Лето 1968 года было особенно благодатным: прочно установилось тепло, недолгие дожди питали землю. Все, что она породила, буйно шло в рост. В такой обстановке трудно усидеть в четырех стенах – манит красота сочной зелени, ласковое солнце, серебряный перезвон хрустального ручья. И человек стремится к этой благодати с великой радостью и надеждой, что жизнь подарит что-то новое и неожиданное.
Видимо, эта тяга и заставила нашу туристскую команду уже с мая отправиться в походы. Нет еще и середины лета, а мы уже успели побывать в Абрамцево и Мураново, разбить палатки и побродить по окрестностям Плещеева озера, пройти километры вдоль реки Истры, посетить храмы Переславля-Залессского, целых два дня провели на Бородинском поле, устроив свой бивак на берегу исторической реки Колочь и осмотрев все памятники участникам сражений.
География наших походов подталкивала группу к дальним маршрутам и, в частности, к морю. Разговоры все чаще крутились вокруг этой идеи, пока, наконец, не оформились в конкретное решение – отправиться на Рижское взморье, побродить по окрестностям, увидеть Ригу и, по возможности, отдохнуть. Прикинули, что сможем уложиться в четыре дня, и группа приступила к подготовке очередного похода, а, точнее, путешествия: разработали маршрут, обновили палатки, добыли тушенку и сгущенку, запасли по ящику огурцов и помидоров.
В середине июля на двух машинах мы отправились в дорогу. В группе было восемь человек, в том числе четверо с водительскими правами. Выехали в ночь. Утром в Вышнем Волочке сделали первую остановку, чтобы перекусить. И здесь выяснилось, что в нашем запланированном маршруте наметилось изменение. Дело в том, что скромный и тихий Толя, член нашей команды, попросил «старшого» заехать в Ленинград, где проживала его тетка, родная сестра Толиного отца, погибшего в начале войны. Они с матерью разыскивали ее все послевоенные годы и, наконец, только-только получили известие о месте ее проживания.
После короткого совещания решили пойти ему навстречу и взяли курс на Ленинград.
По дороге он рассказал, что родители познакомились в Долгопрудном, где отец проходил воинскую службу. После ее окончания остался с любимой девушкой, на которой вскоре и женился. Произошло это накануне войны, когда молодожены планировали поездку в Ленинград для знакомства с родными. Но не случилось… грянула война. Отец был призван в августе 41-го, часть направили на формирование. Мать получила всего три письма, да и то за время пребывания в Подмосковье, в последнем отец сообщал о предполагаемой отправке на фронт. Больше писем не было, и только намного позднее пришла похоронка.
Анатолий родился в 1942 году, и его военное детство прошло под опекой бабушки и мамы, которая больше не выходила замуж. Связи с сестрой отца так и не состоялись, сначала по причине военной неразберихи, затем в связи с убытием адресата, смены фамилии и дальнейшим новым адресом проживания.
В город прибыли в полдень, немного поколесили в поисках нужного адреса, пока не оказались в типичном ленинградском дворе, где дома образуют своеобразный колодец. Взволнованный юноша молча вышел из машины и долго стоял, глядя на окна домов, не решаясь шагнуть в подъезд. Мы его не подгоняли, понимая, как нелегко идти навстречу неизвестн6ости. Наконец, глубоко вздохнув, двинулся к двери подъезда, но вдруг резко развернулся и вновь оказался рядом – бледный, растерянный и со словами: «Я боюсь… вдруг ей будет плохо, ведь я очень похож на отца…» Мы озадаченно молчали, пока наша находчивая и бойкая Лена не заявила, что пойдет с ним для моральной поддержки. И они ушли.
Ребята вылезли из машин, чтобы размяться и продумать, как использовать образовавшуюся паузу. Решили просто погулять по городу, но в тот момент, когда двинулись к выходу, из подъезда заспешила старая женщина, бросилась к нам со словами: «Стойте, я вас умоляю, не уходите. Я Толина тетя и приглашаю всех к себе. Не откажите…» Мы, конечно, несколько смутились, понимая, каково одинокой старой женщине принимать компанию молодежи. Но она со слезами пыталась обхватить всех сразу, ловила за руки и тянула к подъезду.
Решили уступить и успокоить ее. Поднялись на второй этаж, открыли тяжелую дверь и оказались в полумраке длинного коридора коммуналки. Приглядевшись, увидели, что коридор полон соседей, которые с любопытством смотрели на наше появление. Необычность и трогательность ситуации усиливал поток нескончаемых слез тети Шуры (так звали тетю) и сбивчивые слова, с которыми, обращаясь к соседям, вновь и вновь повторяла, что приехал родной человек, что и ей улыбнулось счастье свидеться с кровинушкой погибшего брата, значит, есть бог на свете, коль услышал ее молитвы… За причитаниями открыла дверь в свою комнату, и мы вновь испытали неловкость: узкая, не более 14 метров, она с трудом вмещала в себя кровать, шкаф, холодильник, стол, тумбочку и два стула.
Тетя Шура стала хлопотать вкруг стола. Но дальше инициативу мы взяли на себя: усадили родственников рядом, им было о чем поговорить, а сами взялись за организацию стола. Я с Леной спустилась к машинам, где из своих запасов мы набрали овощей, тушенки, консервов, колбасы, хлеба, чая и другой снеди. Попутно Лена рассказала о моменте встречи родственников, от которого она до сих пор не могла прийти в себя:
– Когда тетя открыла дверь и увидела Анатолия, ее лицо страдальчески исказилось и с криком «Ваня» она повисла на шее парня. Рыдания и потоки слез сотрясали ее маленькое тело. Она с болью всматривалась в знакомые черты, ласково поглаживала по лицу, обнимала, с трудом осознавая, что перед ней сын ее родного брата. На шум стали выходить соседи, не сразу понимая причины коллективного плача, потому что в этот момент ревели и я, и Анатолий.
Вернувшись, мы быстро накрыли стол своими продуктами, с трудом разместились вокруг: девчонок тетя Шура усадила на кровать, парни устроились на табуретках, которые поднесли соседи.
Застолье получилось невеселое, потому что, конечно, разговор пошел о войне и блокаде. Через силу, с большим душевным напряжением, вспоминала она чудовищные испытания. Самое страшное – голод и изнуряющее состояние невозможности утолить его, когда уходят силы, отчего мутнеет разум. Но из последних проблесков сознания цепляешься за жизнь, надеешься на чудо. Голод дал о себе знать почти с самого начала бомбежки города: запасов в доме не было, а магазины резко сократили продажу продуктов, поскольку городские склады сгорели при обстрелах, и для населения ввели продуктовые карточки.
Трагичность блокады во многом возросла с приближением зимы и установившимися морозами. Голод и холод добивали людей: замерзшие трупы появились и на улицах, и в квартирах. Наша новая знакомая спасалась на работе в госпитале санитаркой, ухаживая за ранеными; там же спала в короткие часы передышек. В квартиру заглядывала редко, потому что не было сил добираться, но иногда все-таки решалась, чтобы справиться о состоянии соседей и надеясь получить весточку от брата. В городе исчезла вся живность, стали пропадать и люди. Заговорили о людоедстве, в их дворе пропала девочка-подросток, которая еще сносно выглядела, держалась на ногах; милиция стала задерживать мародеров, торгующих человечиной.
Было больно смотреть на тетю Шуру, которая превозмогая спазм и слезы, непроизвольно сбегавшие по щекам, продолжала свои воспоминания, как бы отчитываясь перед нами. Спасла ее «дорога жизни», когда она, потеряв последние силы, больная и почти безнадежная была переправлена на большую землю и далее в Узбекистан. Там ее с большим трудом вернули к жизни, а когда с города сняли блокаду, она поспешила домой. Но квартира оказалась занятой и ей предоставили комнату в коммуналке, в которой она проживает по настоящее время.
Несмотря на волнение и горькие воспоминания, женщина продолжала удерживать руки племянника, ласково поглаживала их, заглядывала ему в глаза, трепала волосы на голове, повторяя, что он абсолютная копия отца. Пыталась уговорить остаться на денек-другой, но тот клятвенно обещал навестить тетю в ближайшее время, а сейчас не хочет подводить своих друзей.
День перешагнул далеко за вторую половину, приближался вечер,нам предстояло еще покинуть город и подыскать место для пристанища. Группа стала прощаться. Тетя Шура с благодарностью обнимала каждого, приглашала в гости, вышла провожать во двор. И снова слезы, нежное прощание и добрые слова напутствия. Она стояла в центре двора и махала нам рукой, пока машины не скрылись за аркой.
Уже глубоким вечером оказались мы на берегу Финского залива, полюбовались причудливыми валунами, которые особенно смотрелись в водной глади, освещенной приглушенным розовым светом угасающего дня. Попытка поставить палатки и развести костер была прервана внезапным появлением представителя природоохранной службы. Оказалось, что выбранное место является охраняемой зоной, о чем мы не знали, и нам пришлось срочно снимать нашу стоянку.
Снова тронулись в дорогу, ночью проскочили через спящий Таллин и перед рассветом оказались на Рижском побережье. Два дня блаженства на солнечном песчаном пляже, легкий шум прибоя и мягкий шепот прибрежных сосен стали настоящим подарком после долгой дороги. Конечно, мы побродили по окрестностям, встретились с местными рыбаками, объелись настоящей ухой из свежей рыбы и, естественно, дважды посетили и погуляли по улицам Риги.
С грустью группа покидала Прибалтику с намерением снова посетить этот красивый и колоритный край. Но все же самым потрясающим моментом, оставившим память от этого путешествия, была встреча с блокадницей тетей Шурой и ее первая встреча с родным племянником.
Tags: МемуарыProject: poldenAuthor: Терехова Надежда