8-я глава здесь
Над Москвой небо синее, широкое и глубокое, с облаками – белошкурыми барашками на вольном выпасе.
Дни солнечные душные.
Алина и Маруся сидели на детской площадке. Девочки прощались. Учебный год счастливо закончился. Впереди – каникулы!
– А вы куда поедете? – демонстративно взмахнув головой, украшенной множеством плотных, как резиновые жгуты, косичек, спросила Алина, успевшая сообщить, что сегодня, вечером, они с родителями уезжают в путешествие по Европе.
– Мы? – Маруся мечтательно улыбнулась. – Мы завтра у деревню уезжаем…
*
И вот наступило то долгожданное завтра, когда, проехав по длинной-длинной дороге несколько часов, джип Устинова свернул с трассы и запылил по деревенской улице.
Выехали из Москвы очень-очень рано и к полудню были на месте.
Тимоша с испуганным любопытством смотрел в раскрытое настежь окно, в которое врывался теплый сквозной ветерок. Не менее настороженным было лицо и Людмилы, сидевшей рядом с мужем впереди.
Зато возбужденно-радостная Маруся с волосами, взлохмаченными ветром дыбом, выставившись по пояс из люка на крыше, размахивала руками и громко выкрикивала приветствия всем встречным, – а Тимошу, которому очень хотелось быть рядом с сестрой, удивило то, что незнакомые люди откликались приветливо и весело. Не менее удивило это и его маму.
Внезапно мальчик оцепенел: по дороге, наперерез их большой зеленой машине, медленно шла неведомая птица с длинной головой, а за ней следом в россыпь бежали птички поменьше.
– Это кто? – затаив дыхание, через силу выдавил Тимоша.
– Это, Тимошенька, гуси… гусыня с гусятками… – Маруся прикрыла люк на крыше и села рядом с братом.
– Гуси-лебеди? – всё с тем же придыханием в голосе уточнил мальчик. – Настоящие, да?
– Самые настоящие! – убежденно произнесла сестра. Добавила: – Они, знаешь, как кричат: га-га-га!
– А погладить их можно? – удивление, кажется, прошло. Появился реальный интерес.
– Лучше не надо! – отозвалась Маруся. Пояснила: – Ущипнут больно…
И вот это последнее замечание сестры не столько огорчило мальчика, сколько ещё более возбудило живой интерес.
Тимоша, у которого начиналось соприкосновение с таинственным миром, что-то пытался сообразить про увиденных птиц, как папа сбавил ход и медленно подкатил к одному из домов.
Не успел джип окончательно остановиться, а Маруся уже выскочила на улицу и радостно закружила пожилую, приветливо улыбавшуюся женщину, неподвижно стоявшую у крыльца.
– Баба Валечка, вот и мы приехали! – выкрикнула возбуждённо девочка.
Тимоша видел, как сестра обняла незнакомую тётю и даже крепко-крепко поцеловала её.
– И, слава Богу, доехали! – громко сказала незнакомка и смахнула с глаз быстрые слёзы.
Мальчик внимательно наблюдал из окна авто за всем, что происходило у него на глазах. Вот Маруся, озарившись кричащей радостью, подбежала к машине, распахнула дверь и извлекла корзинку, в которой всю дорогу спал кот.
Девочка подняла крышку – Пуська выскочил и, оглядевшись блеснувшими на солнце изумрудными глазами, через минуту исчез, словно его и не было никогда.
Тимоша будет потом встречать кота крайне редко, ибо тот по давней привычке свою деревенскую жизнь проживал вполне самостоятельно.
А Маруся, освободив кота, с разбегу вбежала на высокое крыльцо, и скрылась в доме.
Меж тем папа легко выпрыгнул из кабины, обнял чужую тётю и тоже расцеловался с ней.
– Здравствуйте, Валентина Николаевна! Вот знакомьтесь: моя Людмила Петровна… Людочка… а это Тимошка мой… – Сергей указал рукой на сына и жену, невольно затаившихся в ожидании, и призывно пригласил их выйти.
– Вот и хорошо, что приехали! – Грунина, не скрывая по простоте своей искреннего любопытства, открыто наблюдала, как молодая женщина спрыгнула с высокой подножки на землю, как приняла на руки кукольного ребёнка и, только опустив его рядом с собой, приветливо произнесла:
– Здравствуйте!
И баба Валя живо отозвалась:
– Здравствуйте!.. – и, улыбаясь широко доброй улыбкой Тимоше, проговорила елейным голосом: – Ишь ты, какой цветочек тут у мамки аленький! Прелесть! – и, развернувшись грузным корпусом к Людмиле, как бы заранее успокаивая её, сообщила: – Ребятишков у нас тута летом много приезжат. Тимоше вашему весело будет…
Из дома выскочила Маруся, причем совершенно не похожая на себя прежнюю, – это была незнакомая девочка – простенькая в простеньком, чуть коротковатом платьице.
– Баба Валечка, – на ходу спросила она, – а Кузьмины приехали?
– И Кузьмины приехали, и питерские тута… подбиратся народ… – обстоятельно сообщила та девочке, которой на последних словах и след простыл. – Ну, что в хату пойдём? Принимайте хозяйство, – обратилась женщина к супругам.
*
Взрослые вошли в незнакомый дом, а Тимоша сам по себе задержался на высоком крыльце, с которого так замечательно просматривалась ближняя округа, утонувшая в звенящей яри знойного дня и насквозь пронизанная волнистым полётом птиц.
И тут, с первых же минут познавая необычный и неведомый ему мир, Тимоша пережил новое потрясение.
Замерло его изумлённое сердечко и оцепенело, когда неожиданно из-под карниза крыши, где серой варежкой висело гнездо, стремительно выпорхнула вилохвостая птичка и так же стремительно туда залетела другая.
Медленно сполз Тимоша со скамьи и, сделав всего только один шажок, снова оцепенел: к нему по широкой деревянной половице живо полз черный огромный жук с рогами. Мальчик, сердце которого билось так громко, что заглушало все звуки, наплывающие с разных сторон, испугано отставил вздрогнувшую ножку как можно подальше и пугливо потянул на себя ручку дощатой двери, за которой исчезли папа и мама.
Дверь широко распахнулась и пригласила его в дом. Перешагнув через высокий порожек, Тимоша тут же увидел в переднем углу украшенную тюлевыми занавесками божницу с рядом больших тёмных икон, с которых прямо на него были устремлены живые проникновенные взоры.
Мальчик растерянно замер и боязливо смотрел в тот угол робкими, но одновременно и любопытно-вопрощающими глазами.
Папа и мама ходили по соседней комнате, и Тимоша, осторожно пробравшись, спасительно присоединился к ним, и двинулся след в след за мамой, которая вместе с папой медленно проходила вдоль стены, где висели фотографии.
Они внимательно рассматривали каждую фотографию. Папа что-то при этом шептал маме, а Тимоша смотрел на те снимки и часто вздыхал от осознания того, что там так много Маруси ... и Марусиной мамы…
Баба Валя стояла посреди комнаты у круглого стола, покрытого толстой скатертью с бахромой, и всё говорила и говорила:
– У хате я протопила, чтоба дух жилой бул, а сичас газ уключила… Молоко Топлёнихе заказала – вечор привезут… Оне сичас сами возют…лошадку приобрели. Заказала четверть, а тама, как сами решите… У деревни, у нас, сичас никто коровок не водит – старые усе стали… – последние слова определённо сказаны были Людмиле, бросившей на говорившую беглый взгляд.
– Спасибо Вам, Валентина Николаевна, за всё, – искренне поблагодарил Сергей отзывчивую деревенскую женщину, которой выпало позаботиться о доме его умершей тёщи.
– Мамочка… – шепотком окликнул мальчик мать, – там птички летают… там гнёздышко есть… а жук чёрный и с рогами… – Тимоша, завладев маминой рукой, потянул её к двери.
*
Жука на крыльце не оказалось.
– Уполз… – сокрушённо выдохнул мальчик, но тут же обрадовано указал на чашеобразное гнездо под карнизом, откуда вылетела птичка и на её место влетела новая.
– Ой, сынок, это же ласточки… – с восторгом проговорила Людмила, не менее сына удивленная увиденным.
Вылетевшая ласточка стремительно пронеслась мимо и смешалась с другими вилохвостыми птицами, в стригущем полёте стайкой носившихся над деревенской округой, опалённой солнечным жаром.
Улица вблизи выглядела пустынной, но не беззвучной. Живое «пи-пи-пи…» рассекало знойную пустоту и увлекло летучее жадное внимание ребёнка. В ближайших пыльных зарослях травы крупной россыпью солнечных зерён копошились в тени цыплята, а около жалобно кудахтала и рассеянно суетилась рыжая наседка.
– Мама!.. мам!.. – выдохнул возбуждённо Тимоша, не веря до сих пор в то, что ранее виденное только ярко нарисованным в книжках, сейчас вдруг живало на глазах, бегало и пищало…
– Это мама-курочка… – поспешила подсказать Людмила, – со своими детками…
По пустынной дороге, с которой ветер, налетающий легкими волнами из-за степи, поднимал от сухой земли птичий пух-перо, к дому бежала радостная Маруся.
– Тимошка! – позвала она издалека. – Я за тобой! Пойдём на речку!..
*
Людмила вернулась в хату. Лицо её лучисто светилось.
– У Тимошки столько восторгов! Ласточкино гнездо увидел… жука рогатого…а ещё цыпляток… Теперь вот с Марусей на речку побежал… – сообщила она мужу, оживлённо внимавшему рассказу жены.
Грунина меж тем направилась к выходу, но, задержавшись у порога, обернулась:
– А сам-то надолго?
– Завтра собираюсь поездом уехать… – доложил ей Сергей.
– Кузьмин завтрева уезжат… С утрева машину на пруде мыл… – сказала женщина как бы между прочим, но, прозвучавшее мимоходом, очень обрадовало Устинова:
– Да?! Отлично, если так… Схожу к нему…
Грунина попрощалась и ушла. Супруги остались одни.
Людмила продолжила рассматривать фотографии на стене. Медленно двинулась вдоль стены. Муж подошел. Остановился рядом.
– Сколько тебе здесь? – не сразу, но всё же спросила жена, указав на один из снимков, выставленных в рамочке аккуратным рядком.
– Смотри-ка: узнала! – Устинов обрадовался тому, что был узнан, и пояснил: – Семнадцать…
– А Евгении? – Людмила не стала деликатно указывать на девочку– подростка, задорно улыбавшуюся на том фото рядом с не менее довольным собой юношей.
– Ей четырнадцать… – ответил Сергей и, словно перелистав в памяти картинки того далекого дня, негромко продолжил: – Как раз в тот день исполнилось… И мы только-только познакомились…
– Маша на неё очень похожа… – жена произнесла тихо и отошла от фотографий.
– Одно лицо… – грустно согласился с ней Устинов. – И характер такой же… что и пугает… – вмиг потемневшее лицо его невольно подернулось отчаянной скорбью, но он сумел справиться с собой и прошептал: – Людочка, прости меня…
– Что ты!? Что ты?! – поспешила успокоить она ласково мужа. – Серёженька, не казнись: я же люблю тебя, а раз люблю, то и понимать тебя должна…
– Спасибо, моя дорогая… – благодарно поцеловав её, Устинов предложил: – Пойдем хозяйство осматривать...
*
Перехватив у матери мальчика, изумленного от всего, что пришлось уже увидеть и пережить, Маруся тянула брата к речке.
– Маша! Маша! А гуси? Где гуси?
Тимоша не успевал за летящей сестрой, и постоянно спотыкался за возникающие неведомо как препятствия: то в виде сухих коряг или твердых кочек, то рыхлых впадин в курчавой траве или витых толстых корней вокруг деревьев, но мальчик не хныкал. Он терпеливо семенил за девочкой, легко и проворно преодолевающей препятствия на крутом спуске к реке.
– На речке! – ответила девочка. – Быстрей! Быстрей, Тимошка! – подгоняла его Маруся и, давно отпустив его руку, устремилась вперед. Навстречу им поднимался мальчишка. – Привет, Витёк! – Маруся крикнула радостно.
Приветствием тот пренебрег, а сходу закричал, указывая на подол рубахи, навесу придерживаемый рукой:
– Бор-рзой, однако, рубаху прокусил!
Маруся ткнулась носом в мокрый подол. Присвистнула:
– Да-а! Какой здоровый! Тимошка, иди рака смотри! – позвала она братика, в недоумении стоявшего в полуметре.
Мальчик осторожно подошел. Заглянул в подол рубахи и тут же отпрянул в страхе: там лежало костяное чудище с длинными усами и с живо шевелящимися клешнями.
– Испугался, да!? – Маруся обняла за дрогнувшие плечики брата. – Не бойся!
Витёк с раком успел убежать, а они ступили на берег, песок вдоль которого, плотно выщербленный птичьим помётом и треугольными следами от лап, был густо усыпан мелкими перышками и пухом, а на воде, где преломлялись солнечные лучи, шумно гогоча и поднимая пенные брызги, плавали серые и белые большие птицы.
Тимошка вновь онемело замер.
Интерес к длинноголовым птицам у него совсем не пропал, а, наоборот, только всё нарастал:
– Маша! Маш! смотри-смотри: опять гуси! – и он, как в детской игре, призывно позвал: – Гуси! гуси! – и сам же отозвался звонко: – Га-га-га!..
По речке, голубым изгибом пропадавшей за поворотом, вдоль тенистых берегов в ивовых зарослях, шатрами нависавших над водой, гуси плавали не они.
Там же стайками промышлялись речным кормом и тёмно-серые птицы поменьше. Маруся привлекла внимание к ним:
– А вон уточки с утятками! Зули… зули… зулечки… – ласково позвала она, и ей коротким «кряк» откликнулась вблизи утица. – Это мама-утка… – пояснила девочка.
– Кря-кря-кря… – равнодушно прокричал Тимоша и отвернулся. Утки его вовсе не впечатлили: в Москве они с мамой постоянно ходили на пруд, где кормили прожорливых уток, не спешивших ни летом, ни зимой куда-либо улетать от щедрого прикорма.
Занимало его совсем другое.
Из густых зарослей ракитника неожиданно появилась длиннотелая чёрная кошка и, крадучись, осторожно двинулась по кромке воды вниз по течению, где недалеко от берега лежал огромный плоский камень.
Живыми комочками облепили гусята тот камень. Над ними громадой высилась гусыня, застывшая в стойке, а вокруг камня плавало ещё несколько птенчиков.
– Она за гусятками, да? – прошептал обмирающим, дрогнувшим голосом мальчик, догадавшийся о недобром намерении черной охотницы. Вот она впрыгнула на кочкой торчавший над водой тёмный камушек древней кладки для перехода через речку, тут же перелетела на другой, в пружинистом полёте – на следующий… подбиралась всё ближе и ближе…
– Это кот… ничейный… злющий-злющий… – тихо сказала Маруся, так же внимательно наблюдавшая за происходящим. Она быстро, как была в шлёпках на босу ногу, кинулась в воду.
Следом, не задумываясь, и Тимоша, как был в сандаликах и носочках, оставив бережок, шагнул смело в воду – а вода теплая-теплая, ласковая и мягкая…
И тут над рекой поднялся шум и гвалт, – девочка остановилась. От середины, где по широкой стремнине вперемешку с узкой листвой прибрежного ивняка плыло белое пух-перо, отделился от стаи большой гусь и стремительно поплыл в сторону камня, а подплыв, размахивая тяжелыми крыльями и поднимая столбы пенистых брызг, со всего размаху ударил длинным клювом готового схватить гусенка кота: тот дико заверезжал, свалился в воду и чёрноё молнией выскочил на берег.
Кот исчез с глаз, словно его и вовсе не было.
Следом за гусаком и другие гуси переполошились: дружно загоготали, забили крыльями по воде – и в каждой капле брызг лучисто преломлялся солнечный свет.
– Это папа-гусь? Выдохнул мальчик. Лицо его озарилось радостью.
– Угу… гусак… – сообщила сестра.
На берег она не спешила возвращаться, а, нагоняя руками круговые волны, бродила по мелководью. Не сразу Маруся заметила, что Тимоша стоит по щиколотку в воде. И только когда мальчик, осмелев, направился в её сторону, девочка испуганно закричала:
– Ты куда в башмачках? Иди на берег! Давай-давай выходи!..
Маруся быстро направилась к нему, а он окаменел в изумлении: у самых ног его стайками плавали юркие мальки и рассыпались живым серебром.
*
От речки вверх поднялись быстро.
Тимоша, подталкиваемый сестрой, уже ни обо что не спотыкался, а если и спотыкался, то не успевал и сообразить.
Маруся вполголоса недовольно ворчала на брата: мол, зачем полез в воду?.. её сейчас будут за него ругать…
Мальчик виновато шмыгал носом и быстро-быстро передвигал ноги в насквозь промокшей обувке, откликающейся на каждый шаг его: хлюп-хлюп-хлюп…
Шли по улице, где никого не было: все попрятались от послеполуденного зноя, когда пылающее огнём солнечное око нещадно прожигало округу насквозь.
И вот в центре пустой улицы появилось неведомо откуда необычное семейство. Большая горбоносая птица с красными сережками в плоских ушках целенаправленно шла в сторону, известную только ей одной. Плотной кучкой, неотступно снующей у матери меж высоких ног, передвигались в
пёстрый крап птенчики.
Следом, на расстоянии, как бы сам по себе, выставившись на мальчика красным корявым носом, следовал… их папа, – верно, определил Тимоша, спросивший у сестры недоуменно:
– Это кто?!
– Индюшки-толкушки… – небрежно бросила Маруся. – А следом сам индюк!
– А это, что, нос такой? – про индюков мальчик точно слышал, но вот про нос – ни разу.
В ответ Маруся живо продекламировала:
Ходит важная птица:
Хвост как веер шуршит,
Ну, а нос не годится –
Он как перец висит…
– Стишок, да? – уточнил Тимоша, а индюк, словно самым внимательнейшим образом прослушав про себя творение, одобрительно хрипнул и демонстративно распушил веером огромный хвост.
– Стишок… – ответила Маруся. Потом негромко добавила: – Когда я маленькой была, мы его с мамой придумали…
– С моей мамой, да? – уверенно спросил мальчик, а сестра резко поправила:
– Нет… с моей мамой…
– А моя мама, где была? – Тимоша не мог согласиться с тем, что его мама не может придумать такой же стишок.
– А твоя мама вон…на крыльце стоит… – сказала Маруся и исчезла, как сквозь землю провалилась.
Тимоша увидел родителей. Мама и папа стояли на крыльце и смотрели на бегущего с возгласом сынишку:
– Мама!.. Мама, смотри: вон – индюк!
– Настоящий индюк?! – Людмила искренне удивилась: индюков живьем никогда не наблюдала, о чём муж сразу же догадался, а,
догадавшись, улыбнулся:
– Вот и Вы, Людмила Петровна, с настоящей жизнью здесь познакомитесь!
Мужу ответить она не успела – перебил Тимоша, лихо взбежавший на крыльцо:
– Да-да! И у него нос красный… Маша мне стишок рассказала, что «нос как перец висит!..»
– Нос как перец висит? Интересно! И чье же это было стихотворение? – последний вопрос Людмила задала скорее машинально, чем точно интересуясь авторством.
– Это Маруська с Женей придумали… давно… – неожиданно произнес муж, а Людмила растерялась, не зная, что сказать на это. Положение спас ребёнок, радостно сообщивший:
– Мамочка, мне так нравится в деревне!
– Я счастлива очень, Тимошенька! – мама обняла сына и тут только заметила, что сандалии и носки на ногах мальчика мокрые насквозь. – Ты, что же был в воде?! – испуганно спросила она.
– Только чуть-чуть… Мама, там гусатак злого кота прогнал! Он за гусятками охотился, а гусатак его как клювом клюнет… как клюнет… и тот убежал!
– А ты, что тоже гусят спасать бросился? – поинтересовался папа, а жена сказал: – Не переживай! В речке мелко, и вода как парное молоко… давно прогрета…
Однако Людмила, тревожась за сына, бросилась снимать с него мокрую обувку и носки.
*
Скоро они, втроём, дружно шагали по улице, на которой в обозримом пространстве так никто и не появился.
Продолжало жарить округу златокудрое солнце, в одиночестве путешествуя по безбрежной выси безоблачного неба, и всё живое продолжало прятаться от того жара-пыла.
Шли они к Кузьминым. Папа, указав на голубой дом в отдалении, рассказывал:
– Они тоже из Москвы. Дом купили несколько лет назад. Оля, – обратился Сергей к жене, – уверен, будет тебе хорошей подругой… У них пятеро… а может уже и шестеро детей… – продолжил Устинов заочно знакомить жену с московской семьей.
– Сколько?! Сколько?! – живо переспросила Людмила.
– Точно не знаю… – муж сомневался. – Только помню Ольгу всегда беременной…
– А лет сколько? – полюбопытствовала мама, а Тимоша совершенно неосознанно внимательно посмотрел на неё.
– Думаю, твоя ровесница… – Сергей тоже как-то по-особенному посмотрел на жену, выкрикнувшую вдруг:
– Тимошка, а вон и петушок!
И точно: из пыльных кустов, отряхиваясь искрящимися на солнце перьями, появился петух, на которого не только мальчик, но и его мама, уставились расширенными глазами.
– А я думала, что такие бывают только на картинках… в мультиках ещё… – прошептала Людмила, рассматривая куриного вожака: крупный, в черном, с блестящим отливом, оперенье, с острыми шпорами на высоких мощных ногах, с хвостом в цвет радуги. Ему для колорита только косы не хватало!
– Ишь, какой красавЕц! – с особым ударением на последнем слоге весело сказал папа и вдруг задиристо выкрикнул: – Раз, два, левый! Идёт петух горелый!
А петух постоял-постоял раздумчиво посреди наголо вытоптанной поляны и снова скрылся в кустах, где в тени снулой листвы прятались куры.
Петух скрылся, а Тимоша, искренне дивившийся на всё вокруг, сокрушённо выдохнул: очень уж ему хотелось узнать, как тот кукарекает.
*
Скоро Устиновы были во дворе большого дома, где их ждали.
– Приветствую! Заходите-заходите! – навстречу гостям вышел хозяин семейства.
Поздоровался крепким рукопожатием с Сергеем. Галантно поцеловал руку Людмиле. Легко потрепал Тимошку за чубок.
– Рад встрече! – искренне отозвался Сергей и, указывая на его беременную жену, улыбавшуюся приветливо, спросил: – Димка, ты мне скажи: какого по счету ждём?
– А я не считал! – со смехом проговорил Кузьмин.– Зачем?! Главное: их по именам помнить!
– И как? Помнишь? – поинтересовался Сергей.
– Вроде того! – весело продолжал Дмитрий и тут же выкрикнул громко: – Доча! Елька!
Из-за угла вначале выглянула маленькая голова, а следом появилась и вся девочка, возрастом как раз вровень с Тимошей.
– Забирай, доча, мальца! – приказал Кузьмин командным голос, чем и выдал свою воинскую принадлежность.
– Надо же, как быстро отозвалась! – удивился Сергей. – Вот что значит папа – командир!
– Тут секрет простой! – улыбнулся довольно Дмитрий. – Она давно замечена за этим углом!
Девочка Еля, молча, протянула Тимоше руку и увела его за тот угол, из-за которого только что возникла.
Людмила и слова не успела сказать, как сынуля исчез, а Ольга, заметив её волнение, успокоила:
– Не волнуйся! Там у нас детская площадка! Песочница есть… качели… игрушек разных много… там сейчас все дети… и наши, и чужие… Ваша Маша тоже здесь…
*
И сколь бы не впечатляющим, переполненным удивительных открытий, был день, пришел край и ему.
Наступил длинный вечер.
Шумной ватажкой убежали дети за околицу, и там под суматошное «ква-ква» лупастых лягух на пруду, затаившемся к ночи в уборе стрекучих осок вдоль низких бережков и густом цвету изумрудной ряски, закончился первый день в сказочной стране.
С закатной стороны, где солнце опускалось всё ниже и ниже, последние лучи тронули щетинистые верхушки далекого леса, вызолотив их пылающим золотом.
Зрелище увлекало взоры и волновало.
– Солнесяд! – с тихим восторгом проговорил кто-то из деревенских мальчишек, а Тимоша, чутко уловив незнакомое слов, тут же повторил:
– Солнесяд! – и заливисто засмеялся.
*
Засыпая с блаженной улыбкой на губах, мальчик был уверен, что всё ещё продолжает слышать гусиный говор, вереницей спешащих к дому больших птиц… и видеть бурых пчелок в лучистой сердцевине полевого цветка… отчетливо слышать неугомонный ор лягушек в плотно затянутом ряской пруду… видеть и закатные лучи, преломляющиеся в потемневшей воде… а ещё продолжает видеть воочию мохнатого мотылька, что кружит и кружит над горящей лампой…
– Умаявшись, чадо наше опочило… – прошептал счастливым голосом папа, склонившийся в паре с мамой над уснувшим крепко ребёнком.
Чудесным сном прошел первый день, а, проснувшись, с утра обнаружит Тимошка новое чудо-диво – и так будет каждый день…
*
И потянулись золотые дни. Солнечные. Светлые.
Дни, распахнутые во все стороны света.
Дни совершенной свободы, отзывающейся в ликующей душе мальчика ежесекундно… ежеминутно… ежедневно…
Продолжение следует
Tags: ПрозаProject: MolokoAuthor: Козырева Анна