Вскоре после революции 1917 года в особняк Сергея Ивановича Щукина в Большом Знаменском переулке заглянули французские депутаты-социалисты Мариус Мутэ и Марсель Кашен. Ознакомившись с коллекцией французского искусства, собранной Щукиным, Мутэ резюмировал: "Вот видите, наша буржуазия все эти сокровища пропустила, и её не трогают, а ваша их собрала, и вас преследуют".
"Пропустила" — это мягко сказано. Поэт-сюрреалист Гийом Апполинер говорил, что парижане "готовы забросать камнями одного из наиболее пленительных художников современной пластики" Анри Матисса — любимчика Щукина, первого художника, с которым меценат захотел познакомиться лично, и единственного, с кем Щукин вёл переписку до самой Первой Мировой Войны.
Судьбоносная для непризнанного, вынужденного жить на средства жены художника встреча случилась в мае 1906 года.
17 лет назад 20-летнему служащему адвокатской конторы провинциального Като-Камбрези мать принесла в больницу краски. (Он потом скажет: "Когда я начал писать, я почувствовал себя в раю…") Он отправился в Париж, поступил в обучение к Гюставу Моро — и вскоре услышал пророчество учителя: "Вам суждено упростить живопись".
Полгода назад, на Осеннем салоне Матисс, Дерен и Вламинк получили прозвище "фовисты" — то есть дикари. И вот теперь, на Весеннем салоне Матисс выставил картину и в духе дикарства, и в духе упрощения одновременно — "Радость жизни" (обратите внимание на предтечу "Танца" в центре композиции). Американская писательница Гертруда Стайн, покупавшая работы молодых художников задёшево (эта лавочка закрылась, когда на арене появились Щукин и Морозов), писала: "Именно в этой картине Матисс впервые отчётливо воплотил своё намерение исказить пропорции человеческого тела, чтобы гармонизировать простые смешанные с одним только белым цвета и усилить значение и смысл каждого цвета. Он использовал искажение пропорций так же, как в музыке используют диссонанс…"
И вот теперь картиноторговец Амбруаз Воллар привёл заворожённого "Радостью жизни" Сергея Щукина в мастерскую Матисса. Художник вспоминает: "Однажды Щукин пришёл на набережную Сен-Мишель посмотреть мои картины. Торговцу-импортёру восточного текстиля из Москвы было около 50, он был вегетарианцем и личностью исключительно сдержанной. Он обратил внимание на висевший на стене натюрморт и сказал, что покупает его. "Но мне придётся на какое-то время забрать картину и подержать у себя. Если она всё ещё будет интересовать меня, то я оставлю её за собой". Мне повезло, что он смог вынести это первое испытание без труда, и мой натюрморт его не слишком утомил". (Речь идёт о "Посуде на столе" 1900 года.)
Матиссу действительно повезло — за оставшиеся до Первой Мировой 7 лет торговец из Москвы купит 37 его картин и познакомит со своим другом Иваном Морозовым, который приобретёт ещё 11.
Что роднит этих троих? Из очевидного, пожалуй, только ткани: Щукин и Морозов ими торгуют, Матисс их собирает, называет своей "рабочей библиотекой" и пишет, пишет, пишет... Иногда "натурщицу" так сходу и не узнаешь. Вот, например, "Гармония в красном", а вот "Натюрморт с голубой скатертью" (обе картины в коллекции Щукина). Ткань на самом деле голубая, и "Гармония" планировалась в голубом, но Матисс в последний момент решил залить полотно цветом позвонче: "Он показался мне недостаточно декоративным. Даже те, кто вначале считал, что он сделан хорошо, теперь находят его значительно более красивым". Для Щукина такой поворот стал сюрпризом (он заказывал синюю картину, чтобы повесить её рядом с жёлтыми полотнами Гогена) — и отличной подготовкой к дальнейшему сотрудничеству: ведь "Гармония в красном" — первая картина, которую Щукин напрямую заказал Матиссу. Вторая — "Статуэтка и вазы на восточном ковре".
Обе работы на Осеннем салоне 1908 года выставлялись с пометкой, что принадлежат они некоему M.Sch. Один из посетителей Салона вспоминал: "Неожиданно я оказался перед стеной, которая пела, — нет, она кричала, кричала красками и излучала сияние. Что-то совершенно новое и беспощадное было в её необузданной свободе…" Щукин, который говорил, что картину нужно покупать, если она шокирует, именно в это новое и беспощадное влюбился, — да так, что забыл про Гогена, Сезанна, Ван Гога — и коллекционировал теперь только Матисса.
Щукин покровительствует Матиссу хитро: согласно контракту с галереей Бернхейм-Жён, художник делится прибылью с каждой картины. Однако есть два исключения: портреты и крупноформатные работы данью не облагаются, — их-то и заказывает своему подопечному русский меценат: панно "Танец" 258х390 см, "Мастерская художника" 182х222 см, "Настурции. Панно "Танец" II" 190,5х114,4, портреты "Испанки с бубном", "Дамы в зелёном", "Марокканца в зелёном", "Семейный портрет", "Портрет жены художника"...
Щукин покровительствует Матиссу страстно. Он пишет: "Я по-прежнему думаю о вашем восхитительном "Море". Я живо ощущаю эту свежесть, это величие океана и это чувство печали и меланхолии. Буду очень рад иметь что-либо в этом роде". "Море", известное как "Купальщицы с черепахой", уже осело в коллекции немца Карла Остхауза. Ханс Пурман докладывает счастливчику: "Русский обезумел от вашей картины, он беспрерывно говорил о цвете и захотел получить повторение, что Матисс, однако, отказался делать". Матисс выполнил в том же духе "Игру в шары". Щукин доволен: "Мне очень нравится свежесть и благородство вашей работы".
Он пишет: "Прошу отправить большой натюрморт в Москву большой скоростью. Страховка 4000 франков. То же самое относительно малого натюрморта, когда тот будет закончен". Он тащит журналистов к панно "Танец" и восклицает: "Смотрите! Отсюда, из темноты смотрите! Какие краски! Лестница освещена этим панно. Правда ведь?" Щукин стремится быть в курсе работы над его заказами, и Матисс вкладывает в письма акварели, которые изображают текущую стадию работы.
Щукин покровительствует Матиссу упорно. Он пишет: "Говорят, что я причиняю вред России и русской молодёжи, покупая ваши картины. Я надеюсь когда-нибудь победить, но надобно ещё несколько лет борьбы".
Один-единственный раз он дрогнул — и тут же устыдился этого. Дело было осенью 1910 года. В Салоне Матисс выставил написанное по заказу своего покровителя панно "Танец" — и грянул гром. В СМИ писали: "Перед панно московского купца бесконечные взрывы негодования, ярости, насмешек… Вызывающе ядовитая раскраска создаёт впечатление дьявольской какофонии, рисунок, упрощённый почти до упразднения, и неожиданно уродливые формы… Мир, созданный Матиссом в этих каннибальски-наивных панно, – очень неприятный мир". Сергей Иванович отказался от панно и уехал в Москву. В дороге он не мог спать. Матисс тоже не спал — и боялся, что откуда-то взявшаяся дрожь в руках уже не утихнет, и он больше не сможет писать. 11 ноября он получил, наверное, самое долгожданное в своей жизни письмо: "Сударь, в дороге (2 дня и 2 ночи) я много размышлял и устыдился своей слабости и недостатка смелости: нельзя уходить с поля боя, не попытавшись сражаться. По этой причине я решил выставить ваше панно. Будут кричать, смеяться, но, поскольку, по моему убеждению, ваш путь верен, может быть, время сделается моим союзником, и в конце концов я одержу победу. Преданный вам Сергей Щукин".
В конце концов он одержал победу. А пока шёл к ней, собрал коллекцию, которая предопределила путь развития русского искусства и восприятие в России искусства европейского. Помешать этому не смогли ни полвека забвения, ни разделение коллекции... О том, почему коллекцию разделили, я расскажу в следующей статье. А здесь я рассказываю о "Танце" Матисса. Подписывайтесь, чтобы не пропустить новые статьи в рубрике "Щукины дети"!
Если вы в Москве, приходите на мои лекции о парижских художниках. А если не в Москве, слушайте мои лекции о них же.
