На остановке у заводской проходной наблюдала такую картинку. Канун 8 марта. Крутился подвыпивший мужичок пролетарского вида, от его курточки остро пахло машинным маслом. Из коротковатых рукавов висли сплющенные от работы руки, со сложенными ковшиками внутрь тяжёлыми ладонями. Мужик пьяненько приставал к стоящим на остановке женщинам.
– Матушки мои, – растроганно и слезливо взывал он, – красавицы! С праздником, милые! Куда бы мы без вас, лапушки?
Пытался обнять увёртывающихся, убегающих от объятий смеющихся женщин, упорно вручал одну на всех сломанную мятую гвоздичку, зажатую в чёрной пятерне-ковшике. На него замахивались сумками, в шутку колошматили кулаками по спине.
– Матушки! – взывал он, тщетно пытаясь приобнять хоть одну женщину. – Ластоньки мои, куда вы разбегаетесь, милые? Не съем я вас!
«А всё-таки русские женщины самые лучшие, – думала я. – В какой ещё стране такое «поздравление» вызовет добрый и смущённый смех прекрасной половины человечества? Европейские феминистки – те с брезгливыми и негодующими физиономиями залопочут на своём языке, вызовут полицию.
И засудят мужичка, дадут по полной: за то, что вторгся в неприкосновенную пространственно-психологическую зону, что допустил возмутительный тактильный контакт. За возмущение общественного порядка, за нарушение интимной дистанции, за сексуальные домогательства, наконец. А наши русские, не избалованные вниманием женщины рады и такому проявлению заботы.
Приставал он ко всем подряд: раскинув руки, как неводы, ловил разбегавшихся, повизгивавших старушек, женщин, девушек.
Причём молодо, девичьи пронзительно визжали именно старушки. Отталкивали его, ругали: «Куда, чёрт! У, глаза-те залил!» Но ругали снисходительно, ласково. Уговаривали: «Иди жену цветком порадуй!» «А лучше проспись, а то жена шибко обрадует… сковородой по башке». Сочувствовали ему. Жалели. Заботились.
А давайте позаботимся о наших мужчинах ещё раз. Можете от негодования разорвать меня на сто маленьких Нелидовых, но для многих из них щестьдесят лет – это и так недосягаемая, фантастическая планка. А лишних пять лет приплюсуй – всё, край, крышка гроба.
Это я о мужчинах рабочих профессий: механизаторах, глотающих пыль и кострику, токарях, слесарях, дорожниках, строителях… Их без того осталось раз-два и обчёлся. Вымирающий вид: хоть в музей под стекло выставляй. Говорю же: последние из могикан.
А офисная, копошащаяся между собой мелочь, начальники с их креслами, кондиционерами, кофе и секретаршами – пусть выходят на пенсию хоть в 90 лет. Их и без того из кабинетов здоровенным гвоздодёром не выковыряешь.
– А о нас кто позаботится? Мы детей рожаем! – зашумят женщины.
Да будет кокетничать, милые! С каждым дитём женский организм омолаживается, и только пуще цветёт и добреет. Второе, третье дыхание отворяется. Это и медики подтвердят. Смотришь на какую-нибудь почтенную мать многодетного семейства – сама как девочка, от старших дочерей не отличишь, ей Богу.
– Пускай меньше пьют! – главный аргумент разгневанных женщин.
Так ведь не с радости они пьют – от несправедливости, острый нож она им в сердце. По-другому не могут. Что поделаешь, такое у русских мужчин нежное, ранимое устройство души.
Ну, превратится окончательно наша страна в страну одиноких старушек. Будем в старости сидеть на лавочках, от безысходности записываясь на разные хатха-йоги и боди-флексы… А между ними – носить поминальную стряпню на могилки мужей. Станем, осиротев, путаться под ногами зятьёв, снох и подросших внучат. Или делить одного захудалого мужичка на сотню моложавых вдовушек, грызясь и рвя друг другу волосы – на радость подзуживающим ТВ-шоуменам.
Рви не рви, а мужей из могил не подымешь. Государству наши мужики – отработанный материал. А для нас он, какой бы ни был отработанный – всё равно свой, родной, любимый, другого нету.
Давайте хоть мы их пожалеем, а?! Ластоньки мои милые, красавицы...