Пропитаны кровью и желчью
Наша жизнь и наши дела.
Ненасытное сердце волчье
Нам судьба роковая дала.
Разрываем зубами, когтями,
Убиваем мать и отца,
Не швыряем в ближнего камень —
Пробиваем пулей сердца́.
А! Об этом думать не надо?
Не надо — ну так изволь:
Подай мне всеобщую радость
На блюде, как хлеб и соль.
Анна Александровна Баркова (1901-1976)… Малоизвестная, но необыкновенно талантливая поэт и прозаик, прошедшая три лагерных срока в ГУЛАГЕ за свои мысли, чьё имя было надолго вычеркнуто из литературной жизни страны, свыше полувека назад в своей оригинальной талантливой прозе пророчески "нарисовала" многое из того, что с нами случилось в последние десятилетия.
Евгений Евтушенко, составляя свою антологию «Строфы века», назвал Анну Баркову одной из лучших русских поэтесс ХХ столетия и сравнил с Ахматовой и Цветаевой. Баркову не сломили ни десятилетия сталинских лагерей, ни бараки и коммуналки, где она жила вызывающе свободно, соседствуя с совершенно далекими от нее людьми, перед которыми никогда не скрывала ни своей образованности, ни политических взглядов.
А ведь в далёкие двадцатые годы её поэтический дебют был блестящ! На заре своей юности девушка из провинциального Иваново-Вознесенска попала в зону внимания самого наркома просвещения Луначарского, который в письме к Барковой прочил ей большое будущее. Её творчество высоко оценили Блок, Брюсовов, Пастернак… Она достигла такого положения, о котором другие могли лишь мечтать. В 1922 году Баркова переезжает жить в Москву, становится личным секретарём Луначарского, который надеется “вылепить” из неё “великую пролетарскую поэтессу”. В том же году в Петрограде выходит первый и единственный прижизненный сборник стихов Барковой «Женщина». Но за кремлевской стеной Аня Баркова увидела двойную мораль большевитской власти, где «одно лицо — для посвященных, другое — для наивных масс…», и по таким правилам жить не захотела:
Наша цель пусть будет нам дороже
Матерей, и братьев, и отцов.
Ведь придется выстрелить, быть может,
В самое любимое лицо...
Три года она скиталась по чужим углам. Но её натура, характер и изначальная внутренняя сила до конца жизни не дали ей сломаться, и определили весь её творческий путь…
Анна раньше других поняла чёрную бездну власти с повсеместной практикой тотального предательства и доносительства, новое, ещё более худшее рабство взамен прежнего, сотворение новых кумиров, более жестоких и страшных, чем старые и вместо задуманного рая на земле строительство огромного всеобщего барака-тюрьмы, что нашло отражение в её стихах. И в этих же стихах оказалось напророчено всё страшное, что случилось с ней дальше… Одиночество, бездомность, более двадцати лет ГУЛАГа.
Мы были наивны. Мечтали
Ввести человечество в рай.
Благие найти скрижали,
Взобравшись на новый Синай...
А вместо этого:
С покорностью рабскою дружно
Мы вносим кровавый пай
Затем, чтоб построить ненужный
Железобетонный рай...
После отставки Луначарского, Баркова работает в газете «Правда». В декабре 1934-го, когда в узком кругу правдистов обсуждали убийство Кирова, Анна, не привыкшая говорить «да», если надо было сказать «нет», бросила неосторожную фразу: «Не того убили». Кто-то донес. В результате Анна Александровна Баркова была арестована и 31 декабря 1934 года осуждена Особым совещанием на 5 лет ГУЛАГа.
Показалось, что жизнь кончилась… И она пишет заявление на имя наркома Ягоды, где просит подвергнуть её высшей мере наказания, т.е. расстрелять… Нарком Ягода, дрогнув, накладывает на письме резолюцию: "Не засылайте далеко". Ее засылают в Карлаг – в Казахстан.
Днем они все подобны пороху,
А ночью тихи, как мыши.
Они прислушиваются к каждому шороху,
Который откуда-то слышен.
Там, на лестнице… Боже! Кто это?
Звонок… К кому? Не ко мне ли?
А сердце-то ноет, а сердце ноет-то!
А с совестью — канители!
Вспоминается каждый мелкий поступок,
Боже мой! Не за это ли?
С таким подозрительным — как это глупо!
Пил водку и ел котлеты!
.Утром встают. Под глазами отеки.
Но страх ушел вместе с ночью.
И песню свистят о стране широкой,
Где так вольно дышит… и прочее
Поразительно, но именно в лагере откроется перед ней мировое пространство истории. Здесь она расслышит голоса героев прошедших эпох, заставляющих поверить в неисчерпаемые возможности человеческого духа. Здесь она откроет в себе то, о чем раньше просто не догадывалась. Выдающимся русским поэтом Баркова становится не на «воле», а в ГУЛАГе...
Потом много будут писать о разнообразии лагерной поэзии Барковой. О ее поразительном психологизме в раскрытии людей, очутившихся за колючей проволокой. О символической многомерности ее образа России. О ее вещих поэтических прогнозах…
Русь
Лошадьми татарскими топтана,
И в разбойных приказах пытана,
И петровским калечена опытом,
И петровской дубинкой воспитана.
И пруссаками замуштрована,
И своими кругом обворована.
Тебя всеми крутило теченьями,
Сбило с толку чужими ученьями.
Ты к Европе лицом повернута,
На дыбы над бездною вздернута,
Ошарашена, огорошена,
В ту же самую бездну и сброшена.
И жива ты, живьем-живехонька,
И твердишь ты одно: «Тошнехонько!
Чую, кто-то рукою железною
Снова вздернет меня над бездною».
1954.
(1954-й год... Словно бы в наше «вздернутое» время написано это стихотворение)
Из Карлага Баркова вышла в 1939 году, жила в военные и первые послевоенные годы под административным надзором в Калуге. А в 1947 году снова оказалась в лагерях, на этот раз — воркутинских, по той же 58-й статье.
Все эти годы писала стихи, в лагерях появились две поэмы и более 160 стихотворений – это только уже известных, опубликованных в последние годы. И каких! Пожалуй, лучше всех свой духовный подвиг объяснила она сама и как раз в лагерных стихах:
Как дух наш горестный живуч,
А сердце жадное лукаво!
Поэзии звенящий ключ
Пробьётся в глубине канавы.
В каком-то нищенском краю
Цинги, болот, оград колючих
Люблю и о любви пою
Одну из песен самых лучших.
1955.
Освободившись в 1956 году Баркова приехала в Москву, но столица встретила её неприветливо. Ни прописки, ни крыши над головой… Анна Александровна вынуждена была принять приглашение своей сосидельницы Валентины Сапагиной и поселилась в Штеровке Ворошиловградской области.
Всего один год передышки, во время которой Баркова пишет прозу, проявляя потрясающая дальновидность. В повести «Как делается луна» Баркова представила сразу два будущих кремлёвских переворота: антихрущёвский заговор 1964 года и горбачёвскую перестройку 80-х.
Анна Александровна предостерегала современников, которые её не слушали: а подслушивали те, кому полагалось блюсти «идеологическую девственность» граждан. В письме к московской знакомой Баркова отправляет сатирический рассказ о Молотове. Герой рассказа – Молотов – грубоватый, резкий, беспощадный. В результате доноса Баркова в третий раз арестована…
Загон для человеческой скотины.
Сюда вошёл — не торопись назад.
Здесь комнат нет. Убогие кабины.
На нарах бирки. На плечах — бушлат.
И воровская судорога встречи,
Случайной встречи, где-то там, в сенях.
Без слова, без любви. К чему здесь речи?
Осудит лишь скопец или монах.
На вахте есть кабина для свиданий,
С циничной шуткой ставят там кровать:
Здесь арестантке, бедному созданью,
Позволено с законным мужем спать.
Страна святого пафоса и стройки,
Возможно ли страшней и проще пасть —
Возможно ли на этой подлой койке
Растлить навек супружескую страсть!
Под хохот, улюлюканье и свисты,
По разрешенью злого подлеца…
Нет, лучше, лучше откровенный выстрел,
Так честно пробивающий сердца́.
1955.
Третий срок (1957-1965гг.) проходит не в таких тяжёлых условиях, как раньше. Времена «оттепели» ненадолго коснулись и мест заключения. Анна Александровна, по возрасту и болезням находилась не на общих работах. Баркова с её тяжёлым характером, злым языком, непримиримостью к чужой подлости многих раздражает.
Началом реабилитации Барковой послужило то, что в очередном томе «Известий АН СССР» были опубликованы письма Луначарского к Барковой. Московские друзья ухватились за этот факт, как за соломинку. И начались долгие хождения по инстанциям, обратились к Фадееву, Твардовскому. И уже в начале брежневской эпохи вырвали Анну Александровну из лагеря. В 1965 году она реабилитирована и направлена в инвалидный лагерь в Потьму Мордовской АССР. Только в 1967 году Анна Александровна смогла вернуться в столицу, получив комнату в центре Москвы на Суворовском бульваре, в котором, как в камере, постоянно горел свет. Комнатка в коммуналке, решетка на окне.
Зажигаясь и холодея,
Вас кляну я и вам молюсь:
Византия моя, Иудея
И крутая свирепая Русь.
Вы запутанные, полночные
И с меня не сво́дите глаз,
Вы восточные, слишком восточные,
Убежать бы на запад от вас.
Где все линии ясные, чёткие:
Каждый холм, и дворцы, и храм,
Где уверенною походкой
Все идут по своим делам,
Где не путаются с загадками
И отгадок знать не хотят,
Где полыни не пьют вместо сладкого,
Если любят, то говорят
1954.
Наконец судьба подарила Анне Александровне несколько спокойных лет среди любимых книг, старых и новых друзей. В эти годы она непрерывно работала. Несколько раз предлагала свои стихи в разные московские журналы, но их нигде не принимали: «Нет оптимизма, нет жизнеутверждающего начала». Нигде ни строчки так и не появится в печати при жизни. А жить после третьего освобождения — еще десять лет.
Всю свою пенсию Баркова тратит на книги, оставляя немного на хлеб, масло, чай и сыр. Её привлекает в книгах то, что было свойственно ей самой – острота ума, наблюдательность, язвительность. Она любила философскую и историческую литературу. Но злой рок как будто тяготеет над бедной старухой. Сначала – болезнь горла – трудно глотать и, наконец, врачи сообщают, что у неё рак пищевода.
Умирала она долго и трудно. В больнице к ней относились удивительно, просто идеально, но с ней случилось то, что случалось со многими, кто побывал в тех местах, где побывала она. Один русский писатель сказал, что человек, побывавший там, если попадёт в больницу, не сможет выговорить слово «палата», а выговаривает «камера».
Опять казарменное платье,
Казённый показной уют,
Опять казённые кровати —
Для умирающих приют.
Меня и после наказанья,
Как видно, наказанье ждёт.
Поймёшь ли ты мои терзанья
У неоткрывшихся ворот?
Расплющило и в грязь вдавило
Меня тупое колесо…
Сидеть бы в кабаке унылом
Алкоголичкой Пикассо.
1955.
Анна Александровна слишком любила жизнь и, конечно, боялась смерти, но когда почувствовала конец, просила отпеть её в церкви… Боялась забвения. Сознание того, что страшный опыт её жизни, равно как и опыт тысяч других товарищей по судьбе, не в силах изменить окружающего страшило её больше всего…
Хоть в метелях душа разметалась,
Всё отпето в мёртвом снегу,
Хоть и мало святынь осталось —
Я последние берегу́.
Пусть под бременем неудачи
И свалюсь я под чей-то смех,
Русский ветер меня оплачет,
Как оплакивает нас всех.
Может быть, через пять поколений,
Через грозный разлив времён
Мир отметит эпоху смятений
И моим средь других имён.
1954.
Человек рождается и всякий раз стоит перед выбором… Баркова выбрала судьбу неизвестной поэтессы, но не желала быть забытой. Пройти по всем мукам ада, умирать и воскресать, так любить и так ненавидеть и при этом остаться не услышанной…? Она так и не узнала, что пройдут годы, и её стихи издадут, люди всё-таки прочтут их, сопереживая, узнают о её судьбе, и она останется в нашей памяти – она, и её пророчество в её последних завещательных стихах: «Превыше всего могущество духа и любви». Верная своим словам, тернистый свой земной путь Анна Александровна Баркова прошла достойно, не потеряв лица.
О, если б за мои грехи
Без ве́сти мне пропасть!
Без похоронной чепухи
Попасть к безносой в пасть!
Как наши сгинули, как те́,
Кто не пришёл назад.
Как те, кто в вечной мерзлоте
Нетленными лежат.
1972.
Если статья Вам понравилась, не жалейте лайк (палец вверх). поделитесь с друзьями в соц, сетях. И, конечно, подписывайтесь на канал («подписаться» - вверху)
Ссылки на похожие публикации:
"Смерть Сеогея Есенина и его стихи... Убийство или самоубийство?"
https://zen.yandex.ru/media/id/5ead86b05d462a32492bf763/smert-sergeia-esenina-i-ego-stihi-ubiistvo-ili-samoubiistvo-5ff0750dbb14d54ffbf14bcd
"Колыма... Стихи за колючей проволокой. Варлам Шаламов"
Источники информации при написании статьи:
http://bibliokompas.blogspot.ru/2011/07/blog-post_15.html
