В античном мире два предсказателя пользовались наибольшей славой – Тиресий и Кассандра. Оба они обладали даром безошибочного предвидения будущего, и судьбы мира были открыты их умственному взору. Над обоими, однако, тяготела предосадная напасть – люди не верили правдивым словам прорицателей, а потому доступное им знание оказывалось неспособно изменить течение истории, принести благо или отвратить беду. В особенности это касалось прекрасной Кассандры, которая была проклята самим Аполлоном за то, что отвергла его авансы. Синдром Кассандры – как это явление известно ныне – не есть лишь реликт древних мифологий. Этим недугом страдают величайшие авторы и произведения человечества: они могут столь многое сказать, они хотят сказать столь многое, но мы редко умеем выслушать. Что хуже, мы отказываемся использовать растворённое в этих великих историях этическое содержание.
Связано это обстоятельство не столько с недостатком проницательности, сколько с заблуждением, будто они являются «выдумкой», будто они нереальны и потому, следовательно, малозначимы для нашей жизни. Но верным представляется как раз обратное: древнегреческий миф, шекспировская трагедия, роман Достоевского или хороший фильм во многом куда реальнее, чем всё, что нам когда-нибудь доведётся встретить в частной жизни. В них представлена реальность сжатая, реальность концентрированная. Ошибочно было бы заключать, что описанное в этих «вымышленных» историях никогда не происходило. Напротив, следовало бы возразить, что оно случалось тысячи и тысячи раз – и непременно повторится ещё столько же. В хорошей истории мы имеем дело с дистилляцией огромного множества схожих жизненных ситуаций, которые были отлиты автором в единую и ёмкую сюжетную форму. В ней ему удаётся отразить суть и внутренний закон всего этого многообразия, пролить свет на механизмы, управляющие человеческими душами и судьбами.
Курт Воннегут в романе «Бойня номер пять» устами одного из своих героев произносит следующую фразу: «абсолютно всё, что надо знать о жизни, есть в книге “Братья Карамазовы” писателя Достоевского». Конечно, это преувеличение. Как и всякое художественное преувеличение, однако, оно есть не пустая риторика, а способ фокусировки внимания на некоей фундаментальной истине. «Братья Карамазовы» Достоевского, как и другие его великие романы, – это не «вымышленные истории» о судьбах частных лиц. Это блестящие экстракты сущностных духовных поисков и психологических инсайтов многотысячелетней человеческой истории, имеющие прямое отношение к нашей жизни.
Дельные нарративы обладают первостепенным жизненным значением для каждого человека, если он способен увидеть их подлинное содержание, и они куда реальнее всего того, что мы привыкли считать за реальное. Это хорошо видно на примере главнейшего повествования человечества – героического приключения. Подобные истории всегда выстраиваются вокруг следующей сюжетной нити – герой сталкивается лицом к лицу с великой проблемой, после чего берёт на себя ответственность за её решение и добровольно принимает требуемые его долгом жертвы, тяготы и риски. Благодаря этому он преобразует хаос в порядок, меняет к лучшему жизнь сообщества и зачастую свою собственную жизнь. Описанный метанарратив пересказывается на тысячи разных ладов и тянется из тёмных вековых глубин, из древнейших известных нам сказаний (вавилонский миф «Энума элиш») и прослеживается даже дальше, до пещерных рисунков, посвященных сценам охоты.
Сегодня мы можем наблюдать бесконечные перерождения архетипа героического приключения в большинстве продуктов массовой культуры, будь то Гарри Поттер, фильмы Marvel/DC или видеоигры. Одна из популярных вариаций названного архетипа – это история «обычного» и ничем не примечательного человека, который откликается на призыв судьбы к приключению и либо добровольно берёт на себя дополнительную ответственность, либо оказывается принужден к этому обстоятельствами. Проходя через горнило неудач и перипетий, он претерпевает положительную личную трансформацию, решает ключевую сюжетную проблему и добивается как собственного уважения, так и уважения окружающих. Под эту категорию подпадают все классические голливудские истории про неудачников (например, травимых в школе нердов), перед которыми открываются пути преображения. Развитием названного мотива является чуть ли не основная масса наиболее популярных нарративов современного мира, к каковым принадлежит и цикл о Гарри Поттере. Воспользовавшись предоставленным фортуной шансом, он вырывается из среды маглов, из серой повседневности, в которой он занимает предельно низкий статус, и вступает в борьбу с самим воплощением зла.
Хотя героическое преображение не всегда морально однозначно, оно неизменно знаменует качественный скачок внутреннего роста и преодоление своих ограничений, прорыв границ. Так, Уолтер Уайт в Breaking Bad из потерпевшего фиаско по всем фронтам, полного затаенной озлобленности, незаметного и безобидного учителя химии становится феноменально успешным преступником национального масштаба. Реализуя героический архетип, он отращивает зубы, интегрирует свою Тень (в терминологии Юнга) и принимает свои агрессивные, наступательные, но также и созидательные инстинкты. Это делает его сильнее, опаснее, счастливее, интереснее, но это же приводит к умножению хаоса вокруг, ибо он оказывается неспособен справиться с затянувшим его водоворотом.
Истории эти, сущностно неизменные, слагались всегда. Они будут слагаться и повторяться, пока в этом мире существует хотя бы одно разумное существо. Причина этого в том, что их смысловое ядро отражает высшие возможности жизни каждого из нас, содержит в себе единственный рецепт успеха равно действенный во все времена. Рецепт этот состоит во взятии на себя максимальной ответственности за свои и чужие проблемы, готовности приносить требуемые жертвы и вступить в добровольную конфронтацию с неизвестным, с тем, что мы не умеем, с тем, что вызывает страх и дискомфорт, с сопротивляющейся нашим целям действительностью.
Назвать это трюизмом и очевидностью означало бы изрядно промахнуться мимо сути дела. «Очевидность» этического принципа нисколько не умаляет его ценности, так же как очевидность математических законов не свидетельствует против их полезности – скорее как раз наоборот. В отличие от законов математических, однако, о законах этических нам всем требуются постоянные стимулирующие напоминания, которые укрепляют наши конструктивные инстинкты в их борьбе с силами регресса. Лучшей части нашего существа, той, которая движет нас вверх, требуется деятельная поддержка, и человеческая культура непрестанно пробует её оказать генерируемыми ей историями, на разные лады пересказывающими одни и те же ключевые принципы.
Как только мы начинаем отчетливее видеть архетипическое содержание героических нарративов, их смысл предстаёт перед нами в совсем ином свете. Прежде всего, становится ясно, что героический нарратив выполняет не столько дескриптивную (то есть описательную) функцию, сколько прескриптивную (предписательную). Если мы видим эти истории про неудачников, которые поднимаются над самими собой и над другими, про воинов, сражающих драконов, про супергероев из комиксов, спасающих мир, лишь как рассказы о неких событиях, мы упускаем суть. Это рассказы не о том, как «было», их главная задача – рассказать, как «должно быть». Они призывают нас вступать в битву с драконами и со змеями – а последние вырастают в первых, если не обращать на них внимания. Если мы не делаем этого добровольно, они сами находят нас, и тогда мы оказываемся в проигрышной позиции добычи, а не хищника, стоящие спиной и совершенно не готовые к этой встрече.
Метанарратив героя вовсе не означает, что нам следует озаботиться спасением мира и взваливать на свои плечи непомерное бремя. Герой есть всякий, кто вступает в добровольную конфронтацию со своими слабостями, проблемами, с неизвестным и страшным, кто берёт на себя столько ответственности, сколько он действительно может унести, целенаправленно пробивая границы собственных возможностей. Всякий, кто хоть чего-то добился в жизни, сделал это лишь благодаря присутствующему в нём героическому началу. Интеллектуальный снобизм нередко любит называть изложенную мысль трюизмом, однако эта коренная идея проходит красной нитью через все культуры и эпохи. Более того, она пронизывает настоящее почти столь же всеобъемлюще, как и былые века. Это означает, что она нужна нам всегда в равной мере, что она должна вечно возвращаться, вечно повторяться во всё новых и свежих формах, и я не могу представить, чтобы эта необходимость и жажда героического когда-нибудь отпали. Чтобы героические нарративы были действенны, мы, однако, должны научиться видеть как их этическое содержание, так и прескриптивность других артефактов культуры и не воспринимать их ни как нечто «нереальное», как простые «описания» для забавы ума и духа.