Обложки на которые Граф Хортица обратил внимание в уходящем году, напоминают зеркала с необычным отражением, где, при желании, можно разглядеть, что угодно.
КОНИ, СОБАКИ, ГАЛЕРЕЯ...
Когда эпизод растворяется в черном, зритель продолжает фантазировать, а если экран светлеет, он как бы пробуждается ото сна, который ему предстоит рассказать, пока не забыл.
Приступить к рассказу помогает классика – несколько не играющих большой роли, но взятых у большого писателя слов, помогают сосредоточиться над реконструкцией воспоминаний, блекнущих с каждым годом.
Кажется, шел дождь. И еще знаю, что скука, одуряющая скука терзала меня.
Именно в таком состоянии мне подвернулась пластинка ансамбля American Breed.
Многие известные группы тщательно избегали «лишних людей» в числе соавторов и помощников, имея для этого достаточно прав и возможностей. Произвол Джимми Пейджа в этом щекотливом вопросе продолжает оставаться приманкой для любителей развенчаний и переоценок.
Но многие самобытные исполнители не могли проявить свою оригинальность в полной мере без песен, написанных другими авторами.
Ни у Битлз, ни у Стоунз не было совместных записей с другими звездами – сценические выступления такого рода не попадали на пластинки. Две пикантные вещи, спетые Элвисом в дуэте с Энн-Маргрет, не вошли в саундтрек фильма Viva Las Vegas. Обе они – You're The Boss и The Lady Loves Me – стали доступны лишь после смерти Короля.
Полковник Паркер оберегал исключительность своего подопечного. Место нашлось только для дочери Фрэнка с песенкой Your Groovy Self из кинофильма Speedway. С фамилией Синатра не шутят.
К числу несамостоятельных принадлежали The Troggs, The Monkees и The Animals, чьи основные хиты, кроме фольклорного «Дома», были написаны американскими шлягермахерами.
Скотт Инглиш, Мартин Сигел и Лэрри Вайсс сделали в этой сфере не так много, как, скажем, Джерри Гоффин и Кэрол Кинг, но им принадлежит ряд своеобразных вещей с большим потенциалом для будущего осмысления.
По следам, оставленным ими за спиной у гигантов песенной индустрии, можно и нужно изучать эволюцию экзотических видов.
Evil Woman, Bend Me Shape Me, Help Me Girl, плюс еще какие-то пустяки, из тех, что привлекают к себе внимание лет через десять, занимая первые места в мысленном хит-параде обособленных людей.
Та же Evil Woman, дважды зафиксированная The Troggs и Canned Heat, напоминает каркас металлической баллады. В ней уже слышны интонации Сэмми Хейгара, Кавердейла и Дио, за несколько лет до того, как рынок созреет для вокалистов этого типа.
В конце шестидесятых Скотт Инглиш сотрудничал с будущими участниками «Эльфа» и Rainbow.
Evil Woman… Пробный макет гигантского ящера давно заслонили куда более внушительные копии.
А миниатюрные чучела динозавриков поменьше, те, на которые едва плеснули живой водой вдохновения, продолжают влачить безобидное существование, подкарауливая тех, кто готов оценить их своеобразие.
Кажется, шел дождь… Образы, размытые водой на оконном стекле, становятся четче, звуки пронзительней, эмоции острее.
У мрачного фильма о жизни американских летчиков «Лисы Аляски» быстро появился советский аналог – «Ночь без милосердия». По радио голоса с акцентом предлагали послушать «Электрический чернослив» и «Ночь Трех Собак». Вскоре их потеснил «Безымянный конь» трио America – туристическая пародия на Нила Янга с красивой полифонией под перезвон дорогих акустических гитар. Эта песня очень уместно возникает в прологе картины «Секта».
Были имена и попроще – «Океан», «Галерея», «Корни Травы». Песни этих проектов озадачивали тем, что при всем легковесии они запоминались с первого раза – не представляя ценности в повседневной жизни, какою себе представлял её тот, кто их услышал. Примитивная средневековая проза тоже не сразу получает статус литпамятника.
В галерее ансамблей, поющих чужие вещи, не забывая о своих, самое видное место занимали Three Dog Night. Несмотря на дикое название, к ним с одинаковым интересом и уважением относились у нас и музыканты и простые смертные. Самое время было бы их пригласить вместо чересчур консервативного «Кантри Мьюзик Шоу».
Советские гастроли American Breed остаются фантастическим сюжетом, в виду самоликвидации этого коллектива за несколько лет до разрядки, когда подобные вещи стали возможны.
Тем увлекательней игра воображения на тему того, какая из второстепенных песен этой группы могла бы привлечь внимание здешней публики. Например, малоизвестная вещь тандема Гоффин-Кинг Sometimes in the Morning, где интонация солиста напоминает Колина Бланстоуна из группы Zombies.
Надо отметить, что главный хит American Breed, будучи реанимирован Фрэнки Фарианом в период диско-бума, не вызвал сенсации в СССР. В культовом альбоме Джиллы его намертво заглушила неотразимая Johnny – Oh Yeah.
Тем не менее, структура этой вещи состоит из безотказных деталей многократного использования, гарантируя ей место в одном ряду с иконописными Black is Black и Hello, Susie.
Наиболее яркие композиции тандема Инглиш-Вайсс напоминают песни Роллингов периода Flowers и Between The Buttons. Речь идет не о подражании, а о неуловимом сходстве двух чертежей различных замков, двух экранизаций одного сюжета. Have You Seen Your Mother Baby Standing in the Shadow вообще, на мой взгляд, одно из самых неисчерпаемых гимнопедических пособий шестидесятых.
Известие о смерти композитора, чьи песни вряд ли когда-либо пели у вас под окнами – не повод для всенародного траура. Скотт Инглиш тихо скончался в ноябре истекающего года. Возможно, где-то в эфире прозвучала его популярнейшая Mandy, или менее знаменитая Words Don’t Mean a Thing, написанная в соавторстве с прекрасной Линси Де Пол, которой тоже нет на этом свете.
Есть два вида чудаков, готовых обратиться к незнакомой аудитории с разговором о старой музыке – сентиментальный «чиновник Мармеладов» и бывалый человек, отсидевший приличный срок, вроде Майкла Кейна в «Итальянской работе». Этот фильм вышел в одно время с «Супермозгом», где American Breed исполняют заглавную тему Жоржа Делерю с английским текстом Кусика и Снайдера.
Снайдер и Кусик – благодаря этим поэтам-песенникам лирические мелодии Spanish Eyes и Strangers in The Night обрели достойные, общепонятные слова. Не говоря уже о таких шедеврах Нино Рота, как тема из «Крестного отца» и A Time For Us – адаптированный для эстрады вариант песни, что звучит в фильме Дзефирелли «Ромео и Джульетта». Даже дьявольская колыбельная для «Ребенка Розмари» поется на стихи Эдди Снайдера.
В соавторстве с Лэрри Кусиком ему удавались беззаботные песенки в жанре sunshine pop, такие, как Meanwhile Back In The Real Life или The 32nd of May, которую пел неподражаемый Трини Лопец.
Вернемся, однако, к основной троице нашего святочного каприччо – Инглиш, Сигел и Вайсс.
Мысленно выстраивая плейлист ретроспективы, я отчетливо слышу, как идеально Bend Me Shape Me Инглиша и Вайсса переходит в That Ain't Where It's At Мартина Сигела. И с каким драматизмом отчаяние этой песни оттеняет горечь монолога Help Me Girl. Обе маленькие трагедии расположены на одном сингле Эрика Бердона. К сожалению, мы уже не сможем испытать ощущения человека, который услышал эти песни по радио в первый раз. Но их по-прежнему хочется прослушать от начала до конца, сопереживая каждому слову. Что я, честно говоря, в данный момент и делаю.
Three Dog Night не исполняли песен Инглиша и Вайсса, хотя некоторые из них были написана словно специально для них. Когда Лэрри Вайсс, объединив свои сочинения в единый цикл, выпустил наконец-то сольный альбом Black and Blue Suite, он произвел впечатление идеальной пластинки Barry Manilow или Three Dog Night. Собственно, первый суперхит Barry Manilow – написанная Скоттом Инглишем про свою собаку баллада Mandy – идеально подходит для Дэнни Хаттона, основного голоса «Ночи Трех Собак».
В ту пору еще не существовало клубных списков с указанием «плюс такие-то», но помимо трех поющих в составе было еще шестеро. Квартету «Американская порода» тоже помогали духовые и струнные. Кого-то богатство аранжировок отпугивало, мешая сосредоточиться на поклонении избранному идолу. Мне казалось, чем больше – тем веселее. Чтобы упаковать такое количество приемов и находок в три минуты звучания, требовалась колоссальная интуиция и воля.
Логика «Собак» при отборе чужих песен, подходящих для их репертуара, представляет большой интерес. Особенно если представить себе, что мы не знаем, чьи это песни.
Первый альбом: Тим Хардин, Рэнди Ньюмен, Харри Нильссон, The Band, Нил Янг и его несчастный коллега Дэнни Уиттен, плюс редкая вещь Битлз, гениально интерпретированная в духе «Песняров» – It's For You. Эхо аранжировки этого опуса, при желании, можно уловить даже у Мисси Эллиотт.
Альбом второй: «Леди Саманта» Элтона Джона, Дэвид Мейсон, Лора Ниро и только что покинувший нас Голт МакДермот, композитор великого мюзикла Hair.
Диск номер три: Free (I'll Be Creepin'), Расс Бэллард и Стив Уинвуд со старой вещью Can't Get Enough of It.
Четвертый: снова Ньюмен, снова Free и неминуемый Пол Уильямс.
Пятый! Ради него всё это и написано. Мне давно хотелось воспеть этот диск. Harmony – вершина вкуса и мастерства. Это и Джони Митчелл, и Стиви Уандер, и снова Пол Уильямс, и сентиментальный циник Хойт Экстон. Плюс два уникальных шедевра из области сумеречных настроений – «Моя безликая жизнь» и, конечно же, YOU, похищенная с одной из пластинок Марвина Гэя.
Музыкальное всемогущество Three Dog Night показано здесь во всем его разнообразии. В чем сила этого альбома? В его гармонической ясности. Качество материала не ослепляет, а просвещает слушателя. Такой Марвин Гэй понятен каждому, не только любителям чистого соула. Лучшего знакомства с Полом Уильямсом также трудно представить. Услышанное случайно, без подсказок и рекламы, способно коренным образом изменить отношение к поп-музыке. Harmony – это совершенство.
Сборник как будто составлен с учетом разведданных о вкусах советской молодежи в преддверии разрядки.
Давно это было. В числе соавторов песни You фигурировал некто Goga. Но это не оговорка в стиле Северного и не опечатка в стиле фирмы «Мелодия».
Джек Аллен Гога – автор ряда оригинальных композиций, написанных для артистов Мотауна, в числе которых превосходная Yesterday's Dreams.
Вот какой маршрут выстроили нам Сигел, Инглиш и Вайсс – три рождественских волхва с именами адвокатов в детективном романе.
Таковы их дары каждому, кто, отведав бесполезных ископаемых, незаметно перерождается для нового отношения к старому материалу.
Мне интересен человек, готовый сегодня задать вопрос, ответ на который был дан полвека назад – на что способен Мартин Сигел?
В конце концов, основной целью человеческого ума остается поиск бессмертия, и каждый, кто вносит свой вклад в победу над забвением, получает частицу вечности, становится носителем уникального знания. Другое дело, куда его потом девать.
