря ли бросили деревню? А вдруг не придут бандиты, а они вот так круто поменяли жизнь?
Улица за улицей, двор за двором он обходил деревню, и в душе его крепла злость. Злость на всех этих красных и белых, из-за которых целая деревня снялась с места и живет теперь в тайге. И решил для себя, что обязательно вернется сюда. В свой дом. И будет в нем жить. Мысли о своем доме заставили его остановиться, а потом развернуться и направиться туда, где вырос. Ноги сами несли его, и сердце билось учащенно…
Зайдя во двор, он увидел отца. Тот сидел на крыльце и курил, молча глядя перед собой. Похлопал, как в детстве, по ступеньке рядом с собой – садись, мол. Помолчали. Отец спросил:
- Как думаешь, сын, не зря мы снялись с места? Может, и отбились бы, а?
Матвей вскинул на отца глаза:
- Знаешь, бать, я вот шел сейчас и о том же думал. Но потом вот о чем подумал: а если придут? И что тогда? Стрелять на улицах, вот здесь прям? А дети? А женщины? Им этот ужас зачем и за что? Нет, бать, правильно мы ушли. Не придет никто до осени – вернемся. Дома подправить – недолго. А сено поставить мы и из тайги выйдем, так? И хлеб тоже.
Отец кивал в так его словам, соглашаясь, сказал:
- Знаю, сын. Сам об этом всем думал. Все так. Но душа не на месте что-то. Ладно, - он притушил окурок и сунул его в карман – ни к чему следы оставлять. Даже в своем доме.
…К деду Власу вошли в момент, когда он, кряхтя, вытаскивал из комнаты большой сундук. Собрался дед, точно собрался. Матвей кинулся помочь – тяжелый сундучище.
Дед Влас повернулся к отцу, сказал:
- Вот что, Матвей. Иду с вами, решил. Вот только как переть это все? Бросать никак нельзя. Тут у меня глянь-ка чего, - он открыл сундук, и они обомлели – там ровными рядами лежали мешочки с дробью, порохом, гильзами. Отдельной стопкой стояли коробки со снаряженными патронами к берданке. Отец поднял изумленные глаза:
- Влас Микитич, тут же цельный арсенал. А винтовка есть?
- Есть, как не быть. И не только винтовка. Так как увозить будем?
Отец отошел немного от удивления, ответил:
- Да просто, Влас Микитич. Завтра сюда подводы пойдут за дровами, да несколько коней за бревнами. Ну и для тебя и твоего добра телегу пригоним. Собирай пока. Матвей сегодня у тебя останется, поможет. А я к нашим пошел. Надо им рассказать, сколько чего вывозить будем, да и спланировать, как и что...
Вы прочли фрагмент второй книги "Говорящий с травами". приобрести первую книгу можно здесь https://ridero.ru/books/govoryashii_s_travami/
