Между домами таинственно колышет ветвями Петровский бульвар, и оттуда, снизу, из этих волн, выныривают, как тридцать три богатыря, на площадную поверхность, блестя крышами, разноцветные авто.
Переходим с Петровского бульвара на улицу Петровку. Движемся все выше и выше, вверх, к Высоко-Петровскому монастырю. Вот и кованые ворота с открытой калиткой. Над головой красно-кирпичный свод арки. Впереди, на фоне старинной белой стены, силуэт в черной рясе. Заходим.
У моей спутницы на шее профессиональная фотокамера. Готовимся, что нам сейчас дадут от ворот поворот или за съемку придется заплатить. Действительно, охранник подходит сразу.
- Вы собираетесь фотографировать?
- Да, - уже почти разворачиваясь к выходу, киваем мы.
- Пожалуйста, старайтесь, чтоб в кадр не попадали священнослужители и монахи.
Не верим своему счастью:
- А остальное — можно?!
- Конечно. Пожалуйста.
И вот мы уже с полным правом смотрим через объектив на это огромное пространство, по сути — целый старинный город, основанный в начале XIV века. Как всему этому удается помещаться в недрах современной улицы? Народу — никого. Справа от входа — колокола всех мастей и размеров на массивных штангах. Выставка? Коллекция?
- Нет, они действующие, - поясняет тот же любезный страж ворот.
И это тоже задает тон: таинство колокольного звона, обычно творящегося где-то там, наверху, где едва разглядишь мелькающую руку звонаря, можно наблюдать в двух шагах. Жаль, что не сейчас. Но тишина это тоже неплохо.
Слева от колоколов Храм Толгской иконы Богоматери, появившийся здесь одним из последних. Посредине двора, простой и строгий, свечой высится старейший из монастырских церквей Храм Святителя Петра. Никаких ярких красок и позолоты — красные кирпичные стены, узкие окна и черная чешуя купола. Над арочной дверью входа — лик святителя. По правую и левую руку от него пятиглавые церкви - Храм Боголюбской иконы Божией Матери, возведенный по указу Петра I, и Церковь Преподобного Сергия Радонежского, та самая, где купола при реставрации зачем-то выкрасили в зеленый.
Поднимаемся по торжественной лестнице на балкон, опоясывающий двор, идем над древними арками, темные провалы которых, кажется, ведут прямо в прошлое. Верхним же ярусом переходим в другой, внутренний двор, где совсем ни души. Пробегает внизу черная кошка. Мирно сложены дрова у одноэтажного, будто приплюснутого к земле домика советской архитектуры — без излишеств.
Идем вдоль красной кирпичной стены с зарешеченными окнами почти на цыпочках — все время кажется, что нас пустили случайно в какую-то тайную жизнь. Впереди, на углу, над дворовой пропастью, - маленькая, будто срезанная сбоку Церковь преподобного Пахомия Великого. Приближаемся. Обходим. Оказываемся в узком коридоре между церковной стеной и парапетом. Идем по выщербленным плитам над Крапивинским переулком. И никого. Нигде. Только старая церковь, солнце и кучи строительного материала, заготовленного, кажется, для сотворения какого-то другого уже мира.
Впрочем, новый мир строился уже не раз. После 1917 года монастырь приютил изгнанных архиереев. Монастырские палаты стали постепенно заполняться учреждениями. Начали закрываться храмы, а в 1926 году был закрыт и сам монастырь, но Боголюбская церковь продолжала действовать как приходская. В 1929 году президиум Моссовета постановил закрыть и Боголюбский собор. Его отдали в аренду Зернотресту, который в 1930 году сломал кресты и купола и устроил в храме мастерскую по ремонту комбайнов.
Палаты превратились в коммуналку. В 1930-е годы над монастырем нависла угроза полного сноса «ввиду расширения Петровки», но, к счастью, этот проект не был реализован. В 1950-е потихоньку началась реконструкция, и комбайны постепенно заменили учреждения культуры (Литературный музей так с тех пор и живет в монастырских палатах). В 1990-х монастырь был возвращен Церкви, а в 2009 году Священный синод принял решение о возрождении здесь монашеской жизни.
Фото Елены Головань
