После интервью с послом Бельгии в России Жаном-Артуром Режибо мы продолжаем разбираться, как устроена жизнь в этой стране. Для этого побеседовали с политологом, профессором НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге Ириной Бусыгиной о специфике политического устройства Бельгии, о том, что такое консоциативная демократия и каким образом она помогает уживаться между собой фламандцам и валлонцам
Наш разговор о Бельгии я хотел бы начать с шутки, которую прочитал, когда готовился к интервью. Говорят, что когда фламандцев и валлонцев спрашивают, что их удерживает в одной стране — Бельгии — они называют три момента: Король, «писающий мальчик» и Брюссель. Как Вы думаете, насколько в этой шутке есть доля правды?
А это не шутка. Здесь нет ничего смешного, поскольку все действительно так. Фигура Короля и сама парламентская монархия является объединяющим и умиротворяющим два этноса символом, своеобразным гарантом согласования интересов. «Писающий мальчик» — это общее культурное наследие, то, что привлекает туристов, приносит ощутимый доход в бюджет.
И ЕС – тоже важный объединяющий Фландрию и Валлонию фактор. Бельгия, Брюссель — сердце ЕС, да еще и сердце НАТО — здесь располагается штаб-квартира Альянса и крупнейшая военная база. При этом Брюссель, в отличие от Парижа или Лондона к примеру, остается обычным средним, европейским городом, не превращается в глобальную столицу. И это хорошо для Бельгии — глобальные города становятся связаны между собой поверх национальных границ, а Брюссель остается символом, сердцем именно Бельгии.
Но если бы не всё это вместе, то Бельгия бы просто распалась. Это всё чистая правда.
Почему она могла бы распасться? В чем противоречия между Фландрией и Валлонией?
Оснований для раскола множество, но одно из них — банальная география. Фландрия и Валлония — это два довольно больших по меркам Европы региона, в которых компактно проживают этнически гомогенные группы. Им принадлежат разные части страны, разные культурные объекты, они говорят на разных языках и то, что они довольно искусственно оказались в одних границах — заслуга прошлого, которое у них очень нелегкое.
На раннем этапе развития государства экономически и политически первой всегда была Валлония. Она играла первую скрипку в истории Бельгии. Позднее, буквально в течение нескольких десятилетий ситуация изменилась, и на лидирующие места вышла Фландрия, и сегодня она и остается, как минимум экономическим лидером, мотором страны, который тащит ее вперед. И сегодня экономика, экономическое развитие — второй вид раскола. Правительство пытается создавать какие-то условия, чтобы его преодолеть, но вообще-то политические действия, сама конструкция политической системы этому противоречит. Фландрия и Валлония политически сильно размежевались друг от друга и продолжают это делать сейчас. Когда в стране парламентская монархия, а это значит, что решающая роль принадлежит Правительству, сформированному победившей на выборах партией или коалицией партий, при этом у вас — в Бельгии — нет ни одной крупной общенациональной партии. Все партии, которые берут большинство мест в парламенте — региональные. Тогда и понятно, что политически вас связывает только «Писающий мальчик», Король, не имеющий никакой реальной и даже особой церемониальной власти, и Брюссель. Исходя и всего этого Бельгия — очень сложное сообщество. Я, честно говоря, аналогов ему не знаю.
Карта провинций Бельгии и регионов Фландрии и Валлонии. Источник
А Швейцария не такое же сложное сообщество?
Сложное, но устроенное все же по-другому. Там 50 равных между собой частей страны существуют в рамках общего политического пространства достаточно давно и осознанно понимая, в чем их преимущество быть вместе, и в чем трудности.
Все же, почему тогда не разделить Бельгию на две части — Фландрию и Валлонию, если так много противоречий между ними?
Вопрос разделения страны на повестке не стоит. И у фламандцев, и у валлонцев сейчас есть достаточный переговорный потенциал в рамках действующей политической системы, чтобы опасность ущемления кого-то из них реально существовала, а, соответственно, отсутствуют и стимулы к полноценному разделению на две страны. Последнее общенациональное правительство, состоящее из обеих языковых групп и еще ряда других меньшинств, пытались создать больше года. Кроме того, сейчас в Бельгии идет шестая программа реформы государственных институтов. Она идет уже давно, и возможно пора бы от нее отказаться, закрыть досрочно, но это невозможно. Реформа — результат большого числа переговоров и компромиссов между большим количеством игроков. И Бельгия сегодня и последние десятилетия показывает пример, как конфликтное сообщество может идти путем таких постоянных компромиссов и переговоров. Да, их реформы часто приводят к большему политическому размежеванию, и возможно это размежевание закончится распадом. Но это покажет только время.
Идею консоциативной (или сообщественной) демократии, на принципах которой должна была быть выстроена политическая система современной Бельгии, выдвинул политолог Аренд Лейпхарт. Насколько эта концепция сработала?
Идея Лейпхарта подразумевает, что есть сообщество, пусть даже разделенное, но которое умеет между собой хорошо договариваться. У него должен быть такой опыт в прошлом, и стимулы к этому сегодня. Швейцария, где также реализован подход Лейпхарта — более удачный пример успешной консоциативной демократии. Сказать, что она также хорошо сработала в Бельгии — трудно. Но в целом сама эта модель применима к очень ограниченному набору случаев, при очень строгом соблюдении условий. Успешные консоциации — это уникальные кейсы.
А где еще работает такая модель, кроме Швейцарии? Часто в ряду успешных консоциаций приводят Канаду с Квебеком.
Мне кажется, что эту модель нельзя применять к Канаде. Там совершенно другая ситуация. Прежде всего, сам Лейпхарт говорил, что его модель работает в небольших государствах, которые к тому же не обладают сильной территориальной протяженностью. В Канаде Квебек — это может и небольшая, но сильно протяженная территория. Фактическая ситуация в современной Канаде такова, что один субъект федерации не уступает центру своих позиций, и вокруг уровня его автономии и ресурсов идет постоянная политическая борьба. Но партийная система Канады сильно отличается от бельгийской или швейцарской — там существуют и получают большое количество голосов общенациональные выборы. Так что я бы не стала относить Канаду к кейсам консоциативных демократий.
Здание Европейского парламента в Брюсселе. Источник
Возвращаясь к Бельгии. Существует мнение что Брюссель был выбран столицей ЕС в том числе для того, чтобы снизить напряженность между Фландрией и Валлонией. Насколько это реалистично? Насколько ЕС в данном случае действительно помогает снизить эту конфликтность?
Я думаю, что конфликтность действительно таким образом снижается, поскольку статус столицы Евросоюза придает внутренним бельгийским политическим силам больше веса в переговорах. Потому что даже когда в ход идут эмоциональные высказывания, участники баталий понимают, что риски у них теперь не только потерять полстраны — что и так, конечно, большая цена — но и нанести удар по самому ЕС, по его устойчивости. Бельгия и Брюссель — очень важный сегодня символ единства всей Европы и подрывать это единство, и без того испытывающее проблемы, никому явно не хотелось бы.
По экономическим показателям регионы Фландрии более развиты, чем регионы Валлонии. Из-за этого часто слышны претензии от первых ко вторым, в стилистике «мы вас кормим». Как произошла такая экономическая дифференциация? Сказывается ли она на личных отношениях двух этнических групп?
Я думаю, что в личных контактах это вряд ли серьезно проявляется. Все же в Бельгии успешно работает система сдержек от проявлений неполиткорректности. Что касается разницы в экономическом развитии — то не надо ее переоценивать. Сегодняшняя экономическая динамика далеко не черно-белая, в том смысле, что неверно думать, что все хорошее, процветающее, успешное в Бельгии — это от Фландрии, а все отсталое — из Валлонии. Экономически регионы не так далеки друг от друга, не говоря уже о работающих системах выравнивания через систему образования, культурные проекты, субсидии и т.д.
Но исторически, да, произошел некоторый разрыв в развитии между Фландрией и Валлонией после Второй мировой войны, где-то после 1960-х гг. До этого периода Валлония была промышленной, достаточно густонаселенной. Весь состоятельный и средний класс были французским, а Фландрия была сельскохозяйственным, второстепенным регионом. Но затем промышленный бум после Второй мировой войны затронул в большей степени фламандские регионы, поскольку именно там можно было создать новые производства с нуля: автомобилестроение, фармацевтику, наукоемкие технологии. Валлонии же мешали быстро модернизироваться и старое наследие, и политические причины. Подобная ситуация, кстати, имела место в Баварии, которая до начала войны тоже была в аграрных и отстающих, но с 1950-ых начинает свой бурный рост именно за счет привлечения новых производств на «свободные» места.
И последний вопрос. Как складываются современные отношения России и Бельгии? Насколько Бельгия является антагонистом России в Европе?
Бельгия — страна, которая все последние десятилетия погружена в собственные политические проблемы и явно увлечена внутренней политикой больше, чем внешней. Поэтому собственного отношения к России там почти нет — центр Бельгии, то есть Брюссель погружен исключительно в европейские дела, а остальные регионы — в свои внутренние проблемы.
