- Мама! – Алёша увидел голову мамы, просунутую в приоткрытую дверь, и побежал ей навстречу, бросив игрушки. – Мама! – Он врезался головой в её живот и обхватил мамины ноги, насколько хватало рук.
Потёрся о её пальто лбом и задрал голову, вглядываясь в лицо. Сразу увидел опухшие, покрасневшие от слез глаза, потемневший запудренный кровоподтёк на скуле. Она старалась закрыть его волосами, но Алёша заметил. Он по-взрослому опустил руки и посмотрел на маму.
Мама поёжилась под его взглядом и отвернулась к шкафу, на котором был наклеен ежик с грибом на спине. Алёша раньше говорил смешно и мягко «ёсик». Мама доставала куртку, резиновые сапожки, свитер.
- Шапка в рукаве, - тихо подсказал Алёша.
Он сел на низкую скамеечку и начал одеваться. Иногда бросал на маму взгляды. Она выпрямилась и смотрела в окно грустными, затуманенными от непросохших слёз глазами.
Они попрощались с воспитательницей Егеней Лидовной. Алёша говорил уже давно правильно. Но все дети именно так произносили трудное для них имя Евгении Леонидовны.
Мама пошла немного вперёд, открыла калитку в железном заборе и пропустила вперёд Алёшу. Если бы не её слёзы, он вприпрыжку побежал бы перед ней, оглядываясь и улыбаясь. Задавал бы миллион уже заданных ранее, ничего не значащих вопросов, лишь бы говорить и слышать её голос.
Но сегодня он просто шёл рядом.
- Мам, давай не пойдём домой, - Алёша насуплено смотрел себе под ноги.
- Почему? – спросила мама, помедлив.
- Он дома, да? Пьяный. Поедем к бабушке. Я не хочу, что бы он кричал на тебя. – Алёша с надеждой заглянул в лицо мамы.
Ему показалось, что её рот скривился, а в глазу блеснула слезинка. Он видел только половину её лица, ту, что с кровоподтёком. Но когда она ответила, её голос был твердый.
- Будет только хуже, если мы не придём домой. И бабушка увидит… Будет переживать, а у неё сердце слабое. – Она вздохнула с всхлипом, словно втянула слёзы в себя.
- А давай вообще не будем домой возвращаться. Давай уйдём от него. – В голосе самого Алёши послышались плаксивые нотки.
Мама провела ладонью по шапке на голове сына.
- Давай просто погуляем. Хорошо? Он твой папа. Он не понимает, что творит. – Мама вздохнула, а Алёша посмотрел на неё снизу вверх.
- А мы сегодня рисовали дом, деревья и семью. Я нарисовал тебя, себя и бабушку. – Он сделал маленькую паузу. - И его, - Алёша упрямо сказал «его», вместо «папа».
- Молодец, - без эмоций похвалила мама.
- Завтра вывесят рисунки в раздевалке. Ты посмотришь. Я не хотел его рисовать, но тогда всё поняли бы. А у Светы, Димы и Вовки тоже нет пап. Но их мамы не плачут. А у Ирки новый папа. Он приходит за ней в полицейской форме. Давай ты тоже будешь дружить с полицейским, тогда он испугается и не тронет больше тебя. – Алёша снова задрал голову и увидел слабую улыбку.
Ему сразу стало легко. Он побежал вперёд вприпрыжку, размахивая руками. Потом остановился, ожидая, когда мама подойдёт. Он ждал теплого света в глазах, улыбки, как раньше. Через силу мама улыбнулась.
- Пойдём самой дальней дорогой домой. Может, он уснёт, пока мы идём. Я не хочу, чтобы он был моим папой. Я буду слушаться, правда. И помогать. Я большой уже. Только давай уйдём от него.
Они шли рядом: высокая молодая женщина с опущенными плечами и печальным заплаканным лицом, и пятилетний Алёша, глядя перед собой не по-детски строго. Под ногами желтели опавшие листья на мокром асфальте. Свет зажжённых фонарей отражался в лужах.
Прохожие спешили мимо. И ни кому из них не было дела до мамы с сыном, медленно бредущих куда-то в сгущающихся сумерках октября. На их лицах застыло одинаковое сосредоточенное выражение. Так выглядят люди, пытающиеся найти решение проблемы.