Свободного времени у настоящего комсомольца быть не должно — такой подход считался лучшим способом отвратить советскую молодежь от всяких буржуазных соблазнов. Вредным влиянием буржуазии объясняли и любовь к западным танцам, направленным на «низменные инстинкты». Но заставить юных пролетариев разлюбить тустеп и танго власти не удалось.
В брошюре «Труд, отдых, сон комсомольца-активиста», составленной по материалам «выборочного обследования бюджетов времени активных работников РЛКСМ» (1926 г.) один из обследуемых жаловался, что в одно и то же время ему было назначено партсобрание, заседание профсоюза и бюро райкома КСМ — и как тут быть? На что ему отвечали: «ты партиец и не забывай партдисциплины, ты член профсоюза и не забывай профдисциплины». В общем — крутись как хочешь.
Прогулка на свежем воздухе тоже входила в список буржуазных привычек: «Вот пошлют тебя куда-нибудь, ты и идешь по поручению партии или комсомола, вот тебе и прогулка». «В результате это приводит к тому, что этот (в большинстве случаев) 19 — 20-летний юноша уже болен туберкулезом или неврастенией, малокровием», - писали исследователи.
Невротические симптомы, гипертонию, «вялый обмен веществ» находил также у 90 процентов актива ВКП(б) психиатр и психоаналитик Арон Залкинд, которого называли «врачом партии». Симптомы эти он называл «комплексом парттриады» и объяснял возникновение их нервным возбуждением, частым профессиональным несоответствием, культурным отставанием и несоблюдением гигиенических норм.
Если досуг все-таки возникал, то и он не должен был проводиться бездумно. Создавались комсомольские клубы — с лекциями, кружками, библиотеками. И все-таки любимым времяпрепровождением молодежи оставались танцы, перенесенные после революции с улиц в закрытые помещения. Вообще-то знакомства мужчин и женщин, согласно идеальной схеме, должны были происходить в основном в трудовом коллективе, в комсомольской и партийной ячейке, на субботнике, но жизнь упорно нарушала сценарий. В лексиконе 20-х годов появилось выражение «пойти на балешник» - почти как Наташа Ростова. Ситуация требовала срочного вмешательства.
Вторая всероссийская конференция комсомола (май 1922 года) танцы осудила, назвав их «проникновением в молодежную среду мелкобуржуазного влияния». Возникла дискуссия: «Может ли танцевать комсомолец?». Особенно напрягали власти танцы, не имеющие исконно русских корней: «Будучи порождением западноевропейского ресторана, танцы эти [западные] направлены на самые низменные инстинкты. В своей якобы скупости и однообразии движений, они, по существу, представляют из себя „салонную“ имитацию полового акта и всякого рода физиологических извращений. <…> В трудовой атмосфере советской России… танец должен быть – бодрым и радостным». Особо осуждались танго и тустеп. Газета «Смена» от 15 января 1924 года в материале «Смерть тустепам» сообщала, что в одном из клубов под песню «Смело, товарищи, в ногу» исполняют танец «За власть Советов». Танцующие импровизируют, изображая «все периоды борьбы рабочего класса».
Тем не менее, «вредные» танцы процветали. В любви к ним, согласно опросу 1929 года, признавались 70 процентов респондентов. Половина из них посещала клубы, около трети – платные танцплощадки, а некоторые даже - специальные танцклассы, что вызывало особое возмущение. Сергей Киров так оценивал это явление: «Я не понимаю того, чтобы заниматься в частном танцклассе. Это значит, человек вошел во вкус. У него комсомольский билет, а он мечтает о выкрутасах».
Но ничего не помогало — о выкрутасах продолжали мечтать.
(В посте использованы материалы из книги Наталии Лебиной)