В Орде, слышно, будучи, князь Александр
Отравлен был ханшей коварной,
Из Степи ещё на коне выезжал,
На Русь привезли — умирал он.
Полдня архипастырь при гробе стоял,
Усердно и громко читая
Святую Псалтирь, но теперь замолчал
От немощей тяжко страдая.
Трясётся почтенного старца глава
И руки как будто чужие,
Он выронил посох. И сам бы упал,
Когда б его не подхватили.
И так приключилось — нет духовника,
По нескольким, видно, причинам.
Один оставался, да голос пропал
От сырости зимней и стылой.
Вдругорядь взялися усердно искать —
Невзрачный какой-то монашек
Смиренно сказал: “Я могу почитать
Псалтирь по почившему князю.”
Усталые люди глядят не чинясь,
Со строгостью только заметив:
“Читай же пристойно, да помни, монах,
Хотя бы три ночи — не меньше!”
* * *
Вошёл со свечою и полог закрыл,
Морозного ветра страшася,
Уселся в ногах, развернул и Псалтирь,
И мельком очами — на князя.
Недвижен! Покойный в кольчуге. И меч,
Положен под правую руку.
Крестится монах: ну, успел человек!
Не чает ни радость, ни муку…
Вот, лишь изготовился, кто-то скрипит,
Кудлатый какой-то, в шеломе,
Ввалился: “Ну-к, посторонись,
Ты всё-тки не в собственном доме.
Тебе посылают, чтоб ты не замёрз,
Баклагу хорошего мёда,
Закусок изрядно, — эй, видишь, — мешок,
Читай веселее, хвороба!”
Монашек, прочувствовав важность свою,
Свечей налепил, где придётся,
С значеньем святую Псалтирь развернул:
Уже голосок раздаётся.
На третьем листе он, однако ж, притих,
Серебряну чару наполнил,
Испив, он озвучил положенный стих,
Косясь мертвеца осторожно.
Там воздух сгустился, а может был чад
От плохо прилепленной свечки, —
Мерещится иноку, будто с лица
У князя слетела усмешка.
Да мало ли что видит вдруг человек
В огняно-свечном колыханье.
Монашек немедленно к чаше приник,
Потом потрапезничал славно.
Откушал он из головы осетра,
Отведал медвежию лапу,
Потом разумеет: наверно, пора
Чуть-чуть о мирском побалакать.
Ништо, собеседник тут только один,
И тот неживой. Потянуло —
Сужденья свои прямо тут и излил,
Келейно, без лишнего шума.
Не очень стеснялся и, быв во хмелю,
Обиду он старую вспомнил,
Как княжий сапог ощутительно пнул
Его за поступок нескромный!
Однажды на торге он глотку сорвал,
Про вольность старинную баял,
А князюшка мимо в ту пору шагал
И пнул там, и грубо разлаял…
И вот, осенившись однако крестом,
Монашек воздал: да, великим,
И славным житьё назовём
Того, кто сегодня столь тихий.
Бывало так-так-таки уж велико!
И лепо, и русичам любо?
Ты, право сказать, залетал высоко!
А мы при тебе жили худо.
Конечно, со шведом управился ты
Отменно — и лихо и борзо!
Так набольшему-то рожном удружил,
Что Муромцу бы не зазорно.
Побил — поделом, пусть не лезут сюда,
Чтоб морем ходить не мешали.
Они же шарпальники, те господа,
Что в нашу Неву заплывали.
Ты рыцарей ордена тако ж побил,
Но славы в том вижу я мало!
Их батюшка твой тоже ведь колотил,
Кичиться бы тем не пристало.
Народ — не соврёт, знаем вымысел тот,
Как ты о землице скорбел…
Чужого добра, мол, наш князь не берёт,
А взять-то, пожалуй, хотел.
Где правда — не поздно, не поздно узнать
У тысяцкого, у посадника,
Как шведа закончив одолевать,
Ты забогател в Новеграде.
И сладилось будто б, да был укорот:
Услышали. Стали судить.
Взметнулся владетельный Новгород
И твёрдо решил: запретить!
Ой, крутенько ты обошёлся и с тем,
У сына твово князь-Василья кто
Ходил во дружине. Не иначе, бес
Ярил и ломал тебя сильно.
Бежал сын Василий из Новгорода,
Утишить не смог он народа,
Который ордынцам не дал бы числа,
Дороже он ставил свободу.
Тогда, резвый князюшка, ты указал,
Хватайте, мол, всех несогласных.
Их крепко обидели. Ты пожелал:
Не смели чтоб впредь бунтоваться!
Хватали, да резали! Право сказать
Похуже, чем око за око.
Тебе ли, премудрому, было не знать —
Жестокость рождает жестокость!
В запале словесном монашек вещал,
Забыв, что при теле усопшего,
Он был. А Псалтирь-то вот не дочитал,
Ништо — день пройдёт и — продолжит.
Идёт и вторую ночь чтобы читать
Монашек. Столь горд, независим,
К нему не решались уже подступать,
И бодро он начал с Псалтири.
Затем, рассужденья отставив, уже
Честил вперемежку с упрёками.
Как будто бы князь, а затем его сын,
Отдали захватчикам Новгород.
Не то, чтоб сам город, но дали число
Зверью — Степняку ненасытному,
Когда на монголов сегодни пойдём, мол,
Так завтра падём перебитые.
Так было: читал, а потом и честил,
И пил, когда мучила совесть.
На третью же ночь он едва притащил
Псалтирь, тяжелу и огромну.
Ночь третья минула. Наутро пришли,
Чтоб княжию упокоенью
Придать надлежащий, положенный вид;
Сидел тут монашек смиренный.
Но лишь, сделав дело своё, отошли,
Проворно метнулся он к телу,
Им крестик примечен заранее был,
Тяжёл, позлащен и в каменьях.
“Свободу душе открываю навек, —
Монашек, посунувшись к телу,
Его теребил. Отстегнул он доспех.
Открыв на груди крест нательный. —
К чему тебе злато, хотя бы крест сей?
Отдай! Я его поменяю,
На крестик простой, кипарисный. Поверь —
Он легче, и больше в нём святости!”
Но, до смерти инока перепугав, —
Какой же диковинной силой?! —
В железной перчатке поднялась рука
И за руку татя схватила.
Крест выпал. Монашек был столь удручен,
В такое пришёл изумленье,
Что отрок посыльный его так нашёл:
Поверженным ниц, на колени.
С тех пор он зарекся судить и рядить
Оставил тщеславье и гордость,
Был истово-праведный христианин,
Посту и молитве покорный.
Москва, 2015, 2020 гг.
Примечания
Бежал сын Василий из Новгорода,
Утишить не смог он народа,
Который ордынцам не дал бы числа,
Дороже он ставил свободу.
Начало 1250-х годов. В Новгороде — большие, представители олигархии, выступали на стороне великого князя Александра Ярославича, но меньшие, очевидно, взяли верх, т.к. новгородцы, изгнав Василия, сына Александра, пригласили к себе на княжение его дядю Ярослава Ярославича Тверского. Василий перебрался в Торжок, бывший на тот момент в составе Новгородской земли. Отец Василия, Александр Ярославич, узнав о случившемся, прибыл в Новгород и заставил новгородцев сменить избранного посадника Анания на Михалко Степанича и вновь призвать Василия князем.
В 1257 г. в Новгород пришла весть, что Орда хочет брать с новгородцев тамгу и десятину; ордынцев вёл Александр Невский. Василий, избегая столкновения с отцом, сбежал в Псков. Новгородцы тогда отделались дарами, и ордынцы ушли. Разгневанный Александр Ярославич выгнал сына из Пскова и отправил во Владимиро-Суздальское княжество. А тех, кто Василия на зло повёл, приказал жестоко пытать и казнить. В отместку новгородцы убили ставленника Александра, посадника Михалко Степанича.
В 1259 г. стали платить “выход”. “Выход” платил первоначально только Торжок, как покорённая монголо-татарами территория; за это новгородцы освобождали торжокцев от уплаты налога в новгородскую казну. Владимиро-Суздальское княжество такая ситуация не устраивала; князья регулярно совершали походы на Великий Новгород, используя для устрашения отряды золотоордынцев. Новгород откупался и таким образом платил “выход” и владимирским князьям.
После долгого противостояния новгородцы всё же уступили — после повторных переговоров согласились в 1259 г. дать число и ордынская перепись в Новгороде была произведена.
…В железной перчатке поднялась рука
И за руку татя схватила.
В действительности, как свидетельствуют летописи и Житие, при погребении явлено было чудо с духовной грамотой.
Митрополит Киевский и Владимирский Кирилл служил обедню в Успенском соборе города Владимира, когда вошедший в храм скоротеча сообщил о кончине Александра Невского в Городце. Митрополит вышел к народу и, подняв руки к небу, возгласил: “Чада мои! Разумейте яко уже заиде солнце земли Суздальской Уже бо не обрящется таковой князь ни един в земли Суждальстей!” И весь собор: бояре, иереи, дьяконы, черноризцы, миряне, нищие и богатые, воины и купцы, и все люди — ответили рыданиями, воплями и плачами. Были слышны слова: “Уже погибаем!”
Стоял сильный мороз; на дорогах установился крепкий снежный наст. Тело Святого князя повезли из Городца через Стародуб ко Владимиру. Вдоль пути повсюду стояли люди и встречали тело любимого князя с воплями, плачем и причитаниями. Митрополит со всем причтом церковным с горящими свечами и кадильницами вышел встречать тело Святого князя к Боголюбову, где некогда великий князь Андрей Юрьевич Боголюбский построил чудный дворец, храмы и два монастыря — Боголюбов Рождество-Богородицкий и Спасский Златовратский — и наполнил их чудотворными иконами. Когда показался великокняжеский стяг с образом Св.Спаса, который несли перед гробом дружинники, в народе поднялось большое волнение.
Погребение состоялось 23 ноября во Владимире в храме Рождества Пресвятой Богородицы — “Архимандритии Великой”.
На панихиде митрополит сперва прочёл отходную молитву, а потом духовную грамоту… Митрополит с трудом совершал погребальный чин. Наконец, пришло время главного действия.
Автор Жития Св. Александра Невского повествует со слов очевидцев о том, что когда митрополит и митрополичий эконом Севастьян подошли к находящейся в центре храма гробнице, чтобы вложить в руку усопшего духовную грамоту, рука Святого князя согнулась, затем распростёрлась и взяла грамоту, после чего снова сжалась… “Се же бысть слышно всем, - пишет автор Жития, - от господина митрополита и от эконома его Севастьяна. То не удивится о сем, яку телу бездушну сущю и привезену от дальних мест в зимнее время! Так Бог прослави угодника своего.”
Святость Александра Невского впоследствии многократно подтверждалась нетлением тела и чудесами от мощей.
…
Как шведа закончив одолевать,
Ты забогател в Новеграде.
Пользуясь своим влиянием и возможностями, князь Александр Ярославич — Александр Невский — в период своего фактически пятнадцатилетнего правления нередко силой отнимал у новгородской элиты земли и покосы. Своим людям из “Залесья” он самовольно разрешил покупать новгородские сёла, зная, что подобные действия Новгородской республикой категорически запрещались. Однажды он отнял у Новгорода Терскую волость (Тер или Терский берег, на северном берегу Белого моря), очень богатую пушниной, забрал пушную дань, а Новгородскому правительству приказал оплатить её доставку в Переславль Залесский. С точки зрения политической выгоды он действовал во благо Владимиро-Суздальского княжества, Северо-Восточной (позже Московской) Руси.
Лаять (старорусск.) — ругать, бранить, отрывисто вскрикивать.
Тать (старорусск) — вор, грабитель.
Успение(старорусск.) — смерть; от усопнуть, уснуть, умереть.
