Эти рассказы мамы, дяди, соседей – о времени до моего рождения, о времени их детства. Начало здесь и здесь и здесь
Был в деревне балагур один, Степан Стручков, по-уличному Пашков. Любил очень всякие истории рассказывать и врал безбожно. Соберутся мужики посидеть, он начинает: «Жил я в Вятке. Иду с централкой по лесу, гляжу – впереди меня вся в белом! Я шумлю: «Стой, стрелять буду!». Она стоит. Я опять: «Стой, стрелять буду!» Она – ни с места. Подхожу ближе, а это береза!»
Мужики пересмеиваются. А он свое: «Жил я в Вятке. А молодки кругом меня увиваются, зазывают. Я же один не могу всех охватить! Иду раз, а они тенёта сплели, окружили меня и повели к себе. Привели, а на столе закуска – на семнадцати тарелках! Селедка с сахарным песком…»
Дед старый ногами затопал: «Ври хоть, да знай предел! Мужики, ну скажите, мыслимое ли дело – селедка с сахарным песком?» Степан возражал: «А где ты был, что ты можешь сказать? Что ты видал-то?»
Дед
Мой дед, Николай Николаевич Стручков, и вправду нигде не был, кроме своего района. И в больнице никогда не был. Захворает – редьку натрет с медом, попьет. Закашляет – редечным соком грудь разотрет.
Пить не пил, а курил без передышки, самокрутки изо рта не выпускал. Но на Масленицу докуривал последнюю, кисет трубочкой сворачивал и прятал. И весь Великий Пост ни разу не доставал. И прожил девяносто три года.
Суровый мужик был. Тогда ведь старших почитали: сними картуз, поклонись. Сидит дед на завалинке, на палочку обопрется, вроде дремлет. Мимо идут: «Доброго здоровья, дядя Миколай», «Здравствуй, дедушка», «Николаю Николаевичу наше почтение». Бежит мальчишка, мимо проскочит. Дед его палкой и достанет. Тот вернется, картуз снимет, поклонится, и – пулей от него. А дед опять на палочку обопрется, задремлет.
Он всю жизнь плотником был, избы рубил. И ученики у него были. Учитель он был суровый, чуть что не так – ногами затопает! А как старый стал, они его все равно с собой брали избы рубить, хотя уже вполне могли и без него обходиться.
Вечер
По праздникам, а иной раз и по выходным, устраивала молодежь вечера. Собирались у какой-нибудь хозяйки, у кого изба попросторней. Приносили закуску и выпивку. Столы сдвигали, над ними вешали на крючках керосиновые лампы, две-три, чтобы повиднее было. Девки-то почти не пили. Им бы поплясать, себя показать. Гармониста умучивали, страсть! А сами ему платочком пот с лица утирают. Девки сначала в одних нарядах приходят, а потом у них перерыв. Ребята идут на улицу покурить, а девки по домам – переодеваться.
Чаще всего вечера проходили у Ивана Степановича Стручкова, по уличному Пашкова. У него, сына того самого балагура, Степана Пашкова, было одиннадцать человек детей – и девки, и ребята.
Детей тоже пускали на эти вечера – поглядеть. Они на полати заберутся и хихикают оттуда, частушки запоминают да учатся, как ухаживать надо.
Author: Нина Стручкова Продолжение здесь
Книга "Мы всё ещё русские" здесь