Спросите любого российского бортпроводника, какой для него самый страшный рейс? 99 из 100 ответят: Анталия. С мая по октябрь. Было лето, когда мой "наряд" заклинило на этом солнечном городе, или была наказана. Я зарядила туда раз в неделю и меня слегка передергивало от этого названия.
Ни один рейс не проходил без пьянки, драки, ругани и еще чего-нибудь. Если человеку когда – то предстоит регрессировать обратно в обезьяну, то это стопудово будет на рейсе в Анталию.
Когда летали на Ил-96, это сущее проклятие. Нас восемь, пассажиров 268, из них 50 детей, снующих туда – сюда под горячими чайниками. Лететь - два сорок. Все пьют. И плевали они на наши запреты. Если самолет из тех, что весь рейс болтает, были такие в нашем авиационном полку, пиши пропало. К концу рейса “духан” в салоне такой, что хочется эвакуироваться. Добровольно.
Когда только появились А-330, это оказалось для работы ничем не лучше. Наличие мониторов на борту, как ни странно мешало нам, потому что народ тогда еще был непривычный к новой технике, все нажимали без разбора на кнопки, дети вырывали пульты с корнем. Мониторы висли, а все хотели остро успеть за два часа не только поесть и выпить, но и посмотреть кино, ведь «уплочено».
(Хоть и писала я этот текст много лет назад, не думаю, что рейс Москва- Анталия сильно изменился по качеству).
Вызовы звонят набатом, не успеваем бегать, иногда просто не обращаем внимания. Все просят перезагрузить или поставить на русский язык. На это уходит до фига времени, а у нас своя материнская задача. Нам надо всех накормить – напоить. Носимся как ошпаренные.
И не дай Бог, какой конфликт, на него уйдут драгоценные минуты, которых нет. А конфликт в такой обстановке дело обычное. Мы торопимся, нас дергают, мы злимся, на вежливость не хватает сил и терпения даже у опытных.
Как правило, "беда не приходит одна". На рейсе обязательно оказывается, сломанное кресло, которое достается, угадайте кому? Правильно: самому обиженному пассажиру, которому уже нагрубили на регистрации, наступили на ногу в автобусе, оторвали ручку от чемодана и т.д. К нам он приходит уже с дымящимся фитилем. Два варианта – сделать все что хочет (на это уйдет весь рейс и все душевные силы, но не факт, что он остынет). Или сразу забить. И переключиться, скажем, на женщину с ребенком, которой не досталось пледа, и она очень переживает.
А вот еще пьяная молодежь, как бы не подрались. Так! Стоп, бросаем все, бригадир кричит – пересчитывайте! Считаем. Не сходится. Еще раз. Вообще другие цифры. А как тут посчитать, если все ходят туда – сюда, передают друг другу свертки, вещи, детей. Всем сидеть, рррр! Еще разок. Где – то потеряли одного. Оказывается, ребенка на пол положили спать, его и не видно там, а мы с ног сбились. Быстро! Дверь закрыли, полетели. На взлете слышно, как открываются бутылки. Время пошло, выкатываемся. Так и хочется спеть летчикам: «Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!».
Хотя не то это удовольствие, чтобы его растягивать. Быстрее бы все закончилось. Как страшный сон.
И это я сознательно ухожу от темы, какая «культурная» и «воспитанная» публика летит, иначе не остановить меня. Скажу только, что из вполне терпимого к людям человека я за два часа превращаюсь в свирепого мизантропа. Люди! Оставайтесь людьми! Даже или особенно - на отдыхе.
На посадке в Шереметьево у нас пульс – сто двадцать. И еще долго колотит. Мне кажется, что когда я с трудом погружаюсь после Анталии в сон, то сплю как та собака, которой снится, как за ней гонится дворник с метлой, и во сне она дергает лапами и скулит.
Пристегивайся, то есть -подписывайся, ставь лайк и продолжаем полет.
UPD. Прежде чем писать комменты, коих уже и так полсотни, и все об одном, попробуйте прочитать еще вот это Служить бы рад, прислуживаться тошно.
