Мехико, 1970 год, район Колония Рома. Здесь живет большая семья: папа, мама, два мальчика, одна девочка, индейская домработница Клео и собака.
Жизнь хороша и неспешна. Дети играют, папа купил большую машину, которая с трудом вмещается в гараж. Клео переживает первую любовь с гопником, который завоевывает ее сердце тем, что, пока она лежит в посткоитальной неге, абсолютно голый демонстрирует ей приемы кунг-фу. Однако мир не стоит на месте. Дети все чаще играют в войнушку, назревают студенческие волнения 1971-го, а гопник сбегает прямо из кинозала, где Клео признается ему, что беременна.
«Рома» (фильм, названный по месту действия, корректно, пожалуй, называть именно так) взял на Венецианском кинофестивале «Золотого льва» и спешно был провозглашен критиками мгновенной классикой. С картиной Альфонсо Куарона, который после успеха «Гравитации» решил вернуться на родину и снять личное кино, связан показательный скандал. Незадолго до Каннского кинофестиваля, где поначалу планировалась премьера картины, режиссер продал ее сервису Netflix, и Канны объявили фильму бойкот. Триумф в Венеции в этом смысле выглядел победой новой модели распространения кино через интернет, но тут есть важный нюанс — критические восторги относятся к кинотеатральному опыту просмотра, которого зрители Netflix лишены.
Это обстоятельство в итоге и сыграло с картиной злую шутку. Можно только фантазировать, какими захватывающими на большом экране выглядят детали кропотливо выстроенных кадров. Как переливается виртуозная монохромная картинка, какими безднами предстают печальные глаза Клео, сыгранной непрофессиональной актрисой Ялицей Апарисио. Вне этого магического (как любой кинопросмотр) опыта «Рома» выглядит, увы, иначе.
Да, от визуального решения начиная с первого кадра невозможно оторваться. На безжизненные серые каменные плиты накатывает мыльная вода, в которой отражаются стены, небо и летящий самолет. Такой же самолет пролетит над головой многое пережившей героини в финале. Таких рифм здесь полно, и вне «вау-эффекта», который дает большой экран, они выглядят навязчивыми.
Режиссер действительно построил с нуля мир своего детства — критики гадают, кто из мальчиков играет самого Куарона, но доподлинно известно, что дом обставлен настоящей мебелью, а собака выглядит так же, как собака постановщика. Обо всем этом он охотно рассказал сразу после премьеры, но в его рассказе ощущается не исповедь, а недоверие к зрителю, которому надо обязательно объяснить, куда смотреть, на что надо обратить внимание. Это касается и манеры съемки. Куарон сам встал за камеру из-за занятости его любимого оператора Эммануэля Любецки, но пользуется здесь теми же длинными планами, во время которых камера поворачивается вокруг оси, как в Google View. Однако прием дает не широту обзора, а неприятное ощущение, что твоей головой два часа насильно вертит совершенно посторонний человек.
«Рому» поспешно сравнили с «Амаркордом» и «Фанни и Александром» — великими фильмами, снятыми гениями о собственном детстве. Но различие между ними и фильмом автора «Гравитации» очевидно. Феллини и Бергман снимали что-то среднее между мемуарами, исповедью и признанием в любви. Куарон же настойчиво рифмует, наполняет кадр членораздельно говорящими деталями — формулирует высказывание. Говорит он при этом о правильных вещах. Здесь есть и о том, что делает человека человеком, и о силе исторических потрясений, и даже немного о трамповской риторике в отношении мексиканцев. Нет главного — истории. Куарон не рассказчик, он демиург, которым зрителю полагается восхищаться параллельно с просмотром. И восхищаться тут правда есть чем (фильм снят, без дураков, виртуозно), но полюбить насильно все же нет, невозможно.
Что же касается продажи фильма Netflix, то в этом, вероятно, есть здравое зерно. «Рома» действительно может показаться большим искусством тем, кто сутками смотрит «Сорвиголову» и «Наркос» — просто за счет смены оптики.
Проблема тут, вероятно, в том, что Куарон очень долго работал в Голливуде и приобрел репутацию, оживляя своими революционными находками большие студийные блокбастеры. Однако «Рома» — фильм, который, по идее, должен позволить зрителю прожить «два часа настоящей жизни», а режиссер не привык доверять людям, внимание которых надо все время удерживать взрывами, стрельбой или в крайнем случае Сандрой Буллок в невесомости. Кажется, куда честнее и интереснее было бы, если бы этот бодрый немолодой мексиканец просто сел на стул и рассказал, как до превращения в режиссера «Дитя человеческого» был простым мексиканским мальчиком. Что же до «Ромы», то пресловутый вопрос «А был ли мальчик?» здесь возникает, к сожалению, с обидной частотой. Чем задаваться им, лучше лишний раз пересмотреть «Амаркорд».
Текст: Ярослав Забалуев
Фото: Netflix
