«Мы никогда не понимаем, какие сокровища перед нами».
Коэльо «Алхимик»
Александр Куприн гостит в Волынском Полесье, у помещика Ивана Тимофеевича Порошина. Бродит, бродит по лесу. Все бы ничего, да грустно, грустно глазам. А отчего? Прислушался. Шелест листвы. И шепот… будто девичий.
Оглянулся. Может с болот, что обошел стороной? Да нет же, звук раздался так явственно, над ухом, словно кто-то стоит рядышком. Поднял глаза на деревья. Осмотрел макушки зачем-то – они ничего не заметили.
Лес уходил в низину. Неуклюже сбежал вниз, смешно переступая ногами. И понял. Лес нашептывает про историю, что произошла в здешних местах. Места-то таежные.
Скорее! Скорее вернуться в поместье, к добрым хозяевам. Скорее расположиться в креслах. После сытного ужина, как обычно потечет история, выдержанная, как вино, и прямо из уст гостеприимного Ивана Тимофеевича.
"...В один из таких вечеров наш милейший хозяин Иван Тимофеевич Порошин, лежа, по своему обыкновению, на широком турецком диване, рассказал нам несколько довольно любопытных местных преданий. Польщенный нашим вниманием, он в конце концов признался, что у него самого "произошел в жизни не совсем обыкновенный эпизод, в котором главную роль играла настоящая полесская колдунья..."
И вот уже рисовало купринское воображение картины эпизода из жизни И.Т., одну за другой.
О старухе, причисленной невесть за какие грехи к племени ведьм. Об ее изгнании из деревни, вместе с внучкой.Об их поселении в избушке, на болоте, за Ириновским шляхом. О встрече охотника с Олесей. О редкой красоте девушки, и о ее колдовском таланте. О возникшем чувстве. Об унылой картине брошенной избушки. Каждая картина наполнялась сочными красками. Смотришь - ни одного лишнего мазка.
Если разглядеть их убогую лачугу – мрачными красками писана, как саврасовская «Избушка на курьих ножках».
«Это даже была не хата, а именно сказочная избушка на курьих ножках. Она не касалась полом земли, а была построена на сваях, вероятно ввиду половодья, затопляющего весною весь Ириновский лес. Но одна сторона ее от времени осела, и это придавало избушке хромой и печальный вид».
Если задуматься об Олесе – появятся серовато-сиреневые отсветы, как на врубелевской «Царевна-лебедь».
«Оригинальную красоту ее лица, раз его увидев, нельзя было позабыть, но трудно было, даже привыкнув к нему, его описать. Прелесть его заключалась в этих больших, блестящих, темных глазах, которым тонкие, надломленные посредине брови придавали неуловимый оттенок лукавства, властности и наивности; в смугло-розовом тоне кожи, в своевольном изгибе губ, из которых нижняя, несколько более полная, выдавалась вперед с решительным и капризным видом».
А если пойти-поискать молодую лесную чаровницу – то будешь брести по местам, покрытым умиротворенными, левитановскими красками.
…Куприн задумал опубликовать "Олесю" в журнале "Русское богатство", но редакторы не разглядели, что за «Олеся» перед ними! Еще бы! Она ведь не читается за пыльными столами. Журнал о «русском богатстве» отклонил «богатство чувств» Куприна…
Ох уж эти умники-редакторы! Им редко даются разумные решения. Больно они схожи с приказчиками из бажовских сказов - тем все никак не удавалось разглядеть талант уральского мужика. Не узрела эта ретивая братия, что с публикацией «Олеси» название журнала сможет, наконец, соответствовать его содержанию. Вот и басня напрашивается. Повесть об испорченном герое попала в испорченный журнал.
Люди, люди, люди…, нам надо ходить в лес, в степь, в горы, ежедневно, как на причастие в храм. Иначе, все недоступнее будут истинные ценности добра, любви и счастья, которые завещаны нам предками. Мне довелось ощутить это у Кнута Гамсуна в «Плодах земли».
«Вы живёте вместе с землёй и небом, вы одно целое с ними, одно целое с этой ширью и незыблемостью бытия. Вам не нужен меч в руках, вы идёте по жизни с пустыми руками и непокрытой головой, окружённые великой любовью. Смотри, вот она — природа, она принадлежит тебе и твоим близким! Человек и природа не палят друг в друга из пушек, они воздают друг другу должное, не соперничают, не состязаются ни в чём, они следуют друг за другом».
Так, бедолага Иван Тимофеевич, не разглядел счастье свое на земле, и глупо размышляет о банальной возможности жениться на Олесе: «Одно лишь обстоятельство останавливало и пугало меня: я не смел даже вообразить себе, какова будет Олеся, одетая в модное платье, разговаривать с женами моих сослуживцев…»
И в рассуждении этом раскрывается вся его ничтожная душа...
Катарсис! Уже в 27 лет Куприну нужен был катарсис, как воздух. Позади муштра и служба, законченная в 1894 году. Позади скитания по «большой, широкой, свободной жизни». Перебрал десятки профессий ради стакана вина и куска хлеба. Нужда гнала. И он черпал вдохновение в своих блужданиях и беззаботности, в тяге к тяжелому труду и шумным кутежам.
«Я толкался всюду и везде искал жизнь, чем она пахнет, — вспоминал через много лет Куприн. — Среди грузчиков в одесском порту, воров, фокусников и уличных музыкантов встречались люди с самыми неожиданными биографиями — фантазёры и мечтатели сширокой и нежной душой».
Но в 27 он вдруг исчерпал вкус кабацкой жизни. Он стал искать очищения от своего бунта. 1898 год. Он пишет «Олесю». «Олеся» - это эпос, ее сложно читать тем, кто не любил. Кому не дано любить...
Но очищение нельзя сделать разом. Ему нужно посвятить всю жизнь, без остатка. …А Куприн продолжал искал свою волю. Женившись в 1902 году, он при первой возможности будет сбегать в кабак.
А еще, хотя бы мысленно, он будет сбегать туда…, где родились мысли об Олесе…
