В 1872 году, по настоянию врачей, отставной офицер Николай Крылов уехал на юг Франции. Жизнь в Марселе была дешева: прекрасный домик с садом-огородом сняли за 500 франков в год (170 рублей). Фрукты и овощи свои, коза и кролики свои… Офицер поселился тут с семьей. Его девятилетний сын пошел во французскую школу.
Этот сын станет известным кораблестроителем Алексеем Николаевичем Крыловым и на склоне жизни напишет очень любопытные мемуары.
Марсельский пансион (Pensionnat Roussel et Champsaur, course Jullien, 14) стал самой первой школой, в которой грыз гранит науки будущий академик, поэтому воспоминания остались яркие. Проблема языка встала в полный рост.
По-французски я умел читать и списывать с книги, да знал с полсотни самых простых слов, выговаривая их на свой лад.
Учитель проявил снисхождение и первые полгода давал мальчику только легкие задания по французскому. Однако после Рождества поблажки кончились. За полгода Алексей овладел языком, кругом ведь не звучало ничего кроме французской речи (русский мальчик стал пансионером и бывал дома только два раза в неделю).
«Рабочий день» учеников длился 10-11 часов: 5 часов занимали классы, 5-6 часов надо было готовить уроки, 4 часа – активный отдых и еда, 9 часов спали.
Главное внимание уделялось французскому языку. Его грамматику пансионеры затверживали по учебнику Noёl et Chapsal, надо было знать около 800 правил. В упражнениях специально давали фразы с ошибками – требовалось не только исправлять их, но и указывать номер правила, которое было нарушено.
На втором месте была математика. Ребята 9-10 лет перемножали и делили целые и дробные числа, работали с восьмизначные числами. Кроме того, занимались расчетом
площадей и объемов, в том числе круга и круглых тел.
Занятия литературой были таковы – учили наизусть целые сцены из трагедии Расина в стихах и разыгрывали по ролям (мемуарист потом всю жизнь питал отвращение к французской драматургии).
Основательно изучалась география Франции: например, надо было знать все департаменты и их столицы, чтобы от зубов отскакивало.
Географию других стран младшеклассники представляли себе гораздо хуже. Когда Алексей попытался объяснить, что он приехал из Симбирска, дети перепутали Симбирск с Сибирью и стали дразнить мальчика дикарем. Однако и учителя не знали ничего о городе на Волге. Для настоящего француза мир кончается за Альпами и Пиринеями…
Там же, как я понял, начали учить и латынь. Факультативно проходили бухгалтерию: многие пансионеры были детьми марсельских коммерсантов. И вот они с девяти лет вели бухгалтерские книги, занося туда фиктивные доходы и расходы (но все должно было сойтись).
Все предметы преподавал шестидесятилетний савояр Жюль Руа – человек с необычной биографией. Он целую жизнь работал альпинистом, и водил богатых путешественников покорять Монблан. А в 55 лет вдруг овладел профессией учителя.
И, надо отдать ему справедливость, учил нас всем предметам превосходно.
При этом альпинист в отставке был еще в прекрасной форме. Он
бегал, прыгал, играл в мяч не только лучше всех нас, малышей, но и лучше старших, где были юноши по 16 и 17 лет.
Класс был огромен – более 50 учеников. Но дисциплина – строгая. Учительская кафедра возвышалась на полтора метра над рядами парт, и месье Жюль Руа, как горный орел на вершине Монблана, глядел вниз и бдел. Если ребенок отвлекался, в него летел толковый словарь французского языка. Учитель требовал:
«Ты мне перепишешь 25 строк со страницы 100-й словаря».
Писали в свободное от уроков время каллиграфическим почерком. За серьезные проступки наказание увеличивалось. В крайнем случае количество страниц могло дойти до 50, так что ребятам приходилось мыкаться несколько дней.
Телесных наказаний в пансионе, как я понял, не практиковалось. Но иногда бывало кое-что похлеще...
Марсель – это ведь город с холмистым рельефом, и пансион стоял на краю пропасти.
За дерзость, упорное неповиновение или крупную шалость Руа иногда приходил в ярость, хватал ученика за шиворот и, держа его на весу, выбегал во двор, вскакивал на стенку и, держа ученика над обрывом за решеткой, орал страшным голосом:
– Я в каторгу пойду, но я брошу мерзавца в пропасть.
Ученик при этом визжал, как поросенок, которого колют, и, получив еще в назидание пару добрых оплеух, был рад возвратиться в класс, а не слететь в пропасть.
Все это не помешало Алексею Крылову на старости лет назвать месье Жюля хорошим преподавателем.
Считается, что в русской классической гимназии учиться было очень сложно. Однако все познается в сравнении. 1874 году Крыловы вернулись в Россию, и будущий академик поступил в севастопольскую прогимназию.
После французской муштры мне здесь учиться можно было шутя; вскоре я стал считаться первым учеником.
Все мои статьи, связанные и историей Франции, можно найти в оглавлении журнала «Нетривиальная история».
Читайте также:
Зрелища и развлечения в Париже, XVIII век
Рассказ ребенка из бедной семьи. Коломна, середина XIX века (часть первая)
