Слушатель и зритель любит мертвых кумиров и звезд, но, как правило, весьма скептически относится к их заменителям.
На самом деле мало кто в Советском Союзе понимал, о чем поет Эдит Пиаф, но имя певицы было на слуху, а судьба её вызывала сочувствие.
Совсем юной Мирей Матьё не хватало трагизма, чтобы её полюбили заочно, с первого раза, как «Пиаф номер два», просто прочитав о ней в журнале.
Голос Мирей звучал резковато, она пела, нарочито утрируя французский прононс, как это любили одно время делать наши местные les femmes fatales, пародируя французский шансон в капустниках и застольях тех лет.
Гротескный образ такой певички diseuse, с красноречивым именем Мари Жють, увековечен в кукольном ревю «Необыкновенный концерт».
Внимательный слушатель отметил бы сходство интонации с Джуди Гарленд и британской современницей Матьё, одной из сильнейших, на мой взгляд, вокалисток всех времен – Кэти Кёрби.
Но главною «фишкой» на первых порах продолжал оставаться ореол «наследницы» Пиаф, что указывало на экспортный характер её имиджа, так сказать, для «гостей столицы».
В репертуаре певицы, в аранжировках её песен, почти полностью отсутствовали элементы бита и соула, вездесущие на тот момент.
Преобладала помпезная лирика и ностальгические регтаймы, танго, даже чарльстон – вещь для тогдашней бунтующей молодежи, скажем прямо, неприемлемая и невыносимая.
С нею много и плодотворно сотрудничали мастеровитые англичане, такие как Лес Рид – один из создателей бессмертного и безотказного, как сама Мирей, поставщика романтики по имени Энгельберт Хампердинк. Недаром обе фигуры чем-то напоминают Бориса Карлоффа и Эльзу Ланчестер в «Невесте Франкенштейна».
Несколько песен в её специфическом исполнении даже попали в декадентский фильм «Девушка на мотоцикле» с безголосой Marianne Faithful в главной роли – картина провалилась в прокате, но, как это иногда бывает, с годами обрела культовый статус.
Однако советскому человеку Мирей Матьё запомнилась и приглянулась благодаря совсем другой культовой картине, о которой речь пойдет чуть ниже.
Было ясно, что речь идет не о новой Пиаф, а скорее о девичьей версии Хампердинка или даже Карела Готта, чьи записи made in France могут пользоваться спросом как в любой европейской стране, так и за пределами Европы. «Было ясно» – вот только кому?
В Союзе конца шестидесятых Мирей Матьё узнавали не по любимой мелодии, а по оригинальной стрижке «а ля гарсон» или «бубикопф» времен Эллочки Людоедки.
Не обладая фигурой кинозвезды, миниатюрная певица была поразительно фотогенична, и сегодня её синглы можно коллекционировать исключительно ради эффектных фото на обложках. Что некоторые из нас и делают.
А всесоюзного шлягера, как это ранее получилось с «Джамайкой» или «Бесаме Мучо», все-таки не хватало.
Им не сумела стать даже Je Suis La – франкоязычная версия роскошнейшей «Не спеши» Бабаджаняна и Евтушенко, загадочным образом попавшая на вторую сторону дебютного альбома Мирей.
Пластинку новоявленной французской дивы завершал хит Муслима Магомаева – случай для того времени уникальный, поскольку песни советских композиторов на Западе избегали. Исключение представляли разве что «Подмосковные вечера» Соловьева-Седого, вторую часть фамилии которого иногда указывали как Sea Dog.
И еще одна странная вещь – советы с первых шагов опекали одаренную девочку из многодетной рабочей семьи. И вот на втором году своей карьеры она уже поет с краснознаменным хором Александрова в честь пятидесятилетия Великого Октября! А маститый режиссер Герасимов вставляет большое интервью с нею в и без того безбожно затянутую мини-эпопею «Журналист».
Вероятно, Cоветы с помощью сватов и сводников из ЮНЕСКО давно присматривали себе нового фаворита среди зарубежных артистов. Действовать приходилось осторожно, особенно после «облома» с Монтаном, который не просто отрекся от советской модели коммунизма, но и, по слухам, устроил в Париже выставку светского женского белья, успев запастись им во время шопинга в гостеприимном как сама Москва, ГУМе, в двух шагах от Мавзолея, где ему всегда были рады…
Однако песенки, которой без труда и принуждения был бы готов подпевать любой советский старшеклассник, чего-то такого по типу «Дилайлы» или Can’t Buy Me Love по-прежнему не возникало. Было очевидно – Матьё певица больших постановочных ревю со сменой ярких нарядов, со свитой галантных танцоров и т.д. Её надо видеть на сцене, а сцена далеко и в капстране к тому же.
Как ни парадоксально выглядит подобное сравнение, но отношение к Матьё в Союзе чем-то похоже на отношение к Пинк Флойду до появления ныне всем известного альбома.
Радикальная перемена участи совпала с выходом картины Петра Тодоровского «Городской романс».
Тодоровский – талантливый музыкант-самоучка, выбрал и сделал лейтмотивом своей «лав стори» песню, которой наконец-то было можно ПОДПЕВАТЬ.
А самое, в данном случае, главное – проделывать это, не комплексуя по поводу незнания языка, реализуя своё фанатское право на активную роль, как без обезьяньего кривляния, так и без дубовой высокопарности.
Простая вещь называлась предельно просто La Chanson De Mon Bonheur – «песня о моем счастье».
Таких реальных, без натуги, популярных и понятных нашему человеку песен у Матьё, рассуждая строго, было всего три – одиозную «Чао, бамбино, сори», полагаю, помнят все.
Изящную, первоклассную в общем-то Pardone-moi Ce Caprice D’Enfant – «прости мне этот детский каприз», написанную яркой Патрицией Карли, и долгие годы прослужившей позывным телепередачи «Кинопанорама», кто не знает, думаю, тот оценит.
Ну а третью, ту, что послужила поводом для данной беседы, вы уже знаете. Еще одна неслучайная случайность – день, когда мне пришло в голову записать эти мысли, совпал, как оказалось, с датой рождения Петра Тодоровского, создавшего и оставившего нам безысходный мир-лабиринт, где по искусственному снегу носятся из подъезда в подъезд вожделеющие дон жуаны в кроличьих шапках и дамы в дефицитных импортных сапогах, преследуемые, словно персонажи Еврипида, преследуемые пронзительным голосом малютки Мирей…
Мир в реальность которого нам все труднее поверить, мир, который нам всё сложнее вообразить.
Последний человек, который просил меня найти фирменный диск с этой песней, покинул этот мир года три назад, но я почему-то уверен, что кто-то ищет её и сию минуту. Такие поиски – благородное дело, их можно и нужно облегчить.
«Жэ»-«тэ»-«мэ» – три коротких слова, в каждом всего шесть букв, а точнее звуков…
Вот какие мысли пробудила у меня промелькнувшая на полке пластинка.
👉 Бесполезные Ископаемые Графа Хортицы
👉 Бесполезные Ископаемые Графа Хортицы
* Далее читайте: Дайана Росс. Шепот сквозь маску