Эрмонела Яхо, певица, которую часто сравнивают с Каллас, представляет собой идеальное сочетание силы воли и уязвимости. Способность Яхо полностью перевоплощаться в своих персонажей подарила нам «потрясающе эмоциональные» интерпретации самых популярных оперных героинь. Мы встретились с албанской лирической сопрано в Лондоне, чтобы обсудить её будущую «Травиату» в Королевской опере, а также то, как жизнь в коммунистическом государстве помогла ей обрести своё сценическое «я».
Смотрите Эрмонелу Яхо в роли Виолетты в прямой трансляции из Лондона в кинотеатрах 30 января 2019. Повторы в записи начнутся с 9 марта. Информация и билеты: www.operahd.ru Королевский театр и Лондон теперь совсем рядом.
Ваше самое раннее музыкальное воспоминание?
Мне пять лет, я пою вместе с другими детьми на фестивале в Тиране. Это было моё первое выступление на сцене. В 14 лет я впервые попала на оперу, и это была «Травиата». Я ничего не знала об опере, но когда я её увидела, это было всё равно что влюбиться с первого взгляда – не знаю, как иначе объяснить. В этот миг открылась дверь, и я приняла решение.
Вам показалось, что в тот момент началась ваша жизнь?
Именно так. Я повернулась к брату и в чисто средиземноморском духе заявила: «Я умру, если не спою “Травиату”». Сейчас я пела её уже больше 250 раз, и это по-прежнему чудесно. Когда я пела, то ощущала полную свободу и чувствовала себя комфортнее, чем в жизни.
Ваши выступления меняются в соответствии с вашим жизненным опытом?
Конечно. Мои эмоции и персонажи развиваются. Моя первая «Травиата» напоминала фильм «Рокки»: я выложилась на все 100% и к концу совершенно выбилась из сил. Даже сейчас, если я смотрю это выступление, то чувствую себя измотанной. Когда ты молод, тебе хочется всё доказать. Каждый раз, исполняя эту партию, я нахожу что-то новое. На сцене ты проживаешь чужую жизнь, но персонажи испытывают человеческие эмоции, и ты находишь эти эмоции внутри себя.
Вы способны так много отдавать на сцене. Как вам удаётся не выгорать?
Нужно уметь создавать контакт с публикой и хранить эту связь в глубине души, а музыка – язык души. Порой мы боимся быть уязвимыми, но на сцене это необходимо. Для меня, возможно, это выражение свободы, я чувствую себя свободной, когда пою, и беру энергию из этого. Когда я чувствую себя так, мне не нужно ничего оправдывать. Конечно, мне не нравится, когда меня оценивают, но это неизбежно, если выступаешь перед тысячами людей. Тебя всегда будут оценивать: как ты спела тот или иной пассаж, всё такое. Но нужно эмоционально погружаться вглубь себя, иначе не будет контакта со слушателями. Это и есть искусство. Если контролировать всё, потому что боишься выгорания, какой в этом смысл? На сцене душа обнажена, нужно отдавать всё.
Как вы это делаете?
Я никогда не стремилась идеально пропевать ноты. Пение всегда переносит меня в другое пространство, и каждый раз, выходя на сцену, я оказываюсь в этом измерении. Это больно, но необходимо. У меня не бывает идеальных выступлений, потому что я не стремлюсь к идеалу. Чувство и радость не имеют интонации. Конечно, композиторы дают тебе ноты и основу для пения, но самое главное – передать чувства. Если я не сумею погрузиться в это измерение, не будет контакта с публикой, и слушатели уловят неискренность. Даже если у тебя красивый голос и отличная техника, после 10-15 минут пения понадобится что-то ещё. Уязвимость соединяет людей. Она может сделать тебя слабой, но если всё отпустить, эта слабость оборачивается силой. Именно для этого мы ходим в театр – за катарсисом.
Вы полагаете, что уязвимость – ключ к успеху в любой карьере?
Мы живём в очень категоричном и оценивающем обществе. Конечно, нужно владеть своим ремеслом и хорошо готовиться. Нужна хорошая техника, чтобы уметь выразить что-то более глубокое. Но не нужно бояться уязвимости. Это тот компонент, к которому мы все стремимся. В жизни возможно всё, но нужно принимать себя такими, какие мы есть, и смотреть на свои положительные качества. Мы люди. Человечество существует благодаря несовершенству.
Иронично, что именно ваше умение полагаться на свою уязвимость защищает вас от болтовни критиков.
В молодости я очень переживала, когда мне повторяли: ты не можешь того, не можешь этого. Когда ты молод, тебе очень важно одобрение окружающих. Но когда у тебя уже есть кое-какой опыт, ты понимаешь, что все играют мелодию жизни на слух, и невозможно понравиться всем. Я научилась определять собственное направление и прислушиваться к своему внутреннему голосу. Если так поступать, то рано или поздно другие тоже поймут, что это правильно. Если знаешь свой путь, то никакая критика тебя не сломает, потому что ты видишь своё намерение.
Расскажите про Албанию. Что она дала вам как артистке?
Албания 50 лет жила при коммунизме. Было такое впечатление, что мы находимся отдельно от всего мира. Всё так закрыто. Стать оперной певицей – что за глупая идея. Я воспринимала коммунизм как преграду, которую нужно было преодолеть. Из-за него я чувствовала себя в изоляции, как будто всё время нужно прорываться сквозь барьеры и ограничения. Чувства так подавлялись и накапливались внутри, что нужна была какая-то отдушина – и ею стало пение. Жизнь в Албании всегда крайность: либо ты процветаешь, либо едва сводишь концы с концами, среднего нет.
Я всю жизнь вела дневник, и когда перечитываю его сейчас, это удивительно. Я писала, что хочу спеть такую-то оперу в таком-то театре, и понимаю, что сделала это! Это было как кислород, необходимо для жизни. Когда оказываешься в этом пространстве, то ощущаешь за собой всю Вселенную: она подталкивает тебя, чтобы ты совершил задуманное. Никто другой не поверит, что это возможно, потому что у всех собственный путь. Только ты можешь этого добиться.
Я никогда не признавала ограничений. Я должна была верить в свою мечту, свой голос и свои намерения. Всё остальное не имело значения.
В какой момент вы решили уехать?
В Италии, в Мантуе, Катя Риччарелли проводила открытый для всех стран конкурс, и я поехала – с кучей мечтаний и пустыми карманами. Было тяжело, но моя мечта была настолько важна для меня, что проще было страдать и добиваться, чем ничего не делать. Я работала няней, делала что придётся, лишь бы заработать на жизнь. Оформление документов превратилось в кошмар, но в конце концов мне удалось поступить в Академию Санта-Чечилия в Риме.
«Мадам Баттерфляй», «Травиата» и «Сестра Анжелика». Чем вас неоднократно привлекали эти героини?
В любой женщине есть сила, которой я восхищаюсь, но в детстве идеалом для меня стала албанская женщина. То, как они жертвовали, отдавали всё, чтобы защитить то, что любили, ценой собственной жизни. Каким-то образом это есть и во мне. В этих героинях я вижу идеал той самой женщины, беззаветно жертвующей всем. Каждый из нас хранит в себе чувства из некоторых моментов своей жизни, и таким образом мне удалось вжиться в эти роли – это вышло очень естественно.
Вы постоянно возвращаетесь к бельканто. Почему?
Протяжные линии, красивые мелодии, техника и оркестровка такие отточенные. Оно позволяет писать голосом картины. Для меня, лирической сопрано, это как бальзам на голосовые связки. Очень его люблю. Если нахожу там моих драматических героинь, я счастлива.
Бельканто есть везде – у Пуччини, у Верди, даже у Вагнера. Я пою в разных стилях, но бельканто мне очень помогло, дав массу информации и приёмов. После него музыка стала сильнее, драматичнее, прогрессировала. Бельканто – начало всего, оно учит петь безупречно, потому что это гораздо естественнее для голоса. Оно как вокальный спортзал – укрепляет всё.
Как выглядит ваш день, когда вы выступаете?
Есть спектакль или нет – любой день начинается одинаково: я просыпаюсь и делаю дыхательные упражнения. Больна, не выспалась – неважно; мышцы и выносливость – это самое главное. Как только я открываю глаза, то проверяю свой голос.
В день выступления я приезжаю в театр за два часа до спектакля, чтобы зарядиться энергией. Мне нужно отпустить реальность повседневной жизни и почувствовать энергию сцены. На сцене я погружаюсь в другой мир, и к этому нужно хорошо подготовиться. Каждый день самочувствие разное, так что я распеваюсь и смотрю, что сегодня с голосом. Потом я иду на грим, надеваю костюм и больше не разговариваю. Нарастает нервное напряжение, иногда до такой степени, что перед выходом на сцену я боюсь, что забуду слова – безумие просто.
Но если бы этого страха не было, наверное, вы бы нервничали ещё больше?
Абсолютно верно. Я бы чувствовала, что ничего не отдаю. Когда я боюсь, это хорошо, это нужно – как пламя для фитиля свечи. Со временем ты начинаешь лучше его контролировать, но это пламя необходимо всё время. Если его нет, у тебя большие проблемы.
Вы часто сотрудничаете с Opera Rara. Чем вам особенно нравится эта компания?
Музыкальная индустрия – сложное место, а с Opera Rara ты как будто становишься частью семьи. Чувствуешь себя защищённой. Исполнять неизвестные оперы – это привилегия. Пуччини знают за «Мадам Баттерфляй», «Сестру Анжелику» и т. п., но в его первой опере «Виллисы» можно увидеть, с чего всё началось. Это опера молодого композитора, но в ней заметны маленькие намёки на то, что потом встретится в «Тоске» и других его больших хитах. Если не обращать на такие вещи внимания, ты никогда не поймёшь и не сумеешь дать это понимание слушателям. С Opera Rara всегда легко работать, для них искусство на первом месте, и именно так и должно быть. Эта компания дарит оперному миру удивительные вещи. Они помогают тебе стать лучше как человек и как музыкант.
В январе вы будете петь в Королевской опере «Травиату». Чего вы больше всего ждёте от этой постановки?
Саму «Травиату», как всегда. Моя мечта началась с этой оперы. Мой лондонский дебют в 2008 тоже был в «Травиате» – я вышла на срочную замену, так что приятно, что на этот раз есть время для подготовки. (Смеётся.) Лондонская публика очень важна для меня, и со дня моего дебюта я очень выросла и приобрела новую палитру эмоций. Не могу дождаться!
Вы восхищаетесь Марией Каллас. Почему?
Возможно, это что-то средиземноморское или балканское, но у неё всё ярче. Когда любишь или ненавидишь, всё становится ярче – и убийство, и отдача. Она выходила за пределы голоса и нот. Она передавала голосом цвета своей души и была совершенно потрясающей сценической актрисой. Мне кажется, нужно быть немного травмированным для того, чтобы постичь самую глубину этой профессии, и главная задача – научиться это передавать. Она это умела, и мне очень повезло тоже научиться.
Чем вас так привлекает пение, что вы не можете без него обходиться?
Наверное, я не могу без отдачи – в эмоциональном плане. Когда отдаёшь себя, происходит обмен энергией. Я живу ради этого.
Вы обладаете энергией, которая моментально чувствуется, как только вы входите в помещение, и вызывает лучшее в человеке. Я только что сама была этому свидетелем, как и все присутствующие здесь.
(Смеётся.) Выступление в опере – это совместный процесс, предназначенный для того, чтобы рассказать историю. У тебя примерно два часа на то, чтобы передать эту историю, и все участники действия должны ощущать связь друг с другом, чтобы этот опыт был полноценным. Если начать думать индивидуально и не обращать внимания на то, что поют коллеги, искусство умрёт. Это командная работа. Мы обмениваемся энергией друг с другом. Это прекрасно. Ты чувствуешь и положительную, и отрицательную энергию. Я ощущаю её, как кошка.
Автор: Френсис Маршалл.
Перевод: Татьяна Манук.
Источник: http://finalnotemagazine.com/articles/ermonela-jaho/
