Особенность подлинных произведений, даже развлекательного искусства, состоит в их способности направлять воображение в самую неожиданную сторону. Иногда такая экспедиция, или, если угодно, «одиссея» длится всю жизнь. Только в роли Гомера выступает слепой афро-американский певец и пианист. Граф Хортица пытается понять, что же сказал Рэй Чарльз в песне «Что я сказал».
В этом году пластинке Рэя Чарльза What'd I Say исполнится шестьдесят. Мы почти ровесники. Человек в таком возрасте забывает вчерашний день, отчетливо припоминая впечатления многолетней давности. Некоторые из них не лишены исторической ценности, поскольку за такой отрезок времени быт и нравы людей не могли не измениться коренным образом.
Для такого человека What'd I Say остается одной из самых узнаваемых вещей в мире, который во многом изменился до неузнаваемости. По структуре и предназначению главная композиция на диске напоминает In The Mood Глена Миллера. Монотонный трек разбит на две части, и этот прием безотказно действует на публику, создавая иллюзию бесконечности веселья с эротическим подтекстом.
Перед нами типично «дискотечный» проект – прообраз танцевальных марафонов электронного диско, в ритме которых пролетела молодость миллионов.
What'd I Say идеально подходит для завершения клубных концертов на самой мажорной ноте. Это магическое свойство зафиксировано в «концертной» версии чешской группы Famous Five и, конечно же, в записи, которую сделала в Лондоне совсем юная Бренда Ли при участии Джимми Пейджа.
Несмотря на характерный рифф, известный всему миру, What'd I Say не был популярен среди нашей молодежи. В СССР ему предпочитали блюзовую румбу Unchain My Heart или нахальный шлягер Hit The Road Jack с его отчетливым одесским элементом.
Даже на графическом уровне эта тема выглядела проблематично. Людей смущал апостроф и буква d. Когда в одной из статей корректор поменял местами «рэя» и «чарльза», кое-кто решил, что так и надо. Ведь «чарльз» это имя.
При отсутствии регулярных источников твердой информации подобные мелочи играют серьезную роль. Сколько несчастных ломало голову над названиями песен Slade, умышленно написанных с ошибками.
К началу семидесятых What'd I Say вместе с дюжиной других оттепельных шлягеров перешел в разряд «нафталина». Изображать на гитаре вступление к этой песне стало дурным тоном в эпоху Smoke On The Water. Правда, – опять же на Западе, – это не помешало группе Rare Earth выпустить расширенную прогрессивную версию What'd I Say, которая чем-то напоминает карнавальную пародию на патетические опусы Чеслава Немена.
В наше время спекуляции подобного рода необходимо иллюстрировать с помощью аудио-ряда, не забывая о количестве прошедших лет.
Новейший успешный хит на большом диске часто дополняли записи более раннего периода, усугубляя старообразие материала, которое так ценят ретро-гурманы. И в этом плане альбом Рэя Чарльза представляет собой весьма уютный дом с привидениям, экскурсия по которому занимает менее получаса.
Затем хит номер один – ультрасовременный и дерзкий – перемещается в зону архаики, и его хулиганские «фишки» не находят понимания в равнодушной к чужому прошлому среде.
Хорошо помню такой эпизод – когда диктор «Голоса Америки» поставил Let's Dance Криса Монтеса и What'd I Say в исполнении ранних Битлз, никто не пустился в пляс. И даже перевод названия «Что я сказал?» прозвучал в эфире нелепо, как недосказанный анекдот.
Однако равнодушие сверстников никак не препятствовало моей одержимости одиозной вещью гениального слепого. Услышав, что в таком-то дворце культуры на танцах играют What'd I Say, я без колебаний ломился в опасное место, чтобы оценить качество и особенности исполнения.
В скудные на старую музыку времена, версии этой песни сами находили меня, подобно тому, как аскету в пустыне являются искушения и соблазны.
К четырнадцати я уже знал, как поют What'd I Say Клифф Ричард, Дик Риверс и Литтл Тони. Хотя первым знакомством с этим номером стала никому не нужная пластинка состава John Smith and The New Sound. Её название Rock-n-Roll Again звучало как издевательство.
Версии и варианты сыпались словно из рога бесполезного изобилия. Все они звучали вполне предсказуемо для уха привычного к саунду начала шестидесятых.
Но одна из них, самая драгоценная, и по сей день остается для меня загадкой, хотя её в буквальном смысле множество раз слышали миллионы советских граждан. О ней, впервые за сорок с лишним лет, мы и поговорим во второй части сегодняшней беседы.
Леонид Бергер ехал на Запад не с пустыми руками. Солисту популярнейших «Веселых ребят» было что показать зарубежной аудитории. В активе певца имелись две кавер-версии Битлз, выпущенные громадным тиражом, плюс участие в концептуальном альбоме Давида Тухманова «Как прекрасен этот мир», где Бергер блистательно исполнил «Танцевальный час на солнце» и «Любимая, спи».
Старые вещи либо вносят хаос, либо укрепляют программу диска, как это, например, получилось с альбомом Роллинг Стоунз Tattoo You. Сюита из песен, написанных Тухмановым в разное время и в разном стиле, не уступает тому, что делали с аналогичным материалом Blood, Sweat and Tears, Beach Boys и Three Dog Night.
Но главное, конечно, голос. Даже в официальных записях можно обнаружить влияние ритм-энд-блюза и соула на певческую манеру Бергера. Слухи про «одноногого Тома Джонса», один в один поющего фирму, ходили по всей стране. Рэй Чарльз и Джонс были кумирами этой легендарной фигуры, чью карьеру на советской эстраде прервала добровольная эмиграция.
Недаром говорят, что действительность копирует искусство. Судьба Леонида Бергера чем-то напоминает историю ученого-перебежчика в картине «Вид на жительство», которой весьма эффектно дебютировал будущий супруг и «пигмалион» Пугачевой, режиссер Стефанович. По сюжету молодой амбициозный психолог так же убежден, что ему есть чем изумить западных коллег.
«Вид на жительство» дает уникальную возможность видеть Леонида Бергера в роли западного соул-вокалиста. Он исполняет I Can't Turn You Loose Отиса Реддинга, явно под впечатлением того, что сделал с этим шедевром Том Джонс.
Название песни выглядит двояко. «Не могу тебя отпустить» – повторяет ненасытный любовник, но с годами объектом неутолимой страсти становится не живое существо, а воспоминание, наваждение, аберрация зрения и слуха. И теперь уже она удерживает, не отпускает жертву, как «человек, который умирает» во второй части «Высокого блондина».
Сперва мне показалось, что это Литтл Ричард, ведь я не имел представления о внешности Бергера. При повторном просмотре сходство заметно ослабело, но загадка осталась. Фильм очень скоро удалили с экранов, и я почти убедил себя в том, что в нем звучала Somebody Saw You Литтл Ричарда. Возможно, потому что Стефанович стилизовал советского артиста в духе ревю Let The Good Times Roll, в котором участвовали Чак Берри, Боу Диддли и Литтл Ричард. С его связями он вполне мог видеть этот длинный фильм-концерт.
Я караулил «Вид на жительство» с нетерпением. В шпионских фильмах всегда мелькали фрагменты зарубежной кинохроники. Дело в том, что любая иностранная вещь, промелькнув на экране, становилась маленькой сенсацией среди информационно и финансово обездоленных подростков. Даже та, на которую они бы не обратили внимания в свободном доступе. Это по-своему любопытная тема отдельного исследования.
Любая, в том числе и та, что в центре сегодняшнего разговора – то есть, What'd I Say.
В замечательной комедии «Неисправимый лгун» реальность рождает психоделические миражи в духе Бунюэля. В этом фильме поют многие – Георгий Вицин, Борис Сичкин и, разумеется, Эдита Пьеха, но основная песня звучит за кадром в самой пикантной сцене, которой на самом деле и не было.
Воображаемая оргия, которую реконструирует заведующий парикмахерской, где служит вицинский герой, протекает именно под What'd I Say. Исполнитель этой довольно разнузданной версии не установлен до сих пор, но с каждым новым прослушиванием крепнет подозрение, что это поет Леонид Бергер в сопровождении женского квартета «Улыбка», который принимал участие в московских сессиях Дина Рида.
Анонимность позволяет нашим артистам раскрепоститься, поднимая градус куража и экспрессии до зарубежных стандартов. Возможно мы слышим фрагмент репетиции или разогрева перед записью упомянутого выше «Танцевального часа на солнце». Возможно, всё это мне только кажется, как мерещился «литтл ричард» в картине Стефановича. Верили же некоторые люди, что у Басова в «Возвращении к жизни» за кадром поёт Аркадий Северный.
Одно могу сказать с уверенностью – этот вариант песни Рэя Чарльза больше нигде мне не попадался. Вы как хотите, а слышится в нем что-то родное. Потому так органично выглядят отплясывающие под него с девицамитоварищи Мымриков и Тютюрин, персонажи Вицина и Прокоповича.
В известном эпизоде «Братьев Блюз» Рэй Чарльз неожиданно метко стреляет из пистолета. Мой выстрел сделан вслепую, и возможно я промахнулся. Всё может быть, недаром одна из песен Рэя Чарльза, неожиданно изданная фирмой «Мелодия» в наименее подходящее для таких вещей время, называлась «Я поймал тигра за хвост».
Её, наряду с песнями «Мамас энд Папас» и Бренды Ли, ни к селу ни к городу включили в сборник «Искристый водопад» вместе с Blue Moon of Kentucky, в конце которой испорченным мальчикам слышалось «о-о, яйцо!» вместо «oh, yes, sir!».
C каким ненасытным энтузиазмом я крутил их по многу раз подряд, жертвуя свежайшими альбомами модных групп! Рэй Чарльз, подобно евангельским волхвам, появлялся ниоткуда и неожиданно, однако его появление всегда сопровождалось ореолом некой высокой миссии, неведомой профанам моего поколения.
«Рэй Чарльз мне нравился, пока он не начал нравиться всем подряд», – сказал когда-то Клиффу Ричарду язвительный Джон Леннон, озадачив собеседника своим снобизмом. В семидесятых музыка Рэя Чарльза не считалась ни экзотикой, ни мейнстримом. Её обходили стороной, как молитвенный дом на пути к танцплощадке, пропуская мимо ушей архаические шедевры.
Однажды, в киоске рядом с кинотеатром имени Ленина, я заметил «Кругозор» с портретом Рэя на задней стороне обложки. Я тут же метнулся домой за деньгами (такие издания принято было продавать «с нагрузкой»), опасаясь, что кто-нибудь меня опередит. Всё обошлось.
На гибком диске снова оказались две красивейшие баллады в стиле кантри, совершенно неуместные, когда по всем дворам гремит Slade Alive.
Сейчас мне кажется забавной та беготня за рублем двадцать, под закольцованный рифф из I Can't Turn You Loose, как в тех же «Братьях Блюз». Но именно так выглядела со стороны моя бесконечная погоня за информацией.
Ныне, после нашумевшего байопика и двух выступлений покойного гения в Российской Федерации, сложно чем либо удивить или заинтересовать тех, кто может самостоятельно выбирать объекты внимания. What'd I Say – не самая важная веха в творчестве Рэя Чарльза, который, будучи алхимиком от природы, превращал в золото практически всё, к чему прикасался. Но и в этой перекличке сильного пола с прекрасным слышны отголоски больших и маленьких открытий, определивших чью-то жизнь и судьбу.
Журнал «Искусство кино» опубликовал сценарий фильма «В душной южной ночи». Это мрачная история из жизни «реднеков» и «негров» с красивейшей музыкой Квинси Джонса. Я еще не знал как звучит заглавная тема In The Heat of The Night, но в тексте был перевод её слов:
в душной южной ночи
всё готов я отдать
чтобы солнца лучи увидать...
Искусство Рэя Чарльза помогает прозреть и увидеть черное солнце меланхолии, верной спутницы высшего знания.
Тем, кто ходил смотреть «Вид на жительство», тоже шестьдесят. Целое поколение выходит на пенсию с трагически легковесным багажом воспоминаний. «У него нет твердого прошлого!» – возражает резиденту ЦРУ матерый шпион в триллере «Меченый атом». Мне, например, только казалось, что у меня его тоже нет. Тем, кому его действительно не хватает, самое время воспользоваться частицей моего. Не такое уж оно и бесполезное.
👉 Бесполезные Ископаемые Графа Хортицы
Telegram I Дзен I «Бесполезные ископаемые» VK
* Далее читайте: Литтл Ричард: тишина и крик